Милые кости - Элис Сиболд

Пока отец был у Сингхов, маме пришлось занимать Лена Фэнермена беседой. В столовой, где мама предусмотрительно расстелила оберточную бумагу, были разбросаны фломастеры Бакли. Мой братишка и его приятель Нейт малевали свои каракули до тех пор, пока не начали клевать носом, и мама, взяв в охапку сначала одного, потом другого, перенесла их на диван. Там она уложила их валетом, и они сладко уснули, даже не соприкасаясь ступнями в середине.

Лен Фэнермен тактично перешел на шепот, хотя, по маминым наблюдениям, не отличался особой любовью к детям. Он смотрел, как она переносит мальчишек на диван, но не порывался помочь или высказаться, в отличие от других полицейских, которые судили о матери по ее детям, живым и мертвым.

— Джек хочет с вами поговорить, — сообщила мама. — Но у вас, видимо, нет времени его дожидаться.

— Время пока есть.

Я видела, как у нее из-за уха выбилась непослушная прядь черных волос. От этого ее лицо смягчилось. Лен тоже это заметил.

— Он пошел к этому Рэю Сингху, без вины виноватому, — сообщила мама, убирая прядку за ухо.

— Что поделаешь, пришлось его допросить, — сказал Лен.

— Понимаю. Конечно, никакой подросток не способен… — Она осеклась, и Лен не стал переспрашивать.

— У него стопроцентное алиби.

Мама взяла со стола фломастер. Лен следил, как она рисует человечков и собак. Бакли с Нейтом мирно посапывали на диване. Мой брат свернулся калачиком и, лежа в позе эмбриона, засунул в рот большой палец. Мама всегда говорила, что мы сообща должны помочь ему избавиться от этой привычки. Но сейчас она позавидовала его безмятежности.

— Вы — как моя жена, — сказал Лен после долгой паузы, когда мама успела нарисовать оранжевого пуделя и какого-то урода, похожего на синюю лошадь под пытками.

— Так же неспособна к рисованию?

— Если не о чем говорить, она всегда помалкивала.

Прошло еще несколько минут. Желтый кружок — солнце. Коричневый домик и цветочки у порога — розовые, голубые, лиловые.

— Почему в прошедшем времени?

Стукнула дверь гаража.

— Она умерла вскоре после нашей свадьбы, — сказал Лен.

— Папа! — завопил Бакли и соскочил с дивана, забыв про Нейта и про все на свете.

— Сочувствую вам, — сказала мама Лену Фэнермену.

— Я тоже вам сочувствую, — отозвался он. — Мне очень жаль Сюзи. Честное слово.

У задней двери папа приветствовал Бакли и Нейта оглушительными воплями и криком: «Кислород перекрыли!» Так он говорил каждый раз, когда мы висели у него на шее. Хотя в таком веселье сквозила натужность, ради моего брата он старался поднять себе настроение, и это было лучшей частью долгого дня.

Мама не сводила глаз с Лена Фэнермена, пока отец шел по коридору. Беги к раковине, хотелось мне сказать ей, смотри в сток, смотри в землю. Я внизу — жду. Я наверху — слежу.

Не кто иной, как Лен Фэнермен догадался попросить у мамы мою школьную фотографию, когда полицейские еще думали найти меня в живых. В бумажнике он носил целую стопку таких фотографий. Среди этих погибших детей и неопознанных лиц лежало фото его жены. Когда ему удавалось раскрыть преступление, он записывал дату на обороте соответствующего снимка. Если дело еще предстояло распутывать, хотя по официальным сводкам оно могло быть закрыто, оборотная сторона оставалась пустой. На обороте моего снимка не было никаких пометок. Как и на обороте снимка его жены.

— Лен, приветствую, — сказал папа. Холидей терся у его ног в ожидании хозяйской ласки.

— Говорят, вы ходили к Рэю Сингху, — сказал Лен.

— Мальчики, идите-ка в детскую, поиграйте там, — распорядилась мама. — Детективу Фэнермену нужно поговорить с нашим папой.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Видишь ее? — спросил Бакли, когда они с Нейтом поднимались по ступенькам в компании Холидея. — Это моя сестра.

— Не-а, — сказал Нейт.

— Она куда-то уезжала, а теперь вернулась. Бежим!

И все втроем — двое мальчишек и пес — преодолели последний пролет с новыми силами. Я никогда не позволяла себе слишком настойчиво думать о Бакли — боялась, как бы он не увидел мое лицо в зеркале или в крышечке от бутылки. Мы все его оберегали.

— Он еще слишком мал, — делилась я с Фрэнни.

— А откуда, по-твоему, берутся мечты о верных друзьях? — спрашивала она.

Мальчишки немного посидели в родительской спальне, под висевшим в рамочке на стене оттиском какого-то надгробья. Само надгробье находилось на одном из лондонских кладбищ. Мама рассказывала нам с Линдси историю о том, как они с папой раздумывали, чем бы украсить стены, и во время медового месяца повстречали некую старушку, которая научила их снимать оттиски с надгробных камней. К тому времени, как мне стукнуло десять лет, большинство этих шедевров отправили на хранение в подвал, а оставшиеся от них пятна на наших мещанских обоях закрыли яркими эстампами, полезными для детского развития. Но нам с Линдси больше нравились старые оттиски, особенно тот, под которым сейчас примостились Бакли с Нейтом.

Мы с Линдси не раз играли под ним на полу. Я лежа вытягивалась во весь рост, в точности как рыцарь на той картинке, а Холидей был верным псом, которому полагалось свернуться калачиком в ногах у хозяина. Линдси брала на себя роль жены, напрасно ожидающей супруга домой. Действие начиналось на возвышенной ноте, но вскоре мы не выдерживали — начинали давиться со смеху. Линдси говорила убиенному рыцарю, что жена должна жить дальше, а не томиться в ловушке, которая захлопнулась с его кончиной. Я изображала негодование, но меня хватало ненадолго. Наконец Линдси принималась описывать своего нового возлюбленного: это был толстый мясник, который оставлял ей лучшую филейную вырезку, или искусный кузнец, который ковал для нее крючки. «Ты покойник, рыцарь, — приговаривала она. — А мне надо жить дальше».

— Она пришла ночью и поцеловала меня в щеку, — сказал Бакли.

— Врешь.

— А вот и нет.

— Честно?

— Ага.

— А твоя мама знает?

— Это тайна, — ответил Бакли. — Сюзи сказала, ей еще рано с ними говорить. Хочешь, чего-то покажу?

— Давай.

Вскочив с пола, они побежали на детскую половину, а Холидей остался спать под оттиском могильного камня.

— Иди сюда, — позвал Бакли.

Они стояли в моей комнате. Мамину фотографию забрала Линдси. Поразмыслив, она зашла туда еще раз, чтобы унести к себе значок «Хиппи за любовь».

— Комната Сюзи, — догадался Нейт.

Бакли зажал рот ладошкой — так делала мама, когда нельзя было шуметь. Он лег на живот, дал знак Нейту последовать его примеру, и они по-пластунски, не хуже Холидея, поползли сквозь клочья пыли под кровать, к моему тайнику.

В обивке пружинного матраца снизу зияла дыра, куда можно было засовывать вещи, не предназначенные для посторонних глаз. Мне приходилось гонять Холидея, иначе он бы непременно разодрал холст и вытащил мои сокровища. Именно это и случилось ровно через сутки после моего исчезновения. Родители обыскали комнату в надежде найти какую-нибудь записку, а потом оставили дверь открытой. Холидей польстился на мой запас лакрицы. Теперь под кроватью в беспорядке валялись заветные предметы, и один из них могли опознать только Бакли и Нейт. Бакли развернул старый папин носовой платок и вытащил древесный сучок, весь в пятнах запекшейся крови.

Год назад трехлетний Бакли его проглотил. У нас на заднем дворе они с Нейтом развлекались тем, что засовывали себе в нос камешки, а Бакли подобрал сучок, к которому мама раньше привязывала бельевую веревку. Он взял находку в рот, как сигарету. Выбравшись из окна своей комнаты, я присматривала за ним с крыши, а заодно мазала ногти на ногах ярко-алым клариссиным лаком и читала журнал «17».

Меня вечно заставляли нянчиться с братом. Линдси, внушали мне, еще до этого не доросла. К тому же она у нас была вундеркиндом, и потому ей разрешалось, как, например, в тот летний день, часами сидеть над листом миллиметровки и прорисовывать с точностью до мельчайших деталей глаз стрекозы при помощи набора из ста тридцати фломастеров «Призма».

Погода стояла приятно теплая, как-никак уже наступило лето, и я собиралась извлечь пользу из своего домашнего ареста — заняться собой. Для начала с утра пораньше приняла душ, вымыла голову и подержала лицо над паром. Выбравшись из окна, обсохла на ветерке и стала красить ногти.

Когда я уже нанесла два слоя лака, на кисточку села муха. Мне было слышно, как во дворе Нейт выкрикивает какие-то подначки и команды, но я только сощурилась и стала разглядывать выпуклые сетчатые глаза насекомого, подобные тем, что выводила Линдси, прохлаждаясь дома. Налетевший ветерок шевелил бахрому на моих джинсах с обрезанными штанинами.

— Сюзи, Сюзи! — завопил Нейт.

Поглядев вниз, я увидела, что Бакли лежит на земле.

Когда мы с Холли обсуждали возможности спасения жизни, я всегда возвращалась к тому случаю. Для меня спасение жизни было делом реальным, а для нее — нет.