Черный квадрат - Юлиу Эдлис

- И вовсе ты не дистрофик,- поспешил он,- совсем наоборот!

- Но и не рубенсовская задница.- Пустила еще одно колечко дыма, долго глядела, как оно все не тает в воздухе.- Хотя вам виднее.

- Тебе,- напомнил он,- мы же, независимо от Нечаева, друзья. Друзья?

- "Ты" так "ты",- согласилась она.- А вот друзья ли?..- Повернулась к нему, и он впервые увидел ее лицо так близко.

Если бы не глаза, светло-серые в рыжих, будто веснушки, крапинках, настороженные и недоверчивые,- глаза всему на свете знающей цену женщины, ей можно было дать все те же семнадцать: ни морщинки, крупный рот со свежими, тугими губами, щербинка в передних зубах, чуть вывернутые задорно наружу ноздри, маленькие нежные уши с дырочками от сережек, почти под "нулевку" остриженные каштановые волосы делали ее и вправду похожей на ленинградскую блокадницу.

- Друзья...- повторила она с вызовом.- Я как-никак женщина, а какие у женщины могут быть друзья-мужчины? - Отвернулась, прибавила буднично: - Разве что после...

- После чего? - не сразу понял он, а поняв, почувствовал, что покраснел, как в первую их встречу.

- А вы не разучились краснеть! - громко рассмеялась она, и настороженность в ее глазах утишилась.- Вот уж не ожидала - здоровенный дядька, а стесняется как... Напугала я вас? - Но тут же стала серьезной: - Но, если вы хотите, давайте попробуем.

- Что - попробуем? - и вовсе смешался он.

- Дружить,- ответила она так же серьезно,- авось... А вы что подумали? Помолчала, сказала в сторону: - Только зачем вам это?..

- Тебе,- опять настоял он.- Друзья - на "ты".

- Хорошо, ты,- опять согласилась она.- Зачем тебе дружить со мной? Если б не ты, а другой был, я бы подумала - соломку стелет. А ты...- Но не договорила, достала из матерчатой, расшитой потускневшим мелким бисером сумки, висевшей у нее на боку, недоеденный ситник, раскрошила его в кулаке, бросила крошки себе под ноги.

Словно того и дожидаясь, к скамейке слетелись голуби, стали бойко и жадно клевать, отталкивая друг дружку и злобно отгоняя затесавшихся меж ними бесстрашных воробьев.

Он покосился на голубей, но ничего не увидел, кроме ее ступней, покрытых бульварной кирпичной пылью, узких и смуглых. И не мог отвести от них глаз.

Она все крошила булку, смотрела на голубей, молчала. И вдруг, не оборачиваясь к нему, буднично спросила:

- Что это ты на ноги мои уставился? А говорил - дружить...

- Я?! - вскинулся он испуганно, пойманный с поличным.- Я - на голубей...И с натугой пошутил: - А от тебя и вправду лучше держаться подальше...

- Это точно, оба целее будем.- Нагнулась, отчего голуби мигом пустились врассыпную, поглядела на свои ноги, пошевелила пальцами, сказала сама себе: Грязные до чего... Весь день ношусь как оглашенная по Москве, дела, дела, дела, чтоб им провалиться... Срам какой!

- Какие же у тебя дела? - Он никак не мог найти тон, которым надо с ней говорить.- И я вовсе не смотрел на твои ноги, я просто... Так какие же у тебя дела?

- "Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда..." - усмехнулась она.Посидел бы ты с мое голышом, да еще на сквозняке, перед дюжиной здоровенных оболтусов, все затекает - спина, шея, руки... Хотя студенты все лучше, чем народные художники, те только и норовят, чтобы прямо с подиума в койку затащить. Правда, платят побольше.- И с вызовом поглядела на него: - А вы-то как? Я хотела сказать - ты-то?

- Хуже не бывает,- невольно признался он,- так худо, что хоть в петлю.- И совершенно неожиданно для самого себя предложил: - Но сейчас-то ты свободна? Давай завалимся куда-нибудь, одно только мне и остается - надраться до потери чувств.

- Прожигать жизнь зовешь? - И вновь скосила глаза на свои ноги.- С такими-то ногами?! Нет уж, вот когда я в форме буду...- Усмехнулась: - Явление народу...

Рэм Викторович, сам на себя поражаясь, предложил:

- Тогда - в гости, а?..

- К кому? - удивилась она.- К тебе, что ли?

- Я тут рядом живу, в переулке на Покровке. И я не могу сейчас - один, мне надо, чтоб хоть кто-нибудь рядом...

- А ты, однако же, шустрый, вот уж никогда бы не подумала...

- А ты и не думай...

- Ничего я не думаю! - резко отрезала она.- Не маленькая. Да и волков бояться...- И с язвительной усмешкой: - Жена, небось, в отъезде, квартира пустая, отчего бы и не пригласить на чашку кофе невинную, глупую девочку... Ты хоть знаешь, сколько мне лет? Тридцать скоро, меня уже ничем не удивишь.- И без перехода: - Если жены и вправду нет, я бы, представь себе, душ приняла, неделю в бане не была. Если, конечно, это тебя не обидит. И если ты действительно недалеко живешь. Хоть ты и не подумавши пригласил, но это уже твои проблемы. Ну что, пошли? - И первая поднялась со скамейки.

Они шли по пустынной в этот вечерний час Маросейке, Москва всегда лучше самой себя вот такая, обезлюдевшая, умерившая свой торопливый, белкой в колесе, задыхающийся бег, кажется, что ты остался с нею один на один, не надо никуда торопиться, сшибаться плечами и локтями с встречными, и сам становишься покойнее, добрее, и мысли приходят в голову легкие и чуть печальные...

На всем пути до дома он жалел о том, что зазвал ее к себе, и страшился того, что будет, как она сказала, после. И вместе с тем очень определенно и ясно видел, как она войдет в ванную, разденется и станет под душ, и голое ее тело видел - худое, легкое, спину с трогательно выступающими острыми лопатками, маленькие, плоские груди с розово-коричневыми кружками вокруг вишневых плотных сосков, впалый живот с глубокой ямкой пупка, курчавящийся темный мысок под ним, голенастые, как у подростка, ноги, маленькую, под машинку остриженную голову,- и не мог унять то же, как в первый раз, над альбомом Нечаева, обжигающее, слепое желание.

Он понукал себя думать, что такое с ней случается не впервой, что она просто-напросто разбитная и доступная, как все натурщицы, деваха, ее особенно-то и добиваться не надо, стоит только, вот как сейчас, поманить пальцем, сама сказала: ничем ее не удивишь. И в то же время не верил в это и мучился неловкостью и испугом: а дальше? потом? после?..

Как ни странно, вины своей перед Ириной - которой еще ни разу не изменял, хотя и отдавал себе отчет, как увядает на глазах былая любовь к ней, как они день ото дня все дальше отодвигаются друг от друга и на смену любви приходит одно глухое раздражение,- вины перед нею он сейчас не испытывал. Лишь неловкость и неуверенность в себе - как он скажет Ольге: разденься, ложись в постель, а главное - что делать и о чем говорить, когда самое пугающее будет уже позади?..

Еще не шло из головы: где это должно произойти? Не в его же с Ириной постели в спальной, не в Сашиной же комнате, уж этого-то он никогда себе не позволит, а в кабинете и в гостиной диваны узкие, не раздвигаются... И вместе с этими жалкими, трусливыми мыслями приходили и другие - как неловка, как зажата и несвободна Ирина в постели и как он сам ее стесняется, и совсем другого нетерпеливо ждал и хотел от Ольги.

Когда они вошли в квартиру, Ольга сразу же, в передней, сбросила с ног босоножки, прошла босиком вперед:

- Можно, я сразу под душ?

Он принес ей чистое полотенце и, пока она мылась, достал из холодильника на кухне запасенную Ириной на время своего отсутствия еду, и только тут почувствовал угрызения совести: она позаботилась, чтобы ему не надо было бегать по магазинам, ей и в голову не могло прийти, что он способен привести к себе первую же попавшуюся на бульваре девку...

Ольга спросила из ванной:

- Можно, я халатик надену, тут чей-то висит?

Это его оскорбило до глубины души - Ирин халат, она не может не догадываться, неужели ей и это нипочем?! Но когда она вышла из ванной, видны были выше коленок ее загорелые ноги, матово блестела от воды и шампуня маленькая голова, из выреза халата наполовину выглядывали ее, белее ног и лица, груди,- такой свежестью повеяло от нее, такой естественностью, что Рэм Викторович разом забыл и о Логвинове, и об Анциферове, и о своих страхах и стыде за то, что сейчас произойдет, и опять накатило на него давешнее желание, и смелость, и чувство, что ничего дурного он не делает, напротив, он поступает так потому, что именно этого - смелости, легкости, открытости и естественности ему и не хватало в их с Ириной отношениях, с ней он никогда не испытывал той свободы и уверенности в себе, какие и должен испытывать мужчина рядом с женщиной.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, он подошел к Ольге, ни слова не говоря обнял ее, ощущая ладонями сквозь тонкую махровую ткань халата ее влажное, скользкое тело и слыша грудью, как бьется ее сердце. Она подняла на него глаза - так близко, что он увидел в них собственное отражение, и вдруг понял, что она единственный в мире человек, которому он может выложить все, что с ним стряслось за сегодняшний день. Но она его опередила:

- А ведь я с самого начала, еще тогда, у Нечаева, знала, что тем и кончится... И заруби себе на носу - не ты меня, дурочку глупую, заманил и соблазнил, а я тебя.

- Какая разница?!

- Большая. Чтобы ты не чувствовал себя виноватым. Если не передо мной, так...- Она указала чуть заостренным книзу подбородком с шоколадной родинкой под нижней губой на портрет Ирины, висевший на стене за его спиной. И тут же укорила себя: - Прости, я не должна была это говорить. Тебе неприятно? Извини. Просто ты знай - я сама. И хотела, и еще тогда знала, что это как-нибудь случится. Так что можешь спать спокойно.