Луиза Вернье - Розалинда Лейкер

— Какая трагическая история. А ее мать, вы говорите, была ткачихой и уроженкой Лиона?

— Да. Это вам о чем-нибудь говорит?

Она покачала головой:

— Нет, но все это крайне печально.

Не сказав Чарльзу ни слова, Мари написала домой, чтобы навести справки об отце Луизы Вернье, которого звали то ли Жак, то ли Жан. Ей подтвердили, что звали его Жак, что он происходил из семейства с такой же фамилией, с которым, однако, они не были в родстве, и что сбежал с ткачихой из Лиона. Через три года после их исчезновения эта женщина, которая стала к тому моменту его женой, в письме уведомила его родню, что муж умер от туберкулеза.

Это известие тронуло добрейшее сердце Мари. Она спрятала письмо, почти жалея о том, что не состоит хотя бы в отдаленном родстве с Луизой Вернье, иначе тогда у нее была бы возможность подружиться с этой девочкой, пережившей столько несчастий и почти не знавшей родительской любви, которой у нее самой было с избытком в самые трудные годы ее жизни.

В одно особенно хлопотливое утро в отделе, в котором работали Мари с Уортом, появилась некая покупательница, находившаяся у хозяина на особом счету. Она вплыла в отдел, царственно покачивая перьями на шляпке, в развевающейся накидке, со спрятанными в соболиной муфте руками, окруженная облаком тонкого аромата последних духов от Герлена. Это была мадам Мари-Тереза де Ган, богатая влиятельная вдова, известная всем служащим «Мезон Гажелен», за исключением Уорта, который работал здесь относительно недавно. Она жила в замке на Луаре и время от времени наведывалась в Париж по делам и для развлечений, в число которых также входило щедрое обновление ее гардероба в заведении мадам Пальмир. На этот раз она приехала в Париж, чтобы посетить церемонию выпуска военной школы, которую закончил ее сын Пьер. При ее появлении к ней бросились старшие продавцы и даже сам мсье Гажелен. Ее приход наэлектризовал атмосферу в магазине.

Мадам де Ган объявила, что ей нужно. Ей нужна изысканная вечерняя шаль, чтобы оттенить ее новое платье из черного бархата от Пальмир.

— Прошу сюда, мадам.

Она позволила кланяющимся помощникам препроводить себя к одному из золоченых стульев. Уорт, работавший с покупательницей в другом конце отдела, краем глаза взглянул на мадам де Ган. Он мгновенно узнал в ней самый ненавистный тип клиентки, которой ничем нельзя угодить.

Мари без устали обслуживала мадам. Выкладывала перед ней шаль за шалью требуемых расцветок. Гора из шелка и кружев росла на полированной столешнице, но тщетно Мари пыталась подобрать что-либо для своей клиентки. Мадам де Ган только презрительно качала головой, насмехалась над всем, что бы ей ни показали.

Уорт внимательно наблюдал за вдовой. Он догадался, на какой шали покупательница может остановить свой выбор.

Уорт дождался, когда мадам де Ган заскучала, насмотревшись на то, что ей предлагали. Стало ясно, что Мари ей ничего не продаст. Быстро выдвинув ящик, Уорт вытащил из него красивую белоснежную шаль и, смахнув в сторону остальные, разостлал перед мадам де Ган сверкающий шелк.

— Мадам, в театре будет много цветов. Вам не нужно с ними соперничать. Затмите их всех! На вас будет черное бархатное платье и бриллианты. А что может быть более броским, чем утонченный чисто белый цвет?

Мадам де Ган сразу поняла, что он прав.

— Я не уверена, — попыталась она слукавить, не желая сдаваться из принципа.

Уорт повернулся к Мари:

— Позвольте, я накину эту шаль вам на плечи, чтобы мадам де Ган убедилась, как великолепно смотрится шаль. Пройдитесь немного туда и обратно, — велел Уорт. — Пройдитесь, — мягко, но настойчиво повторил он и заметно подтолкнул Мари вперед.

И она вышла. Застенчивость казалась ее личным несчастьем, девушка боялась всеобщего внимания, стеснялась. Но сейчас она грациозно, без всякого самодовольства и жеманства ступала по ковру, величественно держа голову. Шаль была китайская, с шелковой вышивкой, на плечах Мари, на фоне ее черного шелкового платья, она смотрелась великолепно.

Глядя на нее, Уорт в который раз подумал, что никогда еще ни одна женщина не была столь прекрасной моделью. Она прошлась по ковровой дорожке и медленно развернулась, несколько дам подошли поближе. Продавцы вытягивали шеи. Мари, не смея смотреть по сторонам на собравшихся, не отрываясь глядела на Уорта, надеясь, что он остановит ее и прекратит эту муку. Чарльз смело смотрел ей в глаза, и в его взгляде сквозили поощрение, восхищение. Много позже, когда Мари вспоминала эту бесконечную прогулку в сотни миль по ковру под его упорным взглядом, который поддерживал ее, словно держал за руки, она поняла, что именно тогда в ней зародились первые проблески любви к нему. Уорт смотрел на нее как на единственную женщину, достойную носить дивную одежду, которую он мечтал изготовить из знакомых и любимых тканей по своим многочисленным эскизам.

— Еще раз, — попросил Чарльз, когда она подошла ближе. Мари повиновалась, по-прежнему смущаясь, шаль соскользнув с плеча, выглядела еще роскошнее.

Мадам де Ган встала.

— Я беру белую шаль, — надменно произнесла она и добавила: — Пришлите ее в мой номер-люкс в гостинице «Дофин» на улице Риволи не позднее четырех часов.

Уорт поклонился, как делал всегда, и проводил мадам к экипажу. Когда он вернулся, толпа уже рассеялась, кто-то из помощников упаковывал шаль, Мари не было. Преисполненный ликования от продажи, он бросился на поиски и через несколько минут нашел ее в одном из хранилищ: она стояла, прислонившись к стене и прикрыв глаза рукой. Чарльз встревожился и, задернув дверь бархатной шторой, чтобы им никто не мог помешать, подошел к ней.

— Что случилось? Вам плохо?

Она опустила руку и покачала головой:

— Все в порядке. Сейчас пройдет.

Он увидел, что ее бьет дрожь, на лице застыло страдание, зрачки расширились и приобрели почти фиолетовый оттенок. Едва контролируя свое возбуждение, он понял, что она сбросила свою защитную маску, и окинул ее внимательным взором.

Не желая мучить Мари, Чарльз потянулся к графину с водой и к стакану, налил ей немного воды.

— Вот. Выпейте.

Понимая, что вода ей не поможет, она все-таки сделала глоток, чтобы угодить ему.

— Благодарю вас. — Она вернула ему стакан и храбро выдавила из себя улыбку, решив, что больше не будет так безропотно соглашаться на подобные испытания. Мари считала свою застенчивость постыдной слабостью, глупостью и боролась с ней в одиночку. Она хотела сказать как можно более спокойно, но ее выдавал дрожащий голос:

— Слава богу, что шаль все-таки купили. И все благодаря вашему дару. Сама я бы не осмелилась предложить ей белую, ведь она просила показать цветные.