Блитвуд (ЛП) - Гудман Кэрол

— Мама говорила, что любая работа почётная, если ты выполняешь её с честью, — сказала я, вспомнив, как она сказала мне это, когда я пожаловалась на мозоли на кончиках пальцев от шитья или на то, что мы должны доставлять наши шляпы к служебному входу.

— Твоя мама была доброй души человеком. Возможно чересчур доброй для её же блага, — угрюмо произнёс Жилли, натянув шляпу на глаза так, что я не смогла рассмотреть выражение его лица.

До того как я смогла поинтересоваться как хорошо он знал мою маму и что он подразумевал под тем, что она была чересчур доброй, отчетливое постукивание изнутри экипажа прервало нас.

— Оскорбительно, — заявил заливной голос, — вести личную беседу, когда третий участник вашей делегации, ожидает вас.

Рот Жилли подёрнуло насмешливой кривоватой улыбкой.

— Прошу прощения. Мисс Авалайн, позвольте мне вам представить мисс Эуфорбию Фрост, Госпожа Этикета.

В окне экипажа показалось лицо, скрытое вуалью. Я тут же узнала женщину в бомбазине из поезда.

— А вы, разумеется, нет! Общепринятыми нормами, когда вы представляете людей, первым упоминается имя самого важного человека.

Жилли выглядел так, словно мог иметь иное мнение на то, кто здесь был самым важным человеком, но он любезно ещё раз всех представил, закончив упоминанием, что я буду делить экипаж с ней.

— Это совершенно неприемлемо. Полагаю, этот транспорт был послан исключительно в мой адрес. Как я должна соблюдать надлежащую дистанцию, столь необходимую в отношениях между учителем и учеником, если я вынуждена буду тесниться в экипаже с этой довольно промокшей личностью?

Я, на самом деле, с каждой минутой промокала всё больше и больше. Бросив взгляд украдкой внутрь экипажа, я обнаружила, что просторные юбки мисс Фрост заняли половину салона; а её шляпа и саквояж — вторую половину.

— Я не оставлю её здесь, — проворчал Жилли. — Не с тем, что происходит. И она не может ехать снаружи на месте кучера со мной. Дождь льёт как из ведра.

Мисс Фрост фыркнула.

— Тем более нужно поторопиться. Этот отвратительный речной климат возмущает меня.

Под полями шляпы лицо Жилли помрачнело. Его глаза, которые мгновение назад были чёрными, вспыхнули зелёным цветом — цветом неба перед грозой. «Цветом неба над нашими головами в этот миг», — отметила я; от звука ветра я подняла взор наверх. Деревья рядом со станцией согнулись от внезапного порыва ветра, дождь зашипел как разгневанный кот, воздух запах опалёнными проводами. У меня возникло ощущение, что если мы задержимся тут ещё на несколько минут, то всех нас сдует в реку. Я протянула руку и коснулась обтянутой в перчатку руки Жилли. Он сильно удивился моему прикосновению, и я испугалась, что нарушила какое-то негласное правило Блитвуда. Мисс Фрост в экипаже засопела.

— Я не возражаю от поездки снаружи, — сказала я. — На мне плащ и так у меня будет лучший обзор школы.

— Совершенно верно, — сказала мисс Фрост. — Слишком многословно. Проще будет «я рада услужить вам, мисс Фрост».

— Я рада услужить вам, мисс Фрост, — как попугай повторила я за ней, мой взгляд всё ещё был прикован к Жилли.

«Я его оскорбила?» Может быть, он и служащий в Блитвуде, но я была всего лишь бывшей фабричной девушкой и давным-давно обрезчицей шляп. У меня было больше общего с Жилли Даффи, нежели с девушками, с которыми я вот-вот встречусь. Каким-то образом я понимала, что если займу неправильную позицию в отношении Жилли, ничего хорошего в Блитвуде не будет.

Жилли прищурил глаза, посмотрев на меня, зелёный цвет померк до чёрного, и он проворчал:

— Я не возражаю разделить место кучера с вами, если вы не против. И если пообещаете не пугать лошадей.

Я не могла представить, что должна сделать такого, чтобы напугать огромных рабочих лошадей, запряжённых в экипаж, но я нетерпеливо кивнула.

— Я буду вести себя очень смирно и тихо, — пообещала я.

Жилли снова пробурчал:

— Этого вполне хватит, — сказал он, предложив мне руку, чтобы помочь мне забраться на место кучера.

Хоть он и не улыбался, он стиснул мою руку, пока помогал мне подняться — вероятно, лишь для того, чтобы уберечь меня от падения, но от этого пожатия мне стало лучше на душе. Заняв место на твёрдой жёсткой «коробке» (а по сути, была просто деревянная доска), я заметила, что дождь с ветром прекратился. «И это, — решила я, — как минимум, было хорошим предзнаменованием».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

ГЛАВА 8

Дождь хоть и прекратился, туман не исчез. Переместившись с реки, он окутал дорогу — Ривер-Роуд, о названии которой меня уведомил неясно вырисовывавшийся из тумана знак. Казалось, что дорога и впрямь превратилась в реку — густой створоженный мрак, из которого случайно выскакивали одинокие объекты, подобно сплавному пиломатериалу, плывущему в потоке: вялые наивные коровы, разрушенные каменные стены, шишковатые ветви, и один раз, сильно напугавшая меня ворона, которая каркнула, когда ненадолго села на плечо Жилли и затем улетела, не заполучив никакой реакции от мужчины.

Мы молча ехали, и единственными звуками были удары лошадиных копыт и капание воды с неразличимых деревьев по обе стороны дороги и с края шляпы Жилли. Он сгорбился над вожжами, его лицо было невозмутимым, неподвижным как камень.

«Может быть, ему было запрещено общаться с учениками, — подумала я, — или может быть ему не нравится разговаривать с ними». Но затем я вспомнила то успокаивающее пожатие и его отказ позволить мне остаться на станции, и однажды как-то высказанные мне слова Тилли. «Иногда люди настолько скромны, что они огораживают себя стеной молчания. Доброе слово может дать брешь в этих стенах». Я не знала, желал ли Жилли Даффи, чтобы его стены оставались неизменными, но понимала, что мне этого хотелось. Я приближалась к неизвестному мне месту, которое будет моим домом в течение следующих трех лет. Я чувствовала себя замерзшей, одинокой и напуганной. Если я не поговорю с кем-нибудь, холод поселится в моей душе и останется там навечно.

— Спасибо вам, что не оставили меня на станции, — сказала я, нарушив молчание, которое ощущалось как лёд.

— Ааагхх, — он издал искажённый звук, словно прочищал горло, и сплюнул на дорогу. — Было бы неправильно, оставить девушку одну в таком тумане. Эта моя работа — следить, чтобы вы, девушки, были в безопасности.

— Ох, получается, вы не только за животными присматриваете, так?

— Я присматриваю за Блитвудом, домом, и лесом, и всем, что в нём живет, — ответил он с решительным кивком и цокнул языком лошадям, которые приподняли уши и пошли более энергично от звука голоса их хозяина.

— Должно быть это большая ответственность, — сказала я.

— Да, — пробурчал он.

— А… как долго вы служите в Блитвуде в таком случае?

— С момента как её перевезли сюда.

— Кого перевезли? — спросила я, сбитая с толку.

Взгляд его зелёно-черных глаз осмотрительно скользнул в мою сторону.

— Значит, ты не знаешь историю этого места? Твоя мать тебе никогда не рассказывала? — прозвучал он чуть ли не сердито.

— Нет, — призналась я. — Мама рассказывала о Блитвуде, но эти рассказы часто ввергали её в печаль, и она внезапно прекращала рассказ. А иногда, если я начинала интересоваться… — я призадумалась, вспомнив погружения мамы в молчание и меланхолию. Я всегда полагала, что она начинала грустить из-за разговоров о Блитвуде, потому что скучала по нему, но, может быть, она думала о нечто плохом, что здесь произошло: — Ну, вы же знаете, как бывает, — проворчала я. — Иногда крайне сложно говорить о месте — или о человеке — что ты потерял.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он повернулся и посмотрел на меня, его глаза находились на одном уровне с моими глазами, так что я смогла впервые по-настоящему их рассмотреть. Они были зелёного цвета — глубокого болотного оттенка, цвета ночного леса. «Так вот откуда он происходит, — подумала я, смотря в глаза Жилли Даффи. — Его душа поросла лесом».

— Да, — сказал он, — я очень хорошо знаю каково это. Я знаю о многих вещах — и так уж случается, что я достаточно хорошо умею их находить. Не хочешь, чтобы я рассказал тебе историю том, как Блитвуд обрёл себя здесь, на берегах Гудзона, и легенду о семи колоколах?