Кровь Кенигсмарков. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он заставлял кучера гнать изо всех сил — видимо, спешил вернуться к герцогине. Аврора и Ульрика тряслись в карете, как сливы в августе. На счастье, до пограничной заставы было уже недалеко, и при виде ее женщины облегченно перевели дух. Асфельд остановил коня у самой пограничной черты, сорвал с головы шляпу, нахлобученную по самые уши, и подскочил к дверце кареты.
— Вот вы и покинули герцогство Целле, фрейлейн. Здесь мы расстаемся. Мне остается пожелать вам счастливого пути.
Тон был смелый, на грани неучтивости. Было видно, что он спешит свалить с плеч эту обузу, спровадить нежелательное лицо, как ни постаралась госпожа фон Беркхоф подсластить пилюлю. Аврора, чуткая к нюансам и не менее недовольная, чем он, решила заставить его понервничать.
— Недурно было бы проявить побольше вежливости, лейтенант... Асфельд, если я не ослышалась?
— Ничуть, все верно. Если вы не возражаете, то я...
— По вашей милости мы набили себе шишек. Что заставило вас так нестись?
— Так принято, фрейлейн, ведь вас приказано... прошу прощения, выслать. Все вышло бы иначе, если бы... о!
Это удивленное восклицание было вызвано тем, что девушка откинула капюшон и сняла с лица маску. Асфельд таращился на нее, как на привидение. Таким же оторопевшим выглядел, должно быть, святой Павел на пути в Дамаск.
— Так в каком случае все вышло бы иначе? — спросила она желчно.
— Если бы... если бы я вас увидел раньше... — пролепетал он как будто в забытьи. — Вы... восхитительно хороши!
Она не удержалась от смеха.
— Это у вас так принято — выполнять задание лучше или хуже в зависимости от внешности сопровождаемого?
— Нет... о нет! Умоляю, простите, что я так дурно с вами обошелся. Меня извиняет...
— ...только то, что вы спешите к Ее высочеству с разговором, не терпящим отлагательств? Так чего вы ждете? Скачите, нам больше не о чем говорить! Хотя нет: знайте, я надеюсь, что больше никогда вас не увижу! Поехали, Готтлиб! — крикнула она кучеру. — Постарайся ехать поаккуратнее, хотя я очень хочу поскорее покинуть этот негостеприимный край!
— Нет, нет! Умоляю, фрейлейн, хотя бы еще словечко!
Но Аврора решительно затворила окошко, надела маску и забилась в угол кареты. Кучер хлестнул лошадей. Только тогда она прыснула.
— Еще один! — проворчала Ульрика.
— Ты это о чем?
— Сами знаете: еще один влюбленный. Надо было вам пораньше открыть личико, а то меня ужас как растрясло!
Аврора, не отвечая ей, украдкой глянула в узкое заднее окно кареты. Молодой Асфельд застыл как вкопанный на своем коне посреди дороги и провожал ее взглядом, забыв накрыть шляпой свою рыжую голову.
Она оценила бы по достоинству потрясение офицера, если бы по волшебству сумела подглядеть за его возвращением во дворец в Целле. По случайности в момент его спешивания во внутреннем дворе туда спустилась и баронесса Беркхоф. Подойдя к лейтенанту, она осведомилась, как все прошло, и была удивлена его невнятным ответом и отсутствующим видом.
— Надо же, лейтенант, вы настолько утомлены? Он вздрогнул.
— Я? Утомлен? Ничуть! Я — верный слуга Ее высочества. — Для большей убедительности он звонко щелкнул каблуками.
— Значит, я могу ей о вас доложить?
— Обо мне? Ее высочеству? Зачем?
— Как же, перед тем как я отправила вас сопровождать графиню Кенигсмарк к границе, вы жаждали аудиенции по делу, которое, по вашим же словам, не терпело отлагательства.
— Вот как? Прошу меня простить, баронесса, что-то не припоминаю...
Он поклонился и зашагал прочь, как деревянный, с блаженной улыбкой и с умилением во взоре.
— Одно из двух, — пробормотала про себя баронесса Беркхоф. — Либо он сомнамбула, либо влюбился. Я предпочла бы второе: от этого могла бы быть польза.
***
Аврора в продолжение пути чувствовала себя уже не такой измученной. Выплеснув гнев на этого молодого дурня, она немного успокоила нервы, разгулявшиеся после неожиданно бурной реакции герцогини Элеоноры. Как она смела! Что бы ни натворил Филипп, чье преступление — если это было преступлением — оправдывалось чистотой его любви, он не заслужил такого презрения, такой ненависти от женщины, раньше выказывавшей ему столько расположения, что позволительно было задуматься, не стала ли она жертвой тех же чар, перед которыми не устояла ее дочь...
Или все объяснялось страхом за дочь? Да, положение Софии Доротеи было опасным, но позволительно ли не снизойти из-за этого к отчаянию безутешной сестры пропавшего? Во власти герцогини Элеоноры было добиться от супруга, чтобы тот потребовал от курфюрста Ганновера, своего родного брата, объяснения событий, случившихся вечером 1 июля...
***
Возвращение Авроры в Агатенбург получилось еще более мрачным, чем в Ганновер. Улетучилась последняя надежда, оставалось только выяснить, что происходило в ее отсутствие. Как будто ничего страшного: путешественница застала сестру в саду. Та прогуливалась — мелкими шажками, зато уже сама! — под руку со своей горничной Лизелоттой. При виде Авроры Амалия радостно вскрикнула.
— Как я за тебя переживала! — призналась она, заключая младшую сестру в объятия. — Тебя хорошо приняли?
— Сначала хорошо, а потом отвратительно... Да будет тебе известно, меня доставила к границе конная стража!
— Тебя, графиню Кенигсмарк?!
— Именно. Похоже, наш ранг обесценивается день ото дня. Герцогиня ужасно боится за дочь и обвиняет нашего Филиппа во всех мыслимых и немыслимых грехах. Дескать, если бы не он, София Доротея никогда бы не сошла с тоскливого пути наследной принцессы! Она никак не возьмет в толк, что та уже не ребенок, а женщина двадцати семи лет, мать семейства, обладательница живого и проницательного ума, волевая, с сильным характером... Далеко не та робкая овечка, что покорно следует на синем шелковом шнурке за своим господином! Она всего на год моложе Филиппа. Что меня бесит, так это то, что эту пару, людей, созданных друг для друга, так подло разлучили! Виновники этого преступления находятся в Целле. Такую любовь способна погубить только смерть, и то необязательно...
— Успокойся! Как я
