Русская война 1854. Книга вторая - Антон Дмитриевич Емельянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Или сам подход к стрельбе. Англичане и французы сразу открывали огонь всей батареей, стараясь сразу подавить массой любое сопротивление противника. Наши же артиллеристы работали по схеме, которую приняли еще на флоте. Сначала пристрелка отдельными орудиями и только потом общий залп. Истомин как раз получил данные с «Карпа» о новой батарее и перенес огонь в новый квадрат.
В этот момент к нам и подъехали Корнилов с Тотлебеном и остальные сопровождающие их офицеры.
— Вижу, вы тоже держитесь. Молодцы! Орлы! — последние слова Корнилов сказал погромче, чтобы их смогли услышать и солдаты. Те действительно услышали и приободрились. Довольный адмирал внушал веру в успех, да и просто любили в Севастополе Владимира Алексеевича.
— А вы, Григорий Дмитриевич, что тут делаете так далеко от своих позиций? — спросил Тотлебен, заодно крепко пожав мне руку.
— Увидел сверху, как вы путешествуете вдоль наших позиций, а потом обратил внимание на неожиданную активность артиллерии англичан за Малаховым курганом, — осторожно начал я.
Истомин, которому я ничего не рассказал об этой причине своего появления, напрягся и смерил меня тяжелым взглядом. Остальные тоже нахмурились.
— Поясните, штабс-капитан, — Корнилов от недовольства аж перешел с имен на звания. Ну да ничего, переживу. Главное, чтобы и адмирал пережил этот день.
— Смотрите, — я указал на траншеи между башней Малахова кургана и первым бастионом. — С неба это было очевидно. Адмирал как глава обороны города объезжает все позиции. В том числе и ту, где из-за каменистой почвы почти нет укреплений. Дальше, вы видите по пути к Камчатскому люнету следы от десятков выстрелов? На пустом месте! То есть там нет позиций, а враг при этом зачем-то пристреливал свои орудия.
— Хотите сказать, что меня ждали? — Корнилов усмехнулся. — Все мы рано или поздно умрем, и бегать от старухи с косой я не собираюсь.
Чертова бессмысленная храбрость. Впрочем, я готовился.
— Одно дело бросить вызов сильному врагу, — возразил я. — И совсем другое дело выйти перед чужими пушками, чтобы умереть и оставить доверившихся вам солдат и матросов одних! Мне кажется, подобное стоило бы назвать трусостью, а не храбростью.
— Не забывайтесь, штабс-капитан! — Корнилов побледнел от ярости. — Я никому не позволю обвинять себя в трусости!
— Так не давайте мне повода, — я не отводил взгляда от лица адмирала. — Пока я считаю за честь сражаться рядом с вами, но если даже после моего предупреждения вы из глупого упрямства полезете под чужие ядра, то я свое мнение об этом уже сказал. И повторю.
— Только не в Севастополе. Думаю, я откажу вам в праве участвовать в его обороне, — Корнилов закусил удила.
Только мне совсем не страшно. А еще все заготовленные заранее слова выветрились из головы, осталось только то, что я на самом деле думал.
— Забавно. Несколько недель назад Меншиков той же самой угрозой заставил вас принять свое решение. Теперь уже вы так же поступаете со мной. Знаете, там, на левом берегу Карантинной бухты, когда я думал, идти спасать упавший шар или не идти, я невольно сравнивал себя с вами обоими. Выбирал, кем хочу быть, перестраховщиком или боевым офицером. Тогда я пошел вперед. До сих пор не уверен, что оно того стоило, но я пошел, и солдаты за мной пошли. Потому что хотели быть храбрыми, как вы… Так подайте нам правильный пример. Что храбрость нужна не сама по себе, а чтобы победить!
— Вы… Вы странный человек, Григорий Дмитриевич, — Корнилов неожиданно успокоился и снова перешел на имена. — И вы правы. Чтобы победить, нам нельзя растрачивать жизни просто так. Когда-то именно этому учил нас Лазарев, а я чуть не забыл… Спасибо, что не испугались и смогли напомнить об этом. Кажется, теперь я вам должен не только за шары и ракеты, но и за вовремя сказанные слова.
Удивительное время, когда люди еще не разучились слушать и слышать друг друга.
— Если вы мне поможете, то у нас их будет еще больше. И ракет, и шаров, и… слов тоже можно побольше, — я махнул рукой.
— Кстати, насчет слов, — Корнилов снова стал серьезным. — Мы, пока ехали сюда, задумались о том, а нет ли у вас еще каких-то идей, которые вы бы хотели воплотить, но на которые вам пока не хватает сил?
Адмирал смотрел на меня одновременно с сомнением и надеждой.
— Вообще, план есть, — честно признался я. — И мы с капитан-лейтенантом Ильинским уже начали его исполнять. Но если вы дадите добро, то все выйдет еще лучше!
* * *
Корнилов дал добро, и вот я снова на «Ласточке». Только на этот раз я кружу не над четвертым бастионом, а над Большой бухтой. И план, который мне разрешили привести в исполнение, касался уже не сухопутной операции, а морской. Благо, как и в нашей истории, несмотря на явный провал на берегу, союзный флот все равно пошел на штурм бастионов Севастополя.
— Григорий Дмитриевич, это невероятно! — рядом на расширенных дугах лежал Нахимов, переговариваясь со мной через специальную трубку. Иначе при местном ветре ничего не было слышно…
После Малахова кургана я вместе с Корниловым вернулся в штаб. Нахимов же, убедившись, что атаки на четвертом бастионе ослабли и получив сообщение о перестроениях флота, решил, что теперь он будет нужнее у моря. Так мы с адмиралом и пересеклись.
Мы со Степаном готовили наблюдательные «Ласточки», когда Павел Степанович потребовал, чтобы его тоже пустили в небо. Я сначала отказался, но адмирал просто ткнул в один из проходящих мимо кораблей противника и спросил, как он называется. Я не смог ответить. Потом он попросил рассказать, что я буду делать в случае сближения кораблей с фортами внешнего рейда…
— Вот же черти! — выругался Павел Степанович. — Даже у старых кораблей минимум наполовину сняли рангоут. И паруса не поднимают! Тянут паровыми, чтобы максимально плотно идти!
— А какой в этом смысл? — осторожно спросил я.
— Держат линию. Чтобы плотнее был огонь, чтобы сразу несколько кораблей
