Лондонские сочинители - Питер Акройд

— Что весело, я понимаю, — ответил Том. — Но как нам все это осуществить? Мы же не умеем играть.

— Так ты не слушал меня?

— Возможно.

— В этом-то и суть, дорогой мой Том. Пигва и Основа тоже не умели слушать.

— Но они вымышленные персонажи. А мы настоящие. Разве не так?

— И какое это имеет значение, Бен? Слова-то те же самые. Можно пригласить еще Сигфрида и Селвина. — Сигфрид Дринкуотер и Селвин Оньонз тоже работали клерками в отделе дивидендов. — Из них получатся недурные афиняне. А сыграть пьеску можем в операционном зале. В короткую ночь летнего солнцестояния. Ну, что скажете?

Том Коутс и Бенджамин Мильтон глубокомысленно переглянулись и разразились смехом.

Глава седьмая

Ровно в двенадцать Уильям Айрленд явился на Патерностер-роу: он знал, что именно в этот час еженедельный журнал «Вестминстер уордз» поступает в местные книжные магазины и на развалы. В специально нанятом кабриолете редактор самолично развозит стопки свежего номера, упакованные в оберточную бумагу и перевязанные бечевкой. Уильям, жаждавший поскорее узнать, вышла ли его статья о найденном стихотворении Шекспира, наблюдал эту сцену и на прошлой неделе, и еще неделей раньше. Он прекрасно знал все окрестные книжные лавки и, едва экипаж редактора отъехал от магазина «Книжная лавка Лава», попросил у хозяина экземпляр журнала.

— В такое время торговля идет ни шатко ни валко, согласитесь, мистер Айрленд, — заметил мистер Лав, сухопарый старик с редкими седыми волосами.

— Она в любое время не бойкая.

— Нда-с. Ничего не поделаешь, — по обыкновению искоса посматривая на собеседника, отозвался мистер Лав. — Погода для меня жарковата, мистер Айрленд. Для них тоже, — он махнул рукой в сторону книг. — Они предпочитают погодку мягкую, теплую. Нда-с. Ничего не поделаешь. Как поживает ваш батюшка?

Купив «Вестминстер уордз», Уильям быстро зашагал по улице. Он искал укромное местечко, где можно было бы спокойно, без любопытных глаз, просмотреть номер. Нырнув за аккуратную пирамиду из бочек, выстроенную развозчиком пива, он раскрыл журнал. Первой шла его статья. Под заголовком «Неизвестное стихотворение Уильяма Шекспира», набранным крупным прямым шрифтом, значилось имя автора: «У.-Г. Айрленд». Его имя в прессе! Никогда еще Уильям не видел его на печатной странице; казалось, оно имеет к нему отдаленное отношение, словно вдруг обнаружил себя двойник, до поры до времени таившийся в его душе и теле. Уильям прочел первые фразы; в печатном виде они звучали куда более весомо, чем прежде; казалось, он впервые их видит. Сколько раз предвкушал он эту минуту! Тем острее была его радость.

«До сих пор считалось непреложным фактом, что больше нет надежды найти какие-либо новые тексты, принадлежащие перу Шекспира, и нечего будет добавить к его всемирно известному драматическому наследию. Однако в этом, как и во многих других вопросах, касающихся Шекспира, общепринятое мнение оказалось ошибочным…»

Заняв отдельную выгородку в кофейне «Паркерс» неподалеку от Чансери-лейн, Эдмонд Малоун раскрыл «Вестминстер уордз» и прочитал этот пассаж; он в изумлении откинулся на обшитую дубом стену, снял очки и немедленно потребовал счет. После чего надел шляпу и, держа журнал под мышкой, поспешно вышел на улицу. Через считанные минуты он уже стоял у порога книжной лавки Айрленда. На резкий звонок вышел сам хозяин, который перед тем, стоя на четвереньках, разглядывал под прилавком мышиные экскременты.

— Добрый вам день, мистер Малоун. Ведь уже день, верно?

— Верно. А сие что означает? — Он положил на прилавок журнал.

Сэмюэл Айрленд раскрыл его, глянул на первую страницу и обмер. Затем схватил журнал, поднес к самому лицу и начал читать; дыхание его участилось, он ловил воздух ртом.

— Не имею ни малейшего представления… — Он вынул платок и трубно высморкался. — Я в полном неведении… — Он снова высморкался. — Крайне неприятный сюрприз.

— И все-таки, сэр, где оно?

— Оно?

— Стихотворение, которое ваш сын так подробно и любовно описывает. Где рукопись? Я должен ее видеть, мистер Айрленд.

— Понятия не имею, где она, мистер Малоун. Уильям не счел нужным… — С каждым словом он все более распалялся гневом. — Моему сыну не хватило благовоспитанности рассказать о нем мне. Он намеренно все от меня скрыл. Обманщик!

— Это стихотворение принадлежит не вашему сыну. Оно принадлежит всему миру.

— Понимаю, мистер Малоун.

В эту минуту в магазин вошел Уильям Айрленд. Все еще опьяненный восторгом от того, что его имя напечатано в «Вестминстер уордз», он невозмутимо посмотрел на их явно неприязненные лица и, заметив на прилавке журнал, спросил:

— Вы уже прочли, да, отец?

— Что это значит?

— Раз прочли, стало быть, сами знаете. Добрый день, мистер Малоун.

— Еще раз тебя спрашиваю: что это значит?

— Сейчас скажу, что это значит. Я совершил то, чего, по вашим уверениям, мне не совершить никогда. Я написал эссе. И оно опубликовано.

— Как ты смел скрывать его от меня?!

— Так вы бы его у меня отняли. Вы же всегда были убеждены, что у меня нет таланта к сочинительству. А теперь, отец, я доказал, что вы ошибались. Вот и все.

Сэмюэл Айрленд злобно покосился на сына, но не проронил ни слова.

Эдмонд Малоун уже начал терять терпение.

— Дело здесь касается не отца или сына. Где стихотворение? — Он повернулся к Уильяму: — Вы, сэр, легкомысленно и опрометчиво поспешили с публикацией, полезли в воду, не зная броду. Как вы докажете подлинность вашей находки?

— В ее происхождении я абсолютно уверен.

— Вот как? Значит, ее подлинность зиждется на одной лишь интуиции. При таком подходе ученым тут делать нечего.

— Наш нищий предается, знать, гордыне,[76] — добавил Айрленд-старший.

Уильям поглядел на них и улыбнулся:

— Подождите минутку, мистер Малоун, прошу вас.

Он помчался наверх и тотчас же вернулся с большим конвертом в руках.

— Вручаю вам свою находку на полное ваше попечение, мистер Малоун. Изучите ее со всей возможной тщательностью. Ежели у вас возникнут малейшие сомнения в том, что это — рука Шекспира, вы вольны раструбить о них на весь свет.

Малоун поспешно взял конверт и вынул рукописный лист.

— В своем эссе, сэр, вы утверждаете, что это — любовные стихи.

— Прочтите и судите сами.

— Я уже имел удовольствие. В «Вестминстер уордз». — Тем не менее он прочел стихотворение еще раз. — Рад, что не нахожу здесь никаких неприличностей.

— Неприличностей, сэр?

— Ну да, Шекспир же насквозь пропитан непотребствами. Мы живем в постоянном страхе, как бы не всплыла очередная сальность. Такое обилие скабрезностей бросает тень на все его творчество.

— Это произведение целомудренно, уверяю вас. Но вы должны дать слово, мистер Малоун, что вернете мне документ не позже чем через месяц.

— Вы получите его даже раньше, мистер Айрленд. Клянусь честью, сей документ будет возвращен вам в целости и сохранности.

— Надобно расписочку взять, — вдруг засуетился Сэмюэл Айрленд и принялся искать за прилавком чернила и бумагу.

— Видите ли, сэр, в подобных делах мой отец склонен проявлять чрезвычайную осмотрительность.

— Документу ведь цены нет, Уильям. Не безделица какая-нибудь.

Тут же была составлена лаконичная расписка, Эдмонд Малоун поставил свою подпись и, прижимая конверт к груди, покинул Холборн-пассидж.

Помахав ему вслед, Сэмюэл Айрленд вернулся в лавку.

— Неразумно было отдавать ему бумагу, Уильям.

— Это почему же?

— А ты прикинь, сколько она может стоить. Все равно что вручить ему сумку, набитую гинеями.

— Но мистер Малоун человек честный, не так ли?

— Оно, конечно, так, да только честь ведь тоже продается и покупается, — отрезал Сэмюэл Айрленд и, судя по выражению его лица, сразу пожалел, что не сдержался. Он взял с прилавка журнал и стал молча читать эссе сына. Закончив, протянул журнал Уильяму.

— Почему ты ничего не сказал мне об этом стихотворении? Почему мне пришлось читать о нем в журнале?

— Я уже вам говорил. Таково было мое желание.

— Твое желание?! Стало быть, понятие сыновнего долга ты вообще отвергаешь?

— Безусловно не отвергаю. Но признаю его в пределах разумного. Вы уверяли меня, что я не владею пером. Без обиняков говорили, что гожусь лишь на то, чтобы торговать в лавке.

— Я вовсе не это имел в виду…

— Скажите, отец, а вы не чувствуете никаких моральных обязательств перед сыном? Вы же могли поощрять мой интерес к литературным занятиям.

— Сейчас не время…

— Всегда не время. Вы могли развить у меня тягу к знаниям. А мне пришлось самому ума набираться.