Новая Инквизиция (СИ) - Злобин Михаил

— Уф… — щеки Умара снова раздулись, но он все же сдержал новый рвотный позыв. — Я не могу этого слышать…

— Большинство некробиологов считают, что после похорон у покойника зарождается какое-то подобие собственного сознания, — продолжал я, пропуская мимо ушей жалобы новобранца. — Но, видимо, не только ритуал погребения способен подарить мертвому телу голос. Поэтому ты и услышал ее зов.

— Как думаете, сколько ей лет? — тихо поинтересовался Умар, мрачно рассматривая несчастную жертву жестокого убийства.

— Не больше пятнадцати, — профессиональным взглядом определил я.

На своем веку я повидал уже немало мучеников, которых инфестаты использовали для увеличения личной силы. И вот как раз-таки дети и подростки всегда и везде оказывались самой беззащитной категорией населения… Они становились жертвами гораздо чаще других.

От всех этих размышлений мой дар снова зароптал недовольным зверем, требуя чужой крови. Пришлось пришлепнуть его воображаемой ладонью, как заигравшегося пса. Но он не успокоился, а решил зайти с другой стороны…

— Вы куда? — прозвучал мне в спину вопрос напарника.

— Хреново мне, Умар. Я пока в машине побуду, заодно прослежу, чтоб эти, — кивок на заднее сидение «Весты», — не очухались и не утворили чего. А вы пока с полицейским помощь ждите. Если я вырублюсь, тебе придется нашим коллегам из инквизиции докладывать о произошедшем.

Не слушая дальнейших возражений или вопросов, я грузно опустился на водительское место и захлопнул дверцу. Крови я потерял много. Перед глазами плыли темные круги, в ушах гулко стучал набат, а мое всегда сильное, проворное и легкое тело сейчас казалось каким-то чужим и непослушным. Будто я какое-то умертвие, пытающееся совладать со своей закоченевшей плотью. Но ничего, мы попробуем это поправить. Мне тут пришла одна интересная идея в голову — если уж можно захватить чужую куклу, а потом прибрать себе текущей в мертвом теле некроэфир, то что мешает то же самое сделать и с инфестатом? При условии, что он не сопротивляется, конечно. Полной уверенности, естественно, не было, но попробовать очень хотелось. Особенно с учетом того, что скоро меня шарахнет ломкой от гипонекрии, и без новой порции мрака я просто загнусь.

Протянув от себя к телам бесчувственных ублюдков пару отростков из черного тумана, я принялся бесстрашно ощупывать их со всех сторон. Почти сразу мне удалось почувствовать бурление энергии смерти в области пробитой ботинком грудины у первого и в глубине черепа у второго. Дар не дремал в своих носителях и принимался экстренно латать опасные для их жизни повреждения, щедро расходуя для этих целей накопленный некроэфир.

Сделав предварительно глубокий вдох, я насильно вторгся в буйство чужой силы, действуя почти точно таким же образом, каким перехватывал контроль над куклой. Я ждал какой-нибудь бурной реакции в ответ на свое вмешательство, однако тьма, струящаяся в телах обоих инфестатов, попыталась только лишь вяло отстраниться от моих незримых рук. Поняв, что без участия самого некроманта его дар не представляет особой угрозы, я принялся медленно «разматывать» этот мрак, подобно клубку ниток, и тянуть к себе.

Когда моего тела коснулись первые капли похищенного некроэфира, я блаженно прикрыл глаза. Перенапряженные в короткой и жесткой схватке мышцы расслабились, а огнестрельные ранения даже перестали болеть. Вместе с этим я ощутил, как шевелятся застрявшие в плечах пули, словно кто-то незримый медленно-медленно выталкивает их из раневых каналов. Ух, как же хорошо… будто пьешь прохладную колодезную воду после долгого брожения по раскаленным пескам пустыни.

Кое-как совладав с непослушными руками, я добрался до нагрудного кармана, в котором у меня лежала ополовиненная пачка жвачки. Повозившись полминуты со слипшейся от крови оберткой, я плюнул на эту затею, и отправил ее в рот прямо так, с бумагой. Пара движений челюстями, и затылок заломило от пробирающего до костей холодка перечной мяты. Хм… а с упаковкой даже вкуснее…

Поправив зеркало заднего вида, чтоб иметь возможность наблюдать за парочкой ублюдков не выкручивая шеи, я с комфортом расположился в водительском кресле. Ну, подонки, я вам сейчас устрою сладкую жизнь. Убить не убью, ведь с вами еще дознаватели из «черных кокард» должны поработать, но вот все прелести ломки изнывающего от жажды дара вы у меня познаете. А уж мне-то хорошо известно, что это будет похуже смерти…

— О, Максим Егорович! Как всегда пунктуален. Поверь, я в своих партнерах это качество ценю больше всего прочего!

Импозантный мужчина с благородной сединой в густой шевелюре, посторонился и гостеприимно пригласил посетителя в свой кабинет.

Визитер же невозмутимо вошел, не обращая внимания на кричаще-роскошную обстановку внутри, и без спроса уселся в жалобно скрипнувшее под его немалым весом кресло. Хозяин шикарных апартаментов в ответ на это неодобрительно поморщился, но никаких замечаний делать не стал. Он уже успел понять, что его нынешний гость манеры не просто недолюбливает, а прямо-таки презирает.

— Итак, господин Изюм, как дела на службе? Чем сегодня живет и дышит наша священная инквизиция? — присел за стол седовласый мужчина.

— Еще раз меня так назовешь, хлеборезку тебе набок сворочу, — грубо отозвался посетитель.

— Ах, простите, Максим Егорович, — на уста собеседника, нисколько не испугавшегося такой угрозы, наползла ехидная улыбочка, — не думал, что вы столь нежны и ранимы…

— Если тебе стало просто скучно, то я пойду, — непререкаемо ответил визитер. — Я в холуи не нанимался, и подрабатывать клоуном не собираюсь.

Изюм уже упер руки в подлокотники, намереваясь встать, но владелец кабинета остановил его властным окриком:

— Сиди, Виноградов! Я еще с тобой не закончил! На клоуна ты, может, не подряжался, зато взял аванс за другую работу. И я надеюсь, ты ее выполнил.

Из голоса седовласого мужчины исчезли любые намеки на радушие или веселье, а вместо них прорезались жесткость и сталь. Он в одну секунду виртуозно сменил маску добродушного весельчака на личину сурового и требовательного начальника.

— Выполнил, — коротко поведал гость и замолк, даже не думая продолжать.

— Ну? — поторопил его собеседник.

— Баранки гну.

— Мать твою, Виноградов, не шути со мной! — взъярился хозяин кабинета и с силой стукнул по столешнице.

В следующую секунду он, конечно, об этом пожалел, потому что отбил кулак, но виду постарался не подавать.

— Ай-яй, больно, да? — едко прокомментировал Изюм, сверля переносицу сидящего напротив него мужчины тяжелым взглядом. — Ну конечно же больно, я ведь прекрасно это чувствую. О, Бестужин, а хочешь, я избавлю тебя от всяких мучений раз и навсегда? Даже старость тебе будет нипочем. Подумай…

От широкоплечей фигуры гостя к владельцу богатых апартаментов протянулись несколько невидимых для простого человека силуэтов из чернейшей дымки. Они легко коснулись кожи седовласого мужчины и тут же истаяли в воздухе, как туман под жаркими лучами солнца. Но даже этого мимолетного контакта хватило, чтобы собеседник Виноградова побледнел и до хруста стиснул челюсти, борясь с захлестывающим душу ужасом.

— Еще раз так сделаешь, и больше не получишь от меня даже сраной копейки! — выдавил из себя Бестужин, когда жестокий спазм отпустил дыхательные мышцы, и легкие снова смогли расправиться, наполняясь воздухом. — Быстро выкладывай, что тебе удалось узнать!

— Поговорил я с твоим неудачливым конкурентом, — в самом деле перешел к сути Изюм. — Последнее, что он запомнил в жизни, это как прыгал верхом на проститутке, обожравшись экстази. Но остальные акционеры, судя по всему, раскошелились на то, чтобы эти обстоятельства не нашли отражения в медицинских заключениях. Официальная причина смерти — хроническая сердечная недостаточность.

— Да мне глубоко плевать, отчего он двинулся! — сердито насупил брови хозяин кабинета. — Что там с наследством?!

— Ничего особенного, — пожал огромными плечами Виноградов. — Как и всякий человек такого уровня, он заранее озаботился оформлением своей последней воли. Пакет акций его строительного синдиката в размере пятьдесят процентов плюс одна акция отходит в равных долях жене и сыну. Причем, завещание он составил еще три года назад, так что вряд ли ты до этого лакомого кусочка сумеешь добраться, Бестужин.