Человек за шкафом - Олег Рой

– Что это? – в ужасе спросила мать.

И получила довольно подробное разъяснение того, что психическое расстройство, которое обнаружено у ее сына, еще почти не изучено наукой, его и диагностировать-то стали относительно недавно, раньше даже не могли отличить от шизофрении.

– Но это как-то лечится? – Оля, как утопающий, схватилась за последнюю соломинку.

Врач в ответ только покачал головой. Конечно, он назначит курс препаратов, пообещал, что будет постоянно наблюдать мальчика и корректировать этот курс. Но шансов на то, что Антоша излечится и станет таким же, как обычные люди, нет никаких.

Ольга сидела как громом пораженная. Наверное, известие о том, что твой ребенок неизлечимо болен, особенно если речь идет о психическом заболевании, – это одна из самых страшных вещей, которые только могут быть в жизни.

– Но почему, почему… – бормотала Оля. Она никак не могла прийти в себя. – Все же было нормально: беременность, роды, то, как он развивался… Почему это случилось именно с ним? Именно со мной?

– А почему это должно было случиться с кем-то другим? – по тону врача было ясно, что этот ответ для него привычен, он уже не раз и не два слышал в жизни подобный вопрос и именно так отвечал на него. – Вам, Ольга Степановна, еще очень повезло. Ваш сын не просто интеллектуально сохра́нен, он еще и очень одаренный, можно даже сказать, талантливый ребенок. Плюс ваши семейные, как бы это сказать, возможности благодаря вашему батюшке… Поверьте, многим другим родителям подобных детей приходится намного хуже вашего.

После второй встречи в кафе с Тамарой и Марией Вилен почувствовал еще больший душевный подъем. Иногда даже казалось (и это было чудесное ощущение!), будто он где-то потерял лет сорок, а то и все пятьдесят от своего возраста и снова стал молодым человеком, способным мечтать, витать в облаках и наслаждаться такими милыми пустяками, как интонации, взгляды и случайные прикосновения. Раньше Меркулов думал, что подобные вещи могут происходить с мужчинами только в юности, в романтический период первых влюбленностей, когда интимная близость с женщиной тебе еще незнакома, и оттого представляется чем-то восхитительным, волнующим, соблазнительным и даже немного опасным, как запретный плод. Но проходит время, ты становишься взрослым, встречаешь партнершу, меняешь ее на другую, на третью, потом женишься – и таинство любви постепенно теряет свою привлекательность и очарование, становясь хоть и приятным, но обыденным и абсолютно лишенным романтического флера удовольствием, мелкой бытовой радостью, такой, как кружка хорошего холодного пива… А иногда и не хорошего, и даже не холодного. Просто кружка пива.

Вот уже много лет Вилен был уверен, что навсегда потерял способность ощущать некий сердечный трепет. Но тем приятнее было чувствовать его вновь, тем радостнее казалось возращение в юность.

Под благовидным предлогом рассказов о бывших владельцах шкафа Меркулов продолжал и дальше встречаться с Марией и Тамарой. И ему действительно было интересно их слушать. Казалось бы, какое Вилену дело до истории семьи Назаровых? Со стороны, наверное, можно было подумать: нет у старика своей жизни, вот он и лезет в чужую. Но дело было даже не в том, что чужие жизни давно стали важной частью профессии Меркулова. Чужая жизнь порой действительно была интереснее своей, в которой уже много лет ничего значительного не происходило. Чужую жизнь можно наблюдать издалека, сопереживая, сочувствуя. От своей так не отстранишься… И он снова и снова слушал рассказы своих приятельниц и дополнял их в своем воображении теми подробностями, деталями и сценами, которых ни Тамара, ни Мария ни знать, ни поведать не могли.

Впрочем, необходимость в том, чтобы искать предлоги для встреч, вскоре отпала. Меркулов вел себя так, будто ухаживал за ними обеими, регулярно назначал и тщательно планировал свидания. Ему нравилось изучать столичную афишу и выбирать те события культурной жизни, которые могли заинтересовать его дам, и он приглашал их на выставку импрессионистов, на премьеру в МХТ или на вечер романсов в исполнении Евгения Дятлова, от которого, как знал Вилен, обе приятельницы были в восторге. А вечером обязательно доставлял прямо до подъезда, даря каждой на прощание по букету цветов – это уже стало у них традицией.

Давно Меркулов не делал ничего подобного ни для кого. Последней женщиной, для которой ему хотелось создавать сказку, была его жена. Но Нину сказки не особо привлекали, она всегда была женщиной весьма практичной и не могла оценить тонкую натуру супруга. Всю жизнь ее интересовали не его душевные полеты, а его заработки. В конце концов темы их разговоров очень быстро свелись к обсуждению цен на продукты, качества товаров, тому, что нынче носят и где лучше отдохнуть следующим летом. Вилен сначала терпел это, но потом понял, что ему стало смертельно скучно с ней. Окончательно утратив интерес друг к другу, они разошлись. Меркулов опасался, что будет переживать расставание тяжело, так как был человеком привязчивым. Но, видимо, за все годы жена хорошо постаралась, убеждая его во взаимной чуждости. Отсутствие Нины рядом не стало гнетущим; горечь появилась позже, в ощущении нарастающего, удушающего одиночества. Это ведь так важно, чтобы, когда ты просыпаешься утром, было кому пожаловаться на боль в плече. А вечером, придя домой, сказать: «Дорогая, помнишь тот сервиз, на который мы уже махнули рукой? Так вот, представляешь, я его продал. Целуй меня, я у тебя молодец. Можем пойти сегодня в ресторан, заслужили!»

Вилен чувствовал, что обе его новые знакомые тоже очень одиноки. Тамара, открытая и простая душа, и не скрывала этого и часто заговаривала о том, как жалеет, что у них с покойным мужем так и не родились дети. Мария тоже иногда вспоминала бывших супругов – она была замужем три раза, «и все три раза удачно», как шутила сама. Но, так или иначе, сейчас она была свободна и одинока, потому что единственная дочь (от второго брака) вышла замуж за итальянца и жила где-то в Палермо.

Теперь, встречаясь втроем, они уже не так часто вспоминали о семье Назаровых, больше говорили о себе, о своих интересах, вкусах, взглядах. И, конечно, о своей молодости, о том чудесном времени, когда им казалось, что впереди еще вся жизнь и целый мир, созданный для их радости. И о том, как быстро, почти мгновенно эта молодость вдруг куда-то исчезла, унеслась, испарилась, оставив странное чувство, будто только вчера они легли спать юными – а сегодня проснулись уже почти стариками. Но тема эта была слишком невеселой, и, чтобы перебить настроение, Вилен иногда спрашивал, что же было дальше с бывшими владельцами шкафа. Тогда его спутницы отвлекались от грустных мыслей и продолжали свою историю.

Глава шестая

Все в этой музыке, ты только улови…

Насчет одаренности Антона врач был совершенно прав. С раннего детства у него было только одно призвание, одна любовь – музыка. Памятуя историю с Ольгой, Татьяна дала себе слово, что не будет силой заставлять внуков учиться музыке, и была верна своей клятве. Что касается Андрюшки, то того пианино и не интересовало, ему бы побегать, полазить где-нибудь, повозиться… А вот Антон полюбил музыку с малых лет. Еще говорить не умел, а уже то и дело тащил бабушку за руку к инструменту – играй, мол. А та, конечно, была только счастлива. Садилась за инструмент, исполняла любимые мелодии, а внук так и замирал, слушая. В эти мгновения его больше не интересовало ничего на свете. Очень рано Татьяна Сергеевна начала учить его самого игре на фортепиано, сначала шутя, словно бы и не всерьез. Но Антоша схватывал все на лету, и чем старше он становился, тем глубже и обстоятельнее были его занятия музыкой.

Каждый день бабушка и внук вместе слушали пластинки с классикой, теле– и радиопередачи, посвященные музыке. Татьяна Сергеевна рассказывала, объясняла, а Антон жадно, как губка, впитывал все ее уроки.

– Бабушка, а зачем нужна неправильная музыка? – спросил как-то пятилетний Антоша.

– О чем это ты? – не сразу поняла Татьяна.

– Вчера по телевизору было: «Вот такое: «Тыц-тыц-тыц!» – и мальчик очень точно воспроизвел мелодию популярной, но абсолютно бездарной эстрадной песенки. – Это же невозможно слушать! Сначала становится скучно, потом – плохо. Как по ушам режет! У меня голова заболела и затошнило…

Едва научившись говорить, Антоша стал рассказывать взрослым и брату, что все время слышит у себя в голове музыку. Чаще всего, конечно, он делился этим с бабушкой.

– Вот утром проснусь, посмотрю в окно – а там серое небо, тучи, все такое грустное… И тогда музыка звучит грустная и тихая. А если солнце вдруг выглядывает из-за туч, то музыка сразу становится веселее…

– Надо же, как интересно! – восхищалась бабушка.

– А еще у всех людей своя музыка. Иногда я вижу человека – а от него музыка звучит. Какой человек – такая и музыка…