Серые земли-2 (СИ) - Карина Демина

А верно гадалка сказала, что сгинет он из‑за бабы…

Вот этой, любопытной, вопросами своими иных баламутюящей…

— Обыкновенно… юбки подымете…

Охнула бледненькая девица, осев на руке офицера.

— Господа хорошие! — тотчас возопил студиозус и тощую грудь выпятил, сделавшись похожим на щуплого деревенского петушка, который только и гораздый, что орать. — Да что же это творится!

Господин вытащил из‑под ночного колпака кристалл, который сдавил в руке.

Матерьяльчик наклевывался прелюбопытный, не чета черствым пирожкам и хамству проводников. Это ж целый разворот занять можно будет.

Произвол властей.

Самоуправство… оскорбление чести и достоинства… тайная канцелярия охотится за простыми людьми… никто, обладающий хвостом, не может чувствовать себя в безопасности.

Строки статьи, которая принесет, если не славу непримиримого борца за права простых граждан и демократические идеалы, то всяко достойный гонорар, что было в нынешних обстоятельствах куда важней.

— Доколе?! Я вас спрашиваю, доколе… — студиозус воздел руку над головой, говорил он страстно, с вдохновением, и поневоле пассажиры, в большинстве своем скорее озадаченные, нежели возмущенные, прислушивались к его словам. — Мы будем терпеть унижения?

— Заткнись… — прошипел улан и шагнул было к студиозусу, который от этого малого движения поспешно отпрянул, оказавшись за спиной решительного вида девицы.

— Притеснения властей! И всякого, кто мнит себя властью! — из‑за широких девичьих плеч выкрикнул студиозус. — Неужто и далее молча, безропотно, подобно овечьему стаду, снесем мы этакий позор?!

— Да у меня приказ! — улан, понимая, что добраться до студиозуса не выйдет — не драться же с девокою в самом‑то деле, вытащил бумагу с печатью. — Проверить каждого! Без исключения!

— И проверять, сколь понимаю, вы собрались лично, — подала голос вдова, а кошак ее, приоткрыв левый глаз, протяжно мяукнул, верно, присоединялся к вопросу. В отличие от людей, он хвоста не скрывал и не стыдился.

— Н — ну… д — да… — под взглядом женщины, коия была не просто женщиной, а офицерскою вдовой и офицерскою же тещей и ныне следовала до Журовиц, где квартировался полк зятя, улан окончательно смешался. — Так… кому ж еще…

— Извращенец! — тоненько воскликнул студиозус.

Ахнула немочная девица, которая удерживалась от обморока исключительно немалым усилием воли, и не от храбрости, но от любопытства. Доселе жизнь ее не баловала событиями столь волнительными.

— Я не извращенец! — улан отчаянно покраснел. — Я приказ…

— А кто? Разве не вы собираетесь лезть под женские юбки?!

— В интересах короны… — прозвучало жалко.

— Небось, и в панталоны заглядывать станете… — продолжил студиозус, и говорил он громко, так, что слышали его не только пассажиры и петушковские кобели, но и все петушковцы, до сего дня и не подозревавшие за уланами этаких намерений. — А то вдруг да хвост в них прячется…

— Так…

Про панталоны улан не подумал.

А подумав, согласился, что звучит сие по меньшей мере странно, хотя и логично… в приказе‑то не уточняют, какой хвост искать.

Может, махонький он, навроде свинячьего?

Аль вообще огрызком…

Офицер, супруга которого все ж изволила сомлеть, нахмурился.

— Какой кошмар! — громко произнесла девица с косой. — Какой позор…

— Отвратительно, — офицерская вдова отпустила кошака, который, впрочем, обретенной свободе вовсе не обрадовался. — Вы и вправду собираетесь сделать это? Где?

— З — здесь…

Улан вдруг подумал, что задание, казавшееся поначалу нелепым, однако простым, на деле обещало множество сложностей.

— То есть, — сухой строгий тон вдовы заставил его тянуться и вытягиваться, — вы полагаете, что приличные женщины станут раздеваться прямо здесь…

Она ткнула пальцем на обочину дороги, пропыленную, грязную… обыкновенную даже такую обочину.

— На глазах у всех мужчин? Посторонних, прошу заметить, мужчин…

Кто‑то взвизгнул.

И Нюся, решившись — а что, все стыдливыя, чем она хуже? — заголосила:

— Ой, мамочки… ой, что деется, что деется… — голос у Нюси был хороший, громкий… ее в родном‑то селе завсегда по покойнику плакать звали, потому как жалостливо выходило. И громко, конечно… и ныне на причитания ее нестройным хором отозвались петушковские кобели. — Опозорить хотят… по миру пустить…

— Прекратите! — не очень убедительно произнес улан и за саблю схватился, не потому, как желал применить — применять оружие супротив гражданских было строго — настрого запрещено — но прикосновение к рукояти его успокоило.

Но только его.

Поддерживая Нюсю в благом ея начинании, завыли девки — невесты… и панна Зузинская причитала тоненько… верещал студиозус, взывая в едином порыве подняться против властей…

Офицер крутил ус.

Вдовица наступала…

— …вы требуете невозможного… и сомневаюсь, чтобы корону действительно интересовали женские панталоны…

— …совершеннейшее беззаконие…

— Послушайте… — улан обратился к монахиням, которые молчали, стояли себе, смиренно потупив взоры… — Вы же понимаете, что мне надо…

И наклонившись, за рясу уцепился, дернул вверх.

— Богохульник! — тоненько взвизгнула монахиня, отскакивая.

— Извращенец! — студиозус не упустил случая. — Ничего святого нету!

Вторая монахиня, верно, решив, что увещевания делу не помогут, обрушила на макушку улана зонт. Следовало заметить, что зонт сей имел вид превнушительный.

— Прекратите! — улан от зонта увернулся. — Немедленно!

— Представители властей нападают на беззащитных монахинь… — студиозус умудрился ввернуться между монахинями, которые как раз особо беззащитными не выглядели, напротив, улану вдруг подумалось, что сестры сии в комплекции мало ему уступают. — Прилюдно срывают с них одежды…

Господин в ночном колпаке кивал, радуясь, что этакие пассажи не пропадут втуне… а ведь звучит.

Трагично звучит.

Только надо будет отписаться, дабы редактор не фотографии оставил, но рисунки… художник при «Познаньской правде» служил знатный, мало того, что талантливый, так еще и способный уловить те самые нюансы подачи материалу, которые и вправду важны для газеты.

— Насилие вершится темной ночью…

— Ой, маменька… ой, родная… — выли девки, и подвывали им кобели…

— Извольте объясниться! — рык офицера, который окончательно перестал понимать, что вокруг происходит, заставил и кобелей, и девок примолкнуть. Но вот вдовица оказалась к оному рыку нечувствительная.