Карусель - Розамунда Пилчер

Пока мы там стояли, по стеклу застучали первые капли дождя.

— Ну вот! — воскликнула Лили, словно именно это она и предсказывала. — Пошел этот проклятый дождь. А мисс Шеклтон и не заметит. Когда она начинает рисовать, ей ни до чего нет дела. Вы можете кричать до посинения, она и внимания не обратит. А сейчас, с рукой в гипсе, бедняжка…

Пора было вмешаться.

— Я пойду за ними, — сказала я.

— Нет, — Дэниел удержал меня за руку. — Там льет. Лучше я схожу.

— Вам нужен плащ, Дэниел, — попыталась остановить его Лили, но он уже нашел в холле зонтик и вышел с ним. Я смотрела, как он идет через лужайку, держа зонт высоко над головой. Потом он исчез в воротах изгороди из эскаллоний, а спустя мгновение показался снова: он направлялся вдоль края дамбы к двум ничего не подозревающим художницам.

Мы с Лили отвернулись от окна.

— Чем я могу помочь вам? — спросила я.

— Вы можете накрыть стол к чаю.

— Давайте пить его здесь, тут так тепло и уютно.

— Я напекла оладий, — она взялась за свою миску и принялась снова взбивать. Было похоже, что после того как она поделилась своими тревогами, ее настроение улучшилось, и я порадовалась этому.

— Завтра придумаю что-нибудь насчет Шарлотты, — сказала я. — Может быть, съезжу с ней куда-нибудь на машине. С тех пор как я приехала, мне тоже не все равно, что с ней происходит, только у меня пока не было времени ничего организовать.

— Вообще-то она довольно славная девочка.

— Я знаю. Но только ситуация из-за этого выглядит еще хуже.

Стол был накрыт, оладьи испечены, чайник закипел, а их все не было видно.

— Этот Дэниел такой же, — сказала Лили, — наверняка забыл, зачем пошел, и уселся рисовать вместе с ними…

— Давайте-ка я схожу.

Я нашла старый плащ Фебы и людоедскую зюйдвестку, которая когда-то принадлежала Чипсу, и вышла через садовую дверь. Дождь усилился и было уже очень сыро, но когда я пересекла лужайку, Дэниел и Феба появились в воротах. Дэниел одной рукой нес складные стульчики, а другой держал зонт высоко над головой Фебы. Если не считать шляпы, Феба была одета в расчете на солнечную погоду, и ее кофта, застегнутая поверх гипса, промокла, а плотные чулки и ботинки были заляпаны грязью. В здоровой руке она несла видавшую виды холщовую сумку с принадлежностями для рисования, и когда Дэниел открывал ворота, она посмотрела вверх и увидела меня.

— Привет! Вот и мы, крысы мокрые!

— Мы с Лили уже начали беспокоиться, не случилось ли с вами что-нибудь.

— Шарлотта не дорисовала и хотела закончить.

— А где она?

— Идет где-то там, — легкомысленно махнула Феба.

Я поглядела вниз и увидела Шарлотту у подножия холма. Она стояла спиной ко мне, всматриваясь в гущу мокрых ежевичных кустов. Делать было нечего:

— Пойду схожу за ней, — сказала я и принялась спускаться по влажному и скользкому склону. — Шарлотта! Пойдем!

Она обернулась, посмотрела вверх и увидела меня. Волосы у нее прилипли к голове, а очки были мутными от дождя.

— Скажи, что ты там делаешь?

— Ищу ежевику. Думала, она тут должна быть.

— Ты должна не ежевику высматривать, а в дом идти, чай пить. Лили напекла оладий.

Она неохотно двинулась.

— Хорошо.

Даже перспектива горячих оладий не пробудила в ней большого энтузиазма. Я подумала, что с ней с ума можно сойти, но в то же время мне было понятно, что ей не хочется, чтобы заканчивался день, замечательно проведенный с Фебой. Я помнила себя в ее возрасте, плетущуюся домой после целого дня, проведенного с Фебой: мы гуляли по берегу, или собирали примулы, или катались на маленьком поезде в Порткеррис. Возвращение к привычной жизни, к обеду, к повседневной рутине всегда требовало усилий.

Я протянула ей руку:

— Хочешь, помогу тебе взобраться?

Она вытащила руку из кармана куртки и протянула мне. Ладошка была тонкой, маленькой, холодной и влажной.

— Тебя нужно как следует растереть полотенцем и напоить чем-нибудь горяченьким, — заметила я. Мы начали подниматься по склону. — Тебе понравилось гулять с Фебой?

— Да, мы рисовали.

— Судя по всему, ты и дождя-то не заметила.

— Да нет. У меня бумага стала намокать, но тут пришел этот человек и подержал надо мной зонтик, пока я не дорисовала.

— Его зовут Дэниел.

— Я знаю. Феба мне про него говорила. Он когда-то жил с нею и с Чипсом.

— А теперь он знаменитый художник.

— Да, тоже знаю. Он сказал про мой рисунок, что он очень хороший.

— Что же ты рисовала?

— Я хотела нарисовать чаек, но они все время улетали, поэтому пришлось рисовать из головы.

— Это смело.

— Он сказал, что очень хорошо получилось.

— Надеюсь, ты не оставила его там, где сидела?

— Нет, Феба положила его в свою сумку.

Запыхавшись, мы продолжали взбираться молча. Наконец мы добрались до ворот, я открыла их и, когда Шарлотта прошла, я сказала:

— А я думала, как ты там поживаешь. Собиралась позвонить тебе или пригласить к нам на чай, но я была так… — я запнулась, подыскивая подходящее слово. «Занята» казалось не слишком правдоподобным.

— Там не очень-то весело, — ответила Шарлотта с бескомпромиссной детской искренностью.

Я постаралась придать своему лицу жизнерадостное выражение.

— Ну, может быть, завтра мы с тобой сможем куда-нибудь отправиться. — Я закрыла за нами ворота. — Поедем куда-нибудь на машине, если она не понадобится Фебе.

Шарлотта обдумала эти слова.

— Как вы думаете, — спросила она, — а Дэниел не захочет с нами поехать?

Стоило нам войти в кухню, как Лили, наполовину сердясь, наполовину смеясь, схватила Шарлотту, стащила с нее промокшую куртку и присела, чтобы расстегнуть на ней сандалии.

— Просто не понимаю, как люди могут быть такими безалаберными. Мисс Шеклтон промокла до нитки. Я сказала, что ей надо пойти наверх и полностью переодеться, а она лишь рассмеялась и ответила, что это все ерунда. Ерунда будет, когда она схватит воспаление легких. Вы что же, дождя не заметили?

— Да нет, — сказала Шарлотта.

Лили достала сухое полотенце, сняла с Шарлотты очки, как следует протерла линзы и аккуратно водрузила их на место, поправив, чтобы они сидели ровно на маленьком носике девочки. Потом она принялась тем же полотенцем сушить ее волосы, растирая их так, словно перед ней был маленький щенок, и ворча. Я оставила их за этим занятием и пошла снимать плащ и зюйдвестку, которые надо было повесить сушиться в холле над обогревателем.

Дверь в гостиную была открыта. У дальней стены горел огонь, и его блики отражались в медной каминной решетке и во всех маленьких блестящих безделушках, которые стояли вокруг: в медном кувшинчике, в серебряной рамке для фотографий, в глянцевой шкатулке. У огня, опершись локтем на каминную полку, стоял Дэниел. Его склоненный профиль отражался в зеркале, висевшем над камином. В руке он держал листок бумаги, который внимательно рассматривал.