Путь к счастью - Вера Кауи

Он раскусил ее характер, когда она стала первым клиентом только что организованного им самим агентства. Бывший босс, с негодованием вспоминая свой опыт общения с нею, предупреждал Барта: «Она пожирает агентов на завтрак! Это же Мэгги Кендал, а не Лилиан Гиш!» Но ему самому удалось продержаться целых десять лет.

Ей интересен один человек во всем мире — она сама, размышлял Барт, потягивая пиво. И дочка ей нужна, чтобы взбодриться. Что она о ней знает? Место и дату рождения. Разве этого достаточно, чтобы ее найти? Как, например, ее зовут? Где она живет? Да и жива ли? Прошло двадцать семь лет. Мало ли что могло случиться за это время?

Да, черт побери. Барт передернулся, вспомнив, что ему довелось стать свидетелем провала одного из бредовых замыслов Мэгги. Понадобилось немало времени и много трудов, чтобы ликвидировать последствия бедствия. Это внезапно ожившее воспоминание гвоздем засело у него в мозгу. Он поставил на стол кружку и в задумчивости уставился на нее.

А что, если найденная дочь не захочет признать свою родимую матушку?

В таком случае Мэгги придется пережить один из тяжелейших ударов, которые ей когда-либо приходилось принимать на себя. Неприятности с ролью Джудит Кейн, конечно, не в счет. Это мелочь. Такое потрясение просто размажет ее по стенке, подорвет все жизненные силы. Во всяком случае, надолго. И тогда у него появится возможность вмешаться и помочь, как помогал он ей раньше. Он сумеет обеспечить ей еще лет пятнадцать-двадцать на артистическом Олимпе. Мэгги Кендал — звезда, причем она обладает кое-чем еще, что выделяет ее из звездной среды: у нее талант великой актрисы. Так вот, если долгожданная дочурка отвергнет бедную матушку, Мэгги нужно будет на кого-то опереться. Например, на Уилла Бартлета.

Он любил Мэгги уже много лет и не испытывал никаких иллюзий на сей счет, прекрасно понимая, что эта любовь неразделенная.

Мэгги доверяла ему, полагалась на него, он ей нравился, и она называла его своим лучшим другом. Она даже в каком-то смысле его любила. Но это была не та любовь, о которой он мечтал. Не та, которой он любил ее. Мэгги могла сводить его с ума, приводить в ярость, разжигать в нем огонь, а порой, наоборот, исцелять измученную душу, воплощать в себе саму нежность и теплоту, даже саму отверженность. Словом, в ней было все. Кроме одного: любви.

Конни предполагала, что, когда Мэгги была юной и впечатлительной, какой-нибудь сукин сын нанес ей незаживающую рану, и с тех пор она зареклась от любовных приключений. «Во всяком случае, — утверждала Конни, — оба своих брака она заключила без всякой оглядки на любовь, из чисто рациональных соображений. И никаких романов у нее не было, я, по крайней мере, не замечала ничего подобного. А все почему? Потому что любовь, с ее точки зрения, — слишком рискованное мероприятие».

Барт, помнится, рассмеялся, когда Конни все это ему выложила.

— Рискованное! Вот уж чего она не боится! Для нее риск — родная стихия! — возразил ей Барт.

— Да, но только когда это касается ее карьеры, — не сдавалась Конни. — Но бьюсь об заклад, ты не назовешь случая, когда она рисковала бы собственным благополучием!

Нет, риск тут ни при чем, размышлял Барт. Просто Мэгги лишена эмоций. Его всегда поражал тот факт, что женщина, столь страстная в своем творчестве, никогда не проявляла никаких чувств к мужчинам в жизни. Хотя бы к тем, кого он знал.

А может, Конни права, и Мэгги здорово обожглась когда-то? И с тех пор чувства в ней притупились, умерли. Да нет, чушь это все, одернул он сам себя. Мэгги не такова, чтобы кому-то с налету удалось сбить ей холку. И с тех пор, как она здорово отшила парочку продюсеров, которые к ней клеились, никто не пытался ее закадрить. Все дело в том, что ее чувства без остатка отданы искусству. К сожалению.

Ну что ж, это можно принять в качестве сценарной основы, но сюжетец следует еще доработать. Необходимо продумать мотивировки. С чего же начать? Что я вообще знаю о Мэгги наверняка, спросил себя Барт. Господи, я ведь даже не подозревал, что некогда ее звали Мэри Маргарет Хорсфилд. И в шестнадцать лет она забеременела. Она, конечно, всегда скрытна до чрезвычайности. И единственное, что рассказывала о себе, — что ее воспитывала тетка, старая дева. Родители рано умерли. Когда мы познакомились, тетки, по ее словам, тоже уже не было на свете. А почем знать, может, она жива и здорова? И живет где-нибудь поблизости. Мэгги никогда не скажет ни словечка сверх того, что она позволяет тебе знать о ней. Я никогда не был в ее родном городке. Даже не знаю, где он находится, мне лишь известно, что он где-то в Йоркшире. А это ж гигантская территория. Во всяком случае, для Англии. Каждый раз, когда кто-нибудь спрашивает ее о детстве, она отмахивается, говорит, что это неинтересно.

Когда он разговорился об этом с Конни, та пожала плечами: «Ну что же, понятно: провинциальный городок, тихая жизнь, тоска зеленая. Я сама родом из захолустья. Есть такой городишко — Меридиан, штат Огайо. Население одна тысяча триста шестьдесят четыре человека. Тоже вспоминать не хочется. И никогда я туда не езжу».

— Но ты же все-таки нет-нет, да расскажешь что-нибудь из детства. Да и я тоже. А Мэгги — никогда, ни полсловечка.

— Значит, ей неприятно это вспоминать. Может быть, ее раннее сиротство нанесло ей сильную травму.

Вспоминая теперь тот разговор, он удивился, как же ему раньше не пришла в голову мысль о том, что в самой Мэгги Кендал что-то неладно. Дождался, когда она сама преподнесла ему новость на блюдечке с голубой каемочкой: в раннем возрасте она перенесла то, что на сегодняшнем модном псевдонаучном жаргоне называется «эмоциональной дисфункцией». Свой тяжелый опыт она постаралась запрятать глубоко в подсознание. Зачем же теперь в этом копаться? И не только копаться, но беззастенчиво использовать, чтобы залатать прореху в карьере.

Объяснение Мэгги шито белыми нитками. Если ей всегда было так тяжело вспоминать о прошлом, почему она вдруг так откровенно выложила всю подноготную? Встреча с дочерью непременно всколыхнет пережитое, и если она старательно избегала этого столько лет, почему не боится теперь встретиться лицом к лицу с похороненными проблемами?

Как многие представительницы ее профессии, она была суеверна. Она соблюдала огромное количество предосторожностей, ритуалов и всего прочего, чем актеры пытаются отгородиться от несчастий и провалов. Она бы нипочем не стала оживлять несчастное прошлое, если бы оно вправду было таким. Ему никогда не забыть, как однажды, побелев как бумага, она сидела в гримерной, отказываясь выйти на сцену, потому что потеряла свой талисман. И просидела так, пока его не нашли. Он поднял кружку и, нахмурясь, уставился в нее. Как бы то ни было, причина не в материнских чувствах. Это сюжет не дешевой мелодрамы, а триллера в духе Хичкока.