Инязовки. Феноменология женского счастья - Наталья Борисова

Шли дни, похожие друг на друга, как капли воды. У мамы закончился отпуск, и она вышла на работу. Родственники разъехались по домам. На дворе стоял август. Лето, лишенное событийных моментов, подходило к концу. И вдруг о, радость! Ко мне без всякого предупреждения нагрянула дражайшая «пани Клыковская». Вся квартира заполнилась мягким говорком и приглушенным смехом, беспокойными движениями неугомонного человечка, которому до всего было дело. Я очень радовалась приезду подруги: своей неутомимой энергией она внесла в мою жизнь тонус, которого явно недоставало в тихой домашней заводи. Мама заметила, что мы сроднились и стали похожими, как две сестры.

Неудержимая сила потянула нас «на подвиги». Я рассказала Женьке, что получила письмо от Джамили, с которой познакомилась во время поступления в УДН. Она известила меня о своем приезде и ждала с нетерпением в гости. Стройотряд медицинского факультета находился в окрестностях станции Анзеби. Я очень хотела повидать Джамилю, но считала неприличным в одиночестве появиться в лагере, где большинство студентов были иностранцами.

Женьку не пришлось долго уговаривать, она с радостью составила мне компанию. Мы без труда нашли Джамилю и после бурных восторгов, сопровождавших встречу, обнаружили, что попали «с корабля на бал». В большой брезентовой палатке сидела вся бригада, семь человек. Отмечали день рождения Мишеля из Доминиканской республики. Все были слегка навеселе. Ели узбекский плов, приготовленный Джамилей, пели под гитару испанские песни. Вспыхнуло радостное возбуждение. Казалось, здесь только и ждали нашего появления.

Мы сразу почувствовали себя «в своей тарелке»: разговор приобрел непринужденную легкость, а смех был наготове, чтобы выплеснуться в ответ на веселую шутку. Широкие улыбки растянулись до ушей, а головы непроизвольно поворачивались в ту сторону, где сидел Хесус, высокий красивый парень из Мексики. На него тянуло смотреть, хотя он не являлся центральной фигурой за столом и разговаривал немного. Но он постоянно улыбался, и его темные глаза, окруженные пушистыми «девичьими» ресницами, излучали теплый внутренний свет.

Только душевная доброта и чуткость могли породить этот трепетный и изумленный взгляд, который будоражил и приводил нас обеих в смятение. Хесус казался прекрасным экзотическим растением, непонятно как оказавшимся в сибирском ландшафте. Этот диковинный цветок хотелось с нежностью оберегать от сурового климата, спрятать на груди и бережно лелеять.

Аристократичность изысканных манер мексиканского мучачо никак не вязалась с грубым свитером домашней вязки, который мешковато висел на его худых плечах, сверкая протертыми на локтях прорехами. Я увидела эти прозаические дырки, когда пришла пора прощаться, и парни поднялись со своих мест, чтобы проводить нас до автобуса. В моих глазах промелькнуло недоумение, и Хесус, перехватив мой взгляд, засмеялся, закрывая руками прорехи. Мы вышли под звездное небо и, наугад ступая в кромешной темноте, двинулись в сторону проезжей дороги. Женька с Мишелем шли впереди, и их веселый разговор доносился журчащим ручейком.

– Когда мы будем практиковать испанский язык? – весело спросил Хесус.

– Ты считаешь, что это возможно? – улыбнулась я.

– О, да, конечно! Ты можешь поехать со мной в Москву!

– Вот так сразу? – рассмеялась я в ответ.

И я, и Женька – обе одинаково ошалели. Мы вспоминали подробности приятного вечера, и все разговоры сводились к одному: Хесус! Сколько обаяния!

– Ой, как легко можно наделать глупостей из-за него! – восклицала я. – Просто приезжать туда каждый день и смотреть на него из-за кустов, пока они еще здесь.

Как жить дальше? Мы обе смертельно заразились желанием видеть Хесуса. Через день уезжала в свой Ташкент умница-красавица – моя подруга узбечка Джамиля, и у нас был повод появиться в лагере. Мы просидели полдня в том самом вагончике, наблюдая за сборами Джамили. Вместе ходили по магазинам, выбирая из скудного ассортимента товаров подарки для ее родных. Мишель два раза всовывал голову в палатку и радостно улыбался нам. Хесуса нигде не было. А как хотелось увидеть его! Девчонки-повара на кухне накормили нас кашей. Наступил вечер. Мы посадили Джамилю в вагон и долго махали руками вслед уходящему поезду. Как только состав исчез из виду, все вокруг показалось серым и безрадостным.

– Теперь мы не сможем запросто приехать в этот лагерь, – сказала Женька.

– В жизни не осталось ничего значительного, ради чего стоило бы жить, – скорбно вздохнула я.

В ту ночь Женька долго говорила про Хесуса, а я молчала. Зачем впускать в свое сердце живую боль? Как трудно потом заглушать ее. Я это недавно «проходила».

Оставался последний шанс увидеть Хесуса – поехать в Анзеби на танцы. Надежда на то, что он может появиться в разношерстной толпе поселковой молодежи, была слабой, как тонкая ниточка. Танцы не начинались до десяти часов вечера. Однако молодежь не расходилась. Все чего-то выжидали, кучкуясь по сторонам. По отдельным репликам мы узнали, что студенты дают в клубе прощальный концерт.

Мы поспешили в зал и попали на два последних номера. Помещение клуба было забито до отказа: яблоку негде упасть. Вытягивая шеи из-за чужих голов, заслонивших видимость, мы устремили взор на ярко освещенные подмостки и сразу увидели того, кто нас интересовал. Хесус играл на гитаре. Инструмент в его руках, как знаменитая гавайская гитара, в немыслимых аккордах выдавал такой накал страстей, такой пылкий темперамент горячей крови, что замерший от восторга зал в едином порыве всколыхнулся от громких рукоплесканий. Женя с трудом справлялась со своими чувствами.

– Ничего хорошего из этого знакомства не получится. Давай успокоимся, подруга, – сказала я, испытывая похожее состояние. – Главное, не рисовать радужных картин…

Мы вышли на улицу и сразу увидели Хесуса. Он стоял неподалеку с двумя гитарами, кого-то ожидая. Он тоже увидел нас, и краска смущения залила его лицо. Женька сбивчиво заговорила о несомненном успехе, который вызвала его виртуозная игра на гитаре. Я тихо стояла рядом и помалкивала. Зубы мои стучали – и вовсе не от вечерней прохлады. Что это было? Я испытывала непонятную слабость – присутствие парня подкосило мои ножки. Мое состояние было похоже на легкое опьянение. Хесус, избегая смотреть в мою сторону, разговаривал только с Женькой. Мы опустились на лавочку – и это спасло мои ослабевшие ноги. Хесус сел рядом и заговорил со мной. Потом мы танцевали, и он прикасался своей горячей щекой к моему уху, что-то тихо спрашивал и смеялся.

– Me gusta mucho bailar asi! (Мне очень нравится так танцевать)

Он был рядом, но как далек от меня – не дотянуться! Я наслаждалась им, как чудом, ни на что не претендуя. Так человек, созерцающий в картинной галерее признанные мировые шедевры, не посягает на единоличное владение ими. Заметив, как погрустнела Женька, Хесус растворился в толпе и вскоре вернулся в сопровождении симпатичного парня по имени Хавьер. Это было неожиданно, и Женька обрадовалась новому знакомому. Голос ее снова зажурчал ручейком. Мы вчетвером пошли гулять по дороге. Стало прохладно, и парни накинули на наши плечи свои курточки. За переездом они посадили нас в автобус.

Я не могла сомкнуть глаз до двух часов ночи. Женя тихонько посапывала рядом, а я думала о Хесусе. Что мне делать со своими чувствами? Не нужен мне никакой испанский рядом с ним. Глаза, губы, улыбка… Боже! Кому достанется такое чудо?

Утром с первым автобусом мы поехали на дачу собирать малину. Заросли кустов раскинулись по всему периметру участка и казались непроходимыми дебрями – зайти можно, а выйти – никак.

– Чтобы дело не стопорилось в руках, попробуем «боржоми» muy fuerte (очень крепкий), – я выдвинула тяжелый ящик старого комода и отыскала замаскированную среди белья бутылку с отвлекающей этикеткой «Боржоми». – Дабы не вызвать праведный гнев матушки, недостаток восполним ключевой водицей.

Женька одобрила мою затею радостным смехом.

Медицинский спирт, разведенный в равных пропорциях водой, ударил в голову. Нам стало радостно и привольно – море по колено! Мы без страха шагнули в непролазные малиновые дебри. Ягод было много, и они сами просились в ведра. Без всякого усилия воли «развязались» язычки. Все самое сокровенное потребовало выхода. Слово за слово – и Женька выболтала тайну, которую скрывали от меня полгода.

– Думаешь, ты одна нравилась Борису? Не хотели тебя расстраивать: уж больно он запал тебе в душу. Помнишь тот вечер у него в общежитии? Тогда он признался Таньке, что она ему нравится.

Старая рана, не успев зарубцеваться, отозвалась острой болью. Сколько времени я ждала его! А он прорабатывал очередной вариант с моей почти подругой, живущей рядом. Почему Таня молчала, как партизан? Щадила мои чувства? Но ведь и я не предала гласности «секрет» ее любимчика Юрки. А лучше было бы «отрезать» сразу, чтобы не болело так долго!