Птица счастья - Виктория Токарева

Детей и Таню можно будет в крайнем случае посадить за маленький столик.

Андрей явился к часу дня, за два часа до назначенного времени. Он взялся самолично готовить плов. Его научил в армии узбек Рустам.

Надька пригласила повара из ресторана и двух официанток. Она не собиралась уставать и уродоваться. Это время кончилось. Деньги делали ее свободной и уверенной. Американец платил аккуратно и вел себя скромно: баб не водил, смотрел кротко. Надька подозревала, что он голубой, но это ее не касалось. Касались только деньги и сохранность жилья. С этим было в порядке. У американца был прекрасный ненавязчивый парфюм. Он благоухал, как розовый куст, и это тоже наводило на мысли.

Андрей надел передник и стал колдовать. Сначала перекалил масло в настоящем казане. Потом в кипящее масло бросил баранью косточку, чтобы она вобрала в себя все токсины. Официанты, как фокусники, резали морковь соломкой, лук кольцами, баранину — не крупно, но и не мелко.

Косточка шипит, потом выкидывается. Начинается погружение продуктов в определенном порядке, надо знать, что за чем. Андрей руководит, повар подчиняется, дети дерутся, Таня растаскивает детей, запах по всей улице. Окна открыты, под окнами собираются кошки и смотрят вверх.

Андрей и Надька пробуют мясо, глядя друг на друга. В глазах вопрос: «Ну как?» Хорошо! Птица счастья зависает над самой головой.

Хорошо! Вся жизнь впереди. Надейся и жди.

Гости, конечно, опоздали. Пришли не к трем, а к четырем. Но это как обычно. В России считается нормальным опаздывать. Это тебе не Германия. Только американец и Ксения пришли вовремя. Ксения командовала официантками и Джорджем, которого называла Жора. Американец охотно подчинялся Ксении, ему нравилось быть ведомым. Надьке показалось, что он не голубой, а просто закомплексованный. Стесняется ровесниц. С Ксенией ему было комфортно. Она была старше его на пятнадцать лет, сочетала женщину и мать в одном лице. Разница в возрасте была заметна, но, с другой стороны, почему мужчинам можно иметь молодых спутниц, а женщинам нельзя?…

Наконец гости ввалились и окаменели. Замерли. Потеряли дар речи.

Квартира ударила всех как током.

— Версаль… — произнесла Нэля, которая никогда не была в Версале.

— Эрмитаж, — произнес новоявленный Олег из «Фабрики звезд», который приехал из Томска и никогда не был в Эрмитаже.

Алиса вся перекрутилась от зависти, переходящей в ненависть.

Борис был горд за Надьку. Только он один знал, сколько в это вложено энергии и труда, не говоря о деньгах.

Надька сияла глазами, белыми зубами, хрустальным колье, — всем своим существом. Квартира — это ее докторская диссертация. В ней отражался весь ее человеческий потенциал.

Запахи накрывали всех с головой. Уселись за длинный стол. Официанты скрывались за колоннами, как на приемах в посольстве. Держали весь стол в поле зрения и возникали, когда требовалось подлить вина, сменить тарелку, подложить закуску.

Олег из Томска понимал, что его пригласили петь, но чувствовал себя полноправным гостем. Он поднялся и произнес тост:

— За красоту. Красивая хозяйка с красивым мужем в красивом интерьере.

— Сначала за юбиляра, — поправила Ксения. — Андрей, за тебя…

Андрей поднялся. Он был прекрасен: по-юношески худощав, в черно-белом, большеглазый, буквально — исполненный очей. Надька смотрела и слепла от его красоты.

— Как приятно видеть любящих супругов, — заметил американец.

Нэля поднялась и проговорила:

— Ничему в жизни не завидую. Только красивой семье. Чтобы все было: и дети, и деньги, и любовь, и верность.

У самой Нэли все продолжался ее долгоиграющий роман. При ней были любовь и верность, а детей и денег у нее не было.

Алиса из всего набора могла похвастать только деньгами. Всем чего-то не хватало. А у Надьки было все — двое детей, деньги и любовь. Осталась мелочь: штамп в паспорте. Но ведь это действительно мелочь.

Олег из Томска расчехлил гитару и стал петь. Все унеслись мечтаниями. Джордж слушал раскрыв рот, впитывал русскую душу. Он был филолог-славист, изучал славянские языки. Язык отражает душу, и, значит, понимание души входит в профессию.

На столе не было ни одного проходного блюда, все — изысканные, сложнопостановочные, требующие большого времени и кулинарных знаний.

Наконец повар принес казан с пловом. Больше уже никто ни к чему не прикасался, ели только плов. Надьке казалось, что она слышит урчание. Все забыли, зачем собрались.

— А что это за приправа? — спросила Алиса.

— Зира, — ответил Андрей.

— А-а… вот в чем дело…

Как будто дело в приправе. Плов — это процесс. Его не готовят, а создают. Андрей — творец.

— Ну скажите что-нибудь! — взмолилась Ксения.

— За Надежду! — вспомнил Борис. Он-то знал, кто здесь главный.

Все выпили с большим энтузиазмом.

Снова принялись за плов и ели до тех пор, пока не отвалились.

От хорошей еды вырабатывался гормон удовольствия. Алкоголь сообщал легкое смещение.

Олег снова поднял на колени гитару и запел — не подвывая, как на телевидении, а просто совмещая музыку со стихом. Песня накрывала всех новым осмыслением бытия.

Как прекрасна жизнь на самом деле. Счастье — вот оно… Можно дотянуться и потрогать.

Андрей посмотрел на часы. Он опаздывал. Стрелка сместилась за семь часов. Значит, гости собираются и усаживаются за стол. Светлана в дурацком положении.

Андрей тихо выскользнул в прихожую. Снял тапки. Сунул ноги в туфли.

Надька стояла за спиной, смотрела, как он завязывает шнурки на ботинках. Адреналин, подогретый водкой, волнами подступал к голове. Надвигалась ярость, но ее надо было прятать, сглатывать обратно.

Андрей ушел. Хлопнула дверь.

Надька вернулась в комнату без лица. Вместо ли-ца — белый блин. Все поняли: что-то случилось.

— А куда он ушел? — не понял Джордж.

— К жене, — сказала добрая Алиса.

— А он вернется? — поинтересовался простодушный Олег.

— Пой, — подсказала Нэля.

Олег запел что-то веселое и озорное. Лука подошел к бабушке.

— Потанцуй, — попросила Ксения.

Лука стал дергать плечами в ритм. Никто не реагировал, не хвалил ребенка. Было общее чувство неловкости, как будто случайно подсмотрели то, что не принято показывать.

Надькино лицо было каменным, как кирпич. Она изо всех сил держала лицо. Оказывается, штамп в паспорте — это не мелочь. Без штампа все валится как карточный домик. Зачем, спрашивается, эта квартира, эти гости, накрытый стол? Зачем эта фальшивая, позорная двойная жизнь?

Светлана заказала стол в итальянском ресторане.

Повар — итальянец. В углу рояль. Пианист тихо, неназойливо наигрывал итальянские мелодии. Значит, повар и музыка — итальянские. Все остальное — российское.

Официанты — полудети, вчерашние школьники, а может, старшеклассники, подрабатывающие по вечерам. Девчонки и мальчишки в длинных фартуках.

Время от времени они собирались возле рояля и создавали импровизированный хор. «О, соле мио…» Полудети старались, вытягивали тонкие шеи, как гусята. Получалось трогательно и чисто. Бесслухих в хор не допускали.

Друзья Андрея заявились с дорогими подарками. Для подарков выделили отдельный стол. Он оказался завален красивыми коробками.

Андрей почти успел. Двадцать минут не в счет.

Все усаживались за стол. Светлана побывала у парикмахера. Парикмахер профессионально распрямил волосы, они падали отвесно, как дождик. Глаза светились, как солнышки. Лицо было одухотворенным. Ей очень шло счастье.

Андрей сидел, слушал музыку в себе. Он любил двух женщин, жил две жизни внутри одной. Это не раз-двоение его жизни, а у-двоение. «О, если б навеки так было…» Это слова романса, который пел Шаляпин. Какие красивые слова, и как точно они передавали состояние сорокалетнего Андрея Хныкина. О, если б навеки так было: Светлана и Надя… Но если он так хочет, значит, так и будет. Разве он не хозяин своей жизни?

Официанты шныряли по залу. Шеф-повар собственноручно принес осьминога.

За столом собрались самые близкие — друзья детства и юности, те, которых не меняют. И последние друзья-коллеги — надежные и крепкие. Это был ближний круг, куда невозможно привести Надьку. Надьку бы проигнорировали, сделали вид, что ее нет. Либо просто поднялись и ушли. Не стали бы участвовать в у-двоении. Значит, Надька пожизненно будет вынесена за скобки его основной жизни.

Андрей был сыт, настроен философски. Он сидел и размышлял: почему Италия славилась тенорами, а Россия — басами? Чем это объясняется? Может быть, погодными условиями? Андрею вдруг захотелось в Италию. В Венецию и Флоренцию. Взять индивидуальный тур и отправиться со Светланой. Это будет настоящий юбилей, не то что ресторан — нажираться и напиваться.

Хор официантов тем временем вопил: «А-я-я-яй, что за девчонка!» Эта песня была популярна в молодости его родителей. Молодость кончилась, а песня осталась. Хотя если разобраться, то и песня кончилась. Ее почти не поют, если только случайно…