Журнал фантастики «Космопорт» 2014 № 12(13) - Станислав Лем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А куда отец ушёл?
— А то сама не знаешь… фифу нашёл себе какую-то… и ушёл…
Машина бьётся во что-то плотное, мягкое, что-то плотное летит кувырком.
Жму сам не знаю, на что, запорожец тормозит, швыряет меня мордой на стекло.
Старик давится последним хрипом, затихает.
Кое-как выбираюсь из машины, спотыкаюсь обо что-то под колёсами. Так и есть, девка какая-то, что она вообще делала на трассе? Известно что, будто я сам не знаю, зачем девки на трассе стоят. Прижимаю пальцы к горлу, мертва.
Чёрт…
Я жду.
Мысленно прошу прощения у них обоих, хорошие были люди, да и то сказать, плохих людей не бывает, если так копнуть поглубже. У старика, поди, дети-внуки остались, а то и жена, старик, поди, всю жизнь на заводе где-нибудь отпахал, теперь по рыбалкам хаживал… Девчонка тоже хорошая… м-м-м… потому что хорошая. У неё ребёнок маленький остался, не иначе, это она из-за него здесь у обочины стояла, потому что деньги нужны, а от государства нашего хрен дождёшься… И от папаши непутёвого тоже хрен дождёшься, уехал, только его и видели…
Мысленно объясняю им. Я не для себя. Дочка у меня, Ласточка. Ага, тёща окаянная её Катей назвать хотела, мамаша окаянная тёще поддакивает, а я как отрезал — задолбали эти маши-даши-каши, пусть будет Ласточка.
Так вот я не себе. Я Ласточке. Чтобы дышать могла. Мне для неё больше ничего не надо, остальное приложится, главное, чтобы дышать могла…
Смотрю в небо, настраиваю плохонький телескоп.
Жду.
— Здесь.
— Да что здесь, он сто раз смотался уже!
— Далеко не уйдёт.
— С чего ты решила?
— Смотри, вон тачка его, в дерево врезалась. Куда он на своих двоих ухромает?
— А если подвезёт кто?
— Кто его тут в четыре утра подвезёт?!
Только бы не пропустить.
Больно сжимается сердце, а вдруг уже прощёлкал, уже упала, а я не заметил…
Нет. Вон, крохотная звёздочка срывается с небосвода, катится вниз.
Загадываю. Ласточка. Ласточка. Чтобы дышала. Сама. Чтобы не давилась собственными лёгкими. Чтобы дышала. Чтобы мамаша её окаянная. Нет, про мамашу не надо, ушла и ушла, хрен с ней…
Нет. Ей ничего не надо. Ласточке…
— Ну, знаете… сейчас трудно делать какие-то прогнозы о будущем вселенной. Если и дальше будет продолжаться эта тенденция с падучими звёздами, мы рискуем потерять вселенную ещё до Большого Сжатия.
— Но ведь это не коснётся Солнечной системы?
— Как сказать. Вселенная, штука сложная, в ней всё взаимосвязано… Очень может быть, что вымирание звёзд достигнет какого-то критического значения, когда это коснётся и нашей системы. Одно могу сказать точно, эту эпопею с желаниями кончать надо, и не только потому, что люди гибнут… но и звёзды.
Бегу в умирающую ночь.
Спохватываюсь, что где-то сейчас падает вторая звезда, я же двоих угробил. Нет, звезду упускать нельзя, это последнее дело — звезду упустить, желание надо подготовить…
Треск вертолёта.
Ещё не знаю, куда и откуда, но чувствую — это за мной.
Молюсь, чтобы успеть. Ищу падающую звезду, ну где же ты, мне бы ещё загадать про Ласточку свою… или два раза одно желание нельзя…
— Я вам даже точно могу сказать, когда останется три процента звёзд от всех существовавших… Начнутся необратимые явления, которые затронут и нашу Землю тоже. Так что я бы посоветовал службам безопасности работать оперативнее.
— Вот он!
— Да не ори, спугнёшь его.
— Ага, не ори, вертолёт вон как трещит.
— Тоже верно. Давай вниз!
Худой мужчина стоит на обочине, смотрит в звёздное небо, ищет упавшую звезду. Двое выходят из вертолёта, приближаются к нему.
— Ни с места!
Человек на обочине поднимает руки.
— Вы обвиняетесь в убийстве человека…
— …двух человек.
— Даже двух?
— Я не себе… я Ласточке моей… это у неё… мука… мука…
— Какая ещё мука? Пшеничная?
— Болезнь такая… мука… дальше не помню, как… дышать не может…
Димуль жмёт крючок, выстрел разрывает тишину ночи. Человек у обочины падает в пыль.
— Ты… ты чего?
Лизка не понимает, Лизка не верит себе, в инструкции ничего такого не написано, чтобы в задержанных стрелять…
— Так нельзя же…
Димуль обнимает Лизку.
— Отвернись. Не смотри…
Лизка слушается, Лизка уже знает, что надо Димуля слушаться, как скажет, так и надо делать.
Димуль ждёт. Смотрит в почти беззвёздное небо. Ждёт…
Яркая искорка чертит небосвод, падает в никуда.
— Ну, всё… давай полицию вызванивать. Официальная версия — сопротивлялся, тебя хотел убить, я его хлопнул.
— А как же…
— …сопротивлялся, тебя хотел убить, я его хлопнул.
— Но… зачем ты…
— Затем. Всё, Лизок, дом за городом у нас будет… хватит уже по чужим углам шляться…
У Лизки вспыхивают глаза:
— Загадал?
— Загадал. Сбудется.
— Я вам более того скажу, сейчас осталось две звезды… до тех самых трёх процентов. А что будет дальше, не знаю…
Вселенная закручивается сама на себя, мир захлёстывается сам на себе мёртвой петлёй…
Александр СИЛЕЦКИЙ
Я УШЁЛ, НО ВЫ МЕНЯ НАЙДЁТЕ…
Вы хотите, дети, сказку? Я вам расскажу.
Быть может, всё покажется вам правдой, но ведь и она частенько — та же сказка, разве что приправленная всяческого рода специями вроде собственного опыта, чужого мнения и разных ситуаций, в которых действовал ты сам или уж, по крайней мере, в которых кто-то побывал и после с необыкновенно важным видом шепотком тебе поведал, — это, право, та же сказка, и потому я честно расскажу вам всё, что слышал, всё, что знаю, как вы и хотели.
Жил да был на свете славный парень, лихой Наездник Билли Джонс-Иван Дурак Пустой Карман-Большое Сердце. Такое уж он имя получил, и было отчего: карман и вправду у него всегда был пуст, деньжата, если появлялись, не залёживались в нём — они транжирились на всю округу, выручая каждого, кому особенно сейчас нужны; а между тем Билли-Иван скакал на своём вещем коне по пустыням и степям, по горным тропинкам и долинам рек, распевал чудесные песни, которые сам на ходу сочинял, трубил в рог, чтобы люди знали, где его найти, и увлекал за собой миллионы сердец, старых и юных, в неведомые края и к неслыханным подвигам — он знал, что люди любят его, что в каждом, с кем он встретился или кто хотя бы слышал о нём, осталась жить и гореть частица его души, благородной и романтичной, — вот каков он был, этот Наездник Билли Джонс-Иван Дурак Пустой Карман-Большое Сердце.
А потом в пустыни пришли люди, которые не слышали о нём ничего — есть ведь такие на свете! — или слышали, да позабыли, они построили дома, дороги и плотины, и разлились новые моря, задымили заводы, степи покрылись глубокими оврагами, и не стало Билли-Ивана, он исчез — ему не хватало уже места, где можно вольно скакать и распевать свои песни, и трубить в большой красивый рог.
Люди сказали: настали иные времена, а против времени даже Билли-Иван был бессилен, и он ушёл — куда, никто толком и не знал, кое-кто ещё помнил о нём, да что такое воспоминание! — ведь никто больше не звал людей из детства в мятежный мир зрелости, и в людских сердцах погасла искра веры в необыкновенное, мир мчался, стремился к совершенству гигантскими шагами, а Билли-Иван был для него — наивный и смешной анахронизм.
И вот в один прекрасный день загрохотали мощные моторы, ярко запылало сине-жёлто-белое пламя, опаляя землю, и унеслись прочь, пронзив небо, громадные ракеты — в чёрный космос, в вечную пустоту, обрамлённую бесчисленными светляками разноцветных звёзд, ещё не погасших со дня великого карнавала, когда природа, веселясь и плача, себе в утеху, создавала наш вселенский мир.
Ракеты длинной кавалькадой летели прямёхонько к Марсу, чтобы там, на чужой таинственной планете, разрешиться от тяжкого бремени и явить на свет людей и их приборы, и их надежды, и их дела. Звенели моторы, вырастал в иллюминаторах исполосованный шрамами сухих каньонов оранжевый шар, и люди волновались, громко спорили друг с другом и буквально пожирали глазами планету-апельсин, вместе с её твёрдой коркой, под которой таилась перезрелая плоть — ответ на все загадки неведомого мира.
Они подлетели совсем близко — умная ракета сделала сложный манёвр и легла на круговую орбиту.
— Глядите-ка, что это там? — вдруг крикнул один из людей и пальцем ткнул в иллюминатор.
Все бросились к окнам — чудо, это было подлинное чудо, которого никто не ожидал и о котором никто даже подумать не смел: там, внизу, посреди оранжевой пустыни, от одного каньона к другому мчался всадник, обгоняя ракету, он трубил в кривой красивый рог и вращал над головой громаднейшую сеть.
— Билли-Иван! — ахнули все разом. — Неужто в сказках не врут?!
— Боевая тревога, он хочет нас заарканить! — гаркнул командир. — Меняем курс!
Но умная ракета уже сообразила, какая опасность грозит им всем, и пулей шарахнулась в сторону, увлекая за собой остальные корабли, она развернулась в пространстве, как тяжёлая бочка с вином на щербатом причале, и понеслась без оглядки назад, к Земле, а вдогонку пришельцам летела, разматываясь, никогда не ведавшая неудачи сеть рыбака, заброшенная твёрдою рукою Наездника Билли-Ивана.