Культура Духа - Архимандрит (Нойка) Рафаил

Покаяние — если вы понимаете его так, как я пытался вам объяснить, — это вещь такой особенной и великой красоты, что святые отцы в их божественном вдохновении называли его наукой из наук и искусством из искусств. И действительно, это наука, это искусство. Что такое искусство? Это творчество. Здесь человек по своей воле рождает себя в вечности. По своей воле он становится отцом, становится родителем самому себе по благодати Божией, которая обладает силой рождения. Таким образом, через желание, которое человек обращает к Богу: «Хочу, Господи!», этим желанием он рождает себя как отца. Болезнями, через которые он проходит, он становится, дерзну сказать, матерью самому себе, потому что в болезнях рождает себя для вечности.

И значит, этот путь является настоящим творчеством, это сотворение бога по благодати. Человек — образ и — если достигает этого — подобие Божие, он не является не чем иным, как богом. Наш духовник отец Софроний, который по профессии был художником-портретистом, говорил, что Бог в человеке творит автопортрет.

Безгранично велика слава этого слова — покаяние. Не допускайте ему быть «золушкой!» Пусть с сегодняшнего дня наступит время прославления этой золушки. Это — истинное творение человека, истинное знание человека, не знание примитивных элементов, с которыми можно примерно их сравнить, но никак невозможно сравнить со всем тем, чем является человеческая культура, наука и искусство. Философия — это ещё одно слово. Древние философы, греки, были не только абстрактными мыслителями, как современные, но были людьми, которые должны были показать своей жизнью, что их мысли верны. И если их жизнь доказывала, что это работает, что их мысли могут воплотиться, это означало, что их философия была истинной. Все остальные философии и религии не смогли достигнуть совершенства, совершенство греческой философии находилось на том алтаре, который нашёл святой Павел в Афинах, алтаре, посвящённом «неведомому Богу» (см. Деян. 17:23).

Совершенство человеческой философии и мышления достигает знания, что «ничего не знаю». Сократ сказал: «Я знаю, что ничего не знаю». И это совершенство всего земного. Тогда — нищета духа в том, что «ничего не знаю». Тогда может прийти Бог со Своим словом, и пришёл святой Павел со своим словом в Афины. Плохо, хорошо ли, но его приняли, потому что были ещё горды тем, что они философы. Но нашёлся один Дионисий, и, может, ещё один, два, которые просветили греческий народ. Но наши Отцы, может, в особенности во времена святого Василия Великого, и те многие, которые были обращены из язычества, в Православии крещены, которые знали всю античную греческую культуру и славу философии, познали в жизни христианского подвига, который я описал сейчас, Блаженство и путь к вечности — единственную истинную философию. Это самое высокое мышление, но и единственно достойное человека, единственное, которое человек может воплотить и в этой истории, и в вечности. Никакая другая философия не смогла быть полностью воплощена ни в этой истории, ни в вечности. И тогда — путь покаяния, наша золушка: это наука из наук и истинная наука.

Если прочтёте «Филокалию» и прочие книги, вы увидите, до каких мелочей умели расшифровывать Святые Отцы, где начинается и оканчивается грех, где человеческое делание и где начинается благодать Божия. Это истинная наука и очень точная, но наука вечности, а не преходящих земных вещей. Но когда говорю «земной» и «преходящий», хочу лишь сказать, что «сегодня живу, и завтра умру»: земной и преходящий — это одно целое качество.

Наука, искусство, как и творчество — это культивирование красоты, будь то в цветах, линиях или формах, будь то в звуке, движении или слове. Всё это включает слово искусство. Но искусство, как показывает само слово, является искусственным. В нём есть какая-то искусственность. А в Божественных делах мы не играем с искусственным, как актёр свою роль в пьесе: «искусственный» никогда не станет тем, чью роль он играет. Мы начинаем проживать то, чем мы станем. Вечность Божия, как вы все знаете, — это Рай. Мы все, хотя бы интуитивно, знаем, что это несказанная красота, и этой несказанной красотой являешься ты, душа, которая станешь подобием Божиим. Становление в подобии Божием, как ранее я говорил, — это становление в бытии (это философское слово), и оно является воплощением самого высокого искусства. Это украшение образа нашей смертности вечной и бессмертной красотой Божией. Нетленная красота Божия!

Таким образом, христианское покаяние и подвиг, верно понятые, достойны называться искусством из искусств, наукой из наук и философией. Я бы дерзнул, если вы позволите мне сегодня это, сказать, что только этот путь, эта жизнь единственно достойны слова культура. Если культивируешь то, что мы называем обычно культурой, то твоя культура такой и будет. Но повторю, всё, всё есть одно небо и одна земля, всё погибает вместе с небом и землёй.

Единственно достойным культуры является покаяние, правильно понятый подвиг. Хотел бы подчеркнуть, что «правильно понятый» является почти синонимом слова «православие», которое по-гречески означает правильное прославление, так как если становимся воистину Его подобием, то верно славим Бога; но означает ещё и «верное мнение», верное понимание. Если мы верно понимаем слово покаяние, оно само является достойным названия культуры.

И если вы ещё позволите мне продолжить в моей дерзости, я бы сказал, что не это место, где мы сейчас с вами находимся, называется домом культуры. Единственный дом культуры — это Церковь и твоя келья, когда ты в ней молишься. И закончу этим, и если Бог услышит мою молитву, это будет последний раз, когда я буду говорить где-то ещё, кроме Церкви. Если Господь услышит мою молитву, то в тот момент, когда кто-то захочет найти и услышать меня, а я буду находиться вне моей кельи, он сможет найти меня в Церкви. Там я хотел бы остаться до скончания времён, и туда хотел бы пригласить всех братьев и сестёр возрадоваться о красотах Божиих. Бог да поможет нам всем!

О страхе Божием

Хочу сказать несколько слов о страхе Божием, потому что он является «началом премудрости». Мне кажется, что мы не понимаем, что такое страх Божий, страх пред Богом: это бойся Бога, если творишь зло, и под страхом наказания не делай ни того, ни другого? Но тогда, если страх Божий в этом, как же мы проповедуем Бога любви, и где эта любовь, если мы боимся Бога, как злой собаки?

Что же тогда страх Божий? Я знал одну очень добрую душу, которая, чтобы сохранить себя от зла, повесила в комнате икону, или, лучше сказать, картину с изображением Страшного Суда, и в особенности адских мук. Она надеялась, что в момент, когда её одолевают злые помыслы, взглянув на адские муки, она убоится и этим поможет себе отсечь их. В начале эта тактика самоустрашения действовала, а теперь она равнодушно смотрит на все ужасы этой картины, и похоже, что начало премудрости не укореняется в её сердце. И мне хочется спросить: страх ада, страх перед муками — то ли это самое, что и страх перед Богом? Или когда другие так думают, они устрашаются мыслью о демонах и обо всём, что демоны творят нам? Но тогда встаёт вопрос: страх перед демоном — это страх перед Богом? То есть наш Бог — это демон? Или наш Бог — это ад? Страх перед Богом. Но мне больше нравится, где возможно и когда позволительно, употреблять выражение «страх Божий», потому что оно имеет более широкий диапазон, обозначает намного больше, и я хотел бы, чтобы вы задумались об этом сейчас, начиная с юных лет. Каждое Божественное слово имеет диапазон намного шире, чем любое человеческое слово. С помощью Божией я начну говорить об этом.

Предпочитаю выражение «страх Божий», во-первых, потому что оно в значительной мере предполагает, что ты боишься «чего-то». И тогда, если ты боишься «чего-то» — будь то Бог или змий — как ты поступаешь? Убегаешь и прячешься! А это именно та ошибка, которую допустил Адам, оступившись и не послушав Бога. Бог приходит в Рай, и Адам слышит его голос в «вечерней прохладе», убегает и прячется за дерево. А нас Церковь учит не прятаться, а исповедоваться. Исповедь. Что такое исповедь? Мы приходим к Богу и открываем себя. Не так, как Адам, ожидая, чтобы Бог спросил: «Адам, где ты?» И он ответил: «Я спрятался, потому что был наг». И тогда Бог вопрошает: «А кто сказал тебе, что ты наг? Не вкусил ли ты от того плода, от которого Я заповедал не есть?» И вот Бог исповедует Адама. Что же случается в итоге? Адам, представ пред Богом, прикрывает свою наготу листьями смоковницы. Как же поступил Бог с Адамом, когда так трагически закончился весь этот диалог и Адам утратил Рай, — трагически потому, что Адам утратил первичную красоту и не нашёл её снова в исповеди, в покаянии? Бог одел его в «кожаные одежды».