Почувствуйте разницу - Михаил Мишин

Марципанов начал стаскивать с ноги ботинок.

— Безобразие! — сказала дама, сидевшая позади Марципанова. — Столько народу, и никто его не одернет!..

— В самом деле! — поддержал ее оплеванный Марципановым гражданин.

Ботинок Марципанова сбил с него шляпу.

— Вот ведь бедняга! — огорчилась старушка. — Эдак нога у него застынет. Нынче холодно.

Марципанов назвал старушку старой воблой, потянулся и сейчас же заснул.

Пассажиры троллейбуса повеселели. Однако через минуту они погрустнели, потому что Марципанов ожил.

Он сполз со своего места, отыскал в проходе ботинок и сказал неожиданно трезвым голосом:

— Граждане! Прошу внимания! Только что я провел эксперимент, сколько вы будете терпеть безобразия пьяного хулигана? И что же вышло? Вышло, что вы все стерпели! Где же, товарищи, — возвысил голос Марципанов, ваше сознание?

Досказать ему не дали.

— Возмутительная наглость! — выкрикнул худой гражданин в очках.

— Вот, — кивнул Марципанов. — Так и надо было сказать!

— Но ведь это же издевательство! — воскликнула дама, сидевшая сзади. — Бандитская выходка!

— Правильно! — сказал Марципанов. — Только чего же вы раньше молчали?

— Жулик! — уверенно сказала старушка. — Воблой называет, а сам и не выпивши!

Широколицый мужчина взял Марципанова за локоть.

— Хватит! — громко сказал он. — Я тебе покажу, как над людьми измываться. Граждане, кто в милиции свидетелем будет?

— Вы что? — сказал Марципанов, пытаясь выдернуть руку. — Я же сказал: не пил я. Это эксперимент был, понятно?

— Вот раз не пили — в милиции объяснитесь! — дернул шеей худой гражданин. — Раз трезвый плевали!

Троллейбус подъехал к остановке, и широколицый начал тянуть Марципанова к выходу. Марципанов уперся. Пока они пихались, троллейбус поехал дальше.

— Ты у меня выйдешь! — сказал Марципанову широколицый, вытирая пот со лба. — Поможете мне на следующей остановке? — обратился он к худому гражданину.

Худой гордо кивнул.

Марципанов опечалился. Он повертел головой — вокруг были нелюбезные, недружественные лица. В милицию не хотелось, и выход был только один.

Марципанов бросил голову на грудь, подогнул колени и стал валиться на широколицего мужчину.

— Ну-ну! — закричал тот, отпихивая Марципаном. — Не прикидывайся!

Марципанов качнулся в другую сторону и попытался облобызать старушку.

— Все ж таки он пьяный! — решила старушка, заслоняясь сумкой.

Марципанов опустился на пол и горько зарыдал.

— Ну! — с торжеством сказала старушка. — Как есть нажрался. Нешто трезвый так валяться-то будет?

— А зачем он про эксперименты излагал? — спросил с сомнением широколицый.

— Господи! Да по пьянке-то чего не скажешь! — разъяснила умная старушка. — Сосед мой, как напьется, так все тоже — про политику говорит да про экономию. Пока к жене целоваться не полезет, и не видно, что в стельку!

— Понюхать надо! — предложила дама, сидевшая сзади. — Пахнет от нет алкоголем?

— Одеколоном пахнет, — сказал широколицый, посопев возле Марципанова. — Одеколон, наверное, и пил.

— Опытный, — сказал кто-то. — Все знает.

При этих словах широколицый зарделся, взял Марципанова под мышки и уложил на сиденье.

— Может, все-таки вызвать милицию? — неуверенно предложил худой гражданин в очках.

Марципанов вздохнул и плюнул в его сторону.

— Это другое дело, — облегченно сказал худой.

Старушка с сумкой наклонилась над Марципановым и потрясла его за плечо:

— Тебе выходить-то где, слышь, парень? Едешь-то ты куда?

— Любовь — кольцо! — промычал, зажмурившись, Марципанов.

— Ну вот, — сказала старушка. — Кто до кольца едет, помогите выйти ему. А то, не ровен час, под колесо попадет, пьяный же.

И старушка заспешила к дверям. Ей пора было выходить.

Все замолчали. Марципанов осторожно приоткрыл один глаз. Вокруг стояли люди. Добрые, внимательные, сердечные. Но трезветь не стоило. Во всяком случае до кольца.

Под музыку Вивальди

Я его столько раз предупреждал: "Коль, ты своего организма не уважаешь. Ты против организма пойдешь — он против тебя пойдет. Вот ты в завязке был, так? Потом помаленьку развязал, так? Ну так вот: обратно завязать захочешь — тоже помаленьку давай. А резко затормозишь — организм сбесится от неожиданности".

Как в воду глядел.

В прошлую субботу это было. Нет, в воскресенье даже. Потому что в ту субботу мы как раз у Коли на квартире гуляли. Провожали его брата назад в деревню. Мы брата Колиного на вокзал свезли, а потом вернулись — отметить, что свезли его на вокзал. Сперва у нас там еще было, потом Юра сходил, принес, а потом Коля сам уже сбегал, принес, а ту бутылку мою это уже мы с Юрой вдвоем, когда от него ушли, потому что он уже не мог. Ну да, в субботу. Ну и в воскресенье, конечно, нормально все. Только, конечно, голова. Ну, освежиться пошел к ларьку. А Юра уже там был. Видимо, с ночи. Мы сперва с ним по большой взяли, потом уж еще по большой.

Юра говорит:

— Сейчас бы рыбки, да?

Я говорю:

— Рыбки — то бы да.

А Юра говорит:

— Нету рыбки.

Стоим так, разговариваем. И тут как раз из-за угла Коля выгребает.

Юра говорит:

— Пришел, да, Коль? Давай полечись. С утра-то после вечера.

А Коля стоит, не отвечает ничего и так задумчиво на нас с Юрой смотрит. Мне его вид сразу не понравился — больно задумчивый был.

Ну, пьем помаленьку с Юрой, и Юра говорит:

— Ну, чего делать будем?

Я говорю:

— А чего ты будешь делать? У меня вон двадцать семь копеек.

Вот тут Коля и начал.

— А давай, — говорит, — мужики, сходим куда.

Я говорю:

— Куда сходим-то, Коль? Я ж говорю: у меня двадцать семь копеек. А у Юры вообще ничего.

А Коля и говорит голосом таким нездоровым:

— Нет, — говорит, — я не про это. Давайте, — говорит, — для интереса куда сходим.

Юра говорит:

— Куда, Коль? В общежитие, что ли? Так как ты пойдешь? У него же вон двадцать семь копеек, а я вообще пустой, а если у тебя есть, так чего ты выламываешься? Доставай, сейчас возьмем и к этим сходим, ну в общежитие.

А Коля глаза в небо уставил и говорит:

— Вы, — говорит, — мужики, меня не поняли. Я не это предлагаю, а я предлагаю вам сходить в какое место.

Я говорю:

— Ты чего, Коль, тупой? В какое место? Когда у нас двадцать семь копеек? Вон, гляди, двугривенный, пятак и по одной — вот одна, вот две. Куда ты хочешь сходить-то?

А он так это сплюнул и говорит:

— Хотя бы, — говорит, — в музей.

Юра как стоял, так кружку и выронил.

Я говорю:

— Повтори, Коль, чего сказал?

А Коля так чуток отодвинулся и говорит:

— Да нет, в музей — это я для примера. Лучше, — говорит, — в филармонию.

Тут уже я кружку разбил.

А Коля стоит как памятник "Гибель, Варяга"" и говорит:

— Я, — говорит, — сегодня, мужики, рано проснулся и телевизор включил. И там, — говорит, — как раз один выступал профессор. И он сказал, мужики, что если только пить и ничего больше, так и будешь все только пить и ничего больше вообще. А надо, он сказал, так жить, чтоб в библиотеку ходить, чтоб сокровища культуры, и также регулярно в филармонию.

Юра мне говорит:

— Ты чего ему вчера наливал? — И говорит: — Коль, ты чего, первый раз профессора по телевизору видал? Мало ли какой дурак по телевизору чего скажет? Так всех и слушать, а Коль?

И мне говорит:

— Я понял. Я понял, Мишань, чего он по телевизору смотрел. Там такая передача есть, когда от этого дела гипнозом лечат. Там точно, профессор выходит и говорит: "Водка — гадость! Я с водкой рву! Все рвем! Рвать!" И они там все рвут и отучаются. Слышь, Коль, ты эту смотрел передачу, да?

А Коля говорит:

— Я на мелкие подначки не отвечаю. Я, — говорит, — без балды вас приглашаю. Я в кассу сходил и на дневной концерт три билета взял. Как раз, — говорит, — у меня последняя была пятерка.

— Видал, Юр, — говорю. — Я ж помню, у него еще должна быть пятерка. Вон он, гад, на что ее пустил, А Коля говорит:

— Идете или нет?

И стоит, подбородок задрал — ну точно как в кино разведчик, которого в тыл врага засылают. Только вместо парашюта у него фонарь под глазом. Ему этот фонарь его родной брат поставил, который из деревни к нему приезжал погостить. Потому что они с Колей поспорили, кто за меньше глотков бутылку портвейна выпьет. И Коля выпил за один. И думал, что выиграл. А брат его вообще без глотков — влил всю бутылку в себя, и все. А Коля сказал: "Без глотков не считается". А брат его сказал: "Нет, гад, считается" — и навесил ему под глаз фонарь. А Коля ему нос подправил. А потом они помирились, и мы это дело отметили, что помирились они.

Юра говорит: