Белые терема - Владимир Константинович Арро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего, — сказал Малага, не сводя с Фили глаз. — Минут десять еще постоит.
— Пойдем, — сказал Артем, взяв его за рукав. — Очумел совсем. На пацанах хочешь отыграться…
— Не тронь!.. Мне из принципа надо ему забить!
— Малага — дырка! — крикнул Генеральский, подпрыгивая и размахивая руками. — Чучело ты, а не вратарь! А наш Филя держит, хоть сколько ты ему бей!
Малага ударил, Филя бросился в левый угол, но не успел — мяч вылетел с другой стороны ворот и ушел еще метров на двадцать.
А Филя так и остался лежать на земле, в левом нижнем углу ворот, вытянув руки в рваных нитяных перчатках. Мальчишки и Артем подбежали к нему, перевернули. Он был сильно бледен, грудь его дышала судорожно и часто. С озера принесли полную кепку воды, побрызгали на Филю, умыли ему лицо. Он встал, оглядел всех светлыми невидящими глазами и спросил:
— Пропустил я, что ли?..
— Да ладно тебе, — тихо сказал Генеральский. — Такой мяч и Яшин бы не взял.
— Очухался все-таки! Видел, какой был удар? — весело сказал Малага Артему, вытряхивая из ботинка песок. — Давай, Артюха, автобус!.. — И он, не оглядываясь, побежал. Умолкнувшие мальчишки столпились вокруг Фили. Только Ванька Генеральский не выдержал, — подняв кулак, крикнул в сторону остановки:
— Ну, подожди, Малага, подожди!..
НА КАРТОШКЕ
— Вот будете знать, каково трудодень достается, — ворчала крепкозубая бабка, когда мы приходили обедать. Мы копали картошку в дальней бригаде, на усеянных камнями полях. — Не знаешь, куда поспевать, то ли в свой огород, то ли в колхозное поле…
По утрам вместе с нами подымалось бледное солнце, но еще долго надо было прыгать и дуть на руки, чтобы согреться.
В первый день за обедом у нас был разговор. Мы решили, что весь заработок пойдет в фонд школы.
— За питание пусть не высчитывают, — сказал наш бригадир Генеральский. — Пропитаемся и так. Лучше фотоаппарат купить на эти деньги.
— Яйца пусть обратно забирают! — сказал Ванька Веселов, и все согласились:
— Что мы, не видали яиц?
Мы жили у бабки: кто на чердаке, кто в комнате, кто в сарае. Бабка вставала рано, и мы просыпались от звяканья ведер или треска лучины.
Однажды Генеральский стукнул ложкой по столу:
— Опять щи с мясом! Мы этак и не заработаем ничего! Лучше в школе иметь полный набор музыкальных инструментов.
Мы отказались от мяса. Бабка, наливая нам постные щи, зевала и крестила рот. А по утрам жарила себе яичницу на свином сале.
— Ванька, — сказали как-то ребята. — Сбегаем до завтрака, хоть наберем к обеду грибов.
— Грибы, — это хорошо, — сказал Ванька.
Мы прошли задами деревенских огородов и за стогами набрали полное ведро маслят.
За обедом, принимаясь за грибную похлебку, мы обнаружили на столе горшок сметаны.
— Это что еще? — строго спросил Генеральский.
— Кушай, батюшка, на здоровье, — сказала бабка. — Сметана у меня хорошая, густая.
Мы взяли ложки и потянулись было к горшку, но Генеральский накрыл его рукой.
— Почем?
— Не знаю, не продавала… Да что там, подсобите на огороде и хорошо…
— Долой, — сказал Генеральский. — Некогда нам. С планом еле поспеваем.
Бабка проворно убрала горшок, и все грустно принялись за похлебку. Генеральский сказал:
— Говорят, что в городских школах радио есть свое. Из одного класса говоришь, а во всех слышно…
Никто ему не ответил.
Была на исходе неделя. Однажды я проснулся от тишины. В доме никого не было. Сытая кошка устраивалась отдыхать на шестке холодной печи. А на полу, разметавшись по соломенным тюфякам, спал Генеральский.
Я тронул его за плечо. Он вскочил:
— А?.. Проспал?..
Мы вышли на крыльцо и в утреннем свежем воздухе услышали знакомые голоса:
— Эге-те! Жми, Ванюха, жми!
— Торопись, ребята, налегай!
За домом по небольшому картофельному полю вышагивала бабка, ведя за узду коня. Длинный Ванька Веселов, в одной майке, худыми руками налегал на поручни плуга. В отваленной борозде копались, кто с ведром, кто с корзиной, все наши ребята.
— Н-но, родимый, навались! — суетилась бабка. — Ой, мальцы, почище выбирайте, а я вам баньку истоплю!
— Стойте! — крикнул я, перепрыгивая через изгородь.
И Генеральский крикнул:
— Стойте!
Бабка подскочила, как ужаленная. Веселов оторвался от поручней, и конь встал. Мы приблизились к бабке.
— Кто разрешил использовать ребят на личном участке?
— Да как же… я ведь кухарю вам… И ночуете у меня.
— Вам за это насчитывают трудодни.
Бабка струхнула:
— Так ведь я ничего… Они сами вызвались подсобить…
— Сами? — крикнул Генеральский. — Бесплатно? А чего ж меня не разбудили?
Все молчали. Ванька Веселов, тяжело дыша, застегивал рубаху. Филя соскабливал с рук прилипшую землю.
— Врет она, что сами, — сказал Веселов. — Уговаривала нас три дня. Гусака пообещала.
— Ну и что? — выпятив губы, крикнул Женька Антошин. — Зато наедимся! От твоих разговоров-то ведь сыт не будешь!
— Разреши нам, батюшка, пока ведряная погода стоит, — обнажив зубы, попросила бабка.
— Разрешите! Мы уж закончим, — сказали ребята. — Мало теперь осталось.
В час, назначенный для выхода на работу, Иван Веселов и Женька Антошин ловили гуся на обнесенном плетнем дворе. Бабка, убедившись, что поймали «того», пошла разжигать плиту.
Брызнула кровь на матовые гусиные перья.
Рабочий день был сорван.
ФРАНЦУЗСКИЙ ВЕЧЕР
У входа в школу была давка.
Генеральский, Лабутин и несколько интернатских ребят стояли в стороне и презрительно поплевывали.
— Эй, не напирайте! — кричали контролеры. — Каждый должен ответить по-французски на один вопрос! Давай, Антошин. Кель ёр этиль? Ну, чего глазами хлопаешь? Отвечай, который теперь час!
— Этиль… Ёр этиль…
— Иди назад! Следующий!
— Ишь чего выделывают, — сказал Генеральский. — По-русски еще не было вечера ни одного, а уже по-французски. Не буду отвечать — и всё. Никто не заставит.
— И я не буду, — сказал Лабутин. — Не на уроке мы, чтобы по-французски отвечать.
— А я-то!.. — воскликнул Иван Веселов. — Предложил, как людям: спляшу чечетку. Отказали. Я говорю: с куплетами! Отказали. Чтоб я стал еще когда-нибудь активность проявлять!
— Ладно уж, идите! — крикнули им от входа. — Эмилия Борисовна разрешила. Уже концерт начинается.
В одном из классов на половиках сидели зрители. Генеральский и вся компания устроились позади всех. Первой вышла Голубева Зина.
— Как прекрасен Париж! — сказала она с выражением и заглянула в тетрадку.
— Как прекрасен этот город в первые весенние дни, когда на улицах продают… эти… ну как их…
— Пирожки? — спросил Генеральский.
— Да нет… фиалки!
Пока все смеялись, Зина посмотрела в тетрадку, потом в потолок и снова сказала с выражением:
— Он красив и золотой осенью, когда осыпаются листья в Булонском лесу…
Но шум в зале уже не утихал.
