Сенсация Ричарда Эшли - Моррис Уэст

— Нет. — выдохнула Елена.

— Так я и думал.

Елена долго смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Эшли не мог не жалеть ее, такую юную и беззащитную, запутавшуюся в переплетениях страстей и интриг. Ее брат мертв. Его убили ее отец и любовник. Любовник еще и бросил ее, продав Таллио Рацциоли.

— А теперь мне кажется, что они хотят убить меня, — без обиняков сказал Эшли.

— Я знаю, — кивнула Елена. Я слышала разговор отца с вооруженными крестьянами. Если вы попытаетесь покинуть виллу, они застрелят вас и представят все как несчастный случай. Держитесь возле дома. Не ходите в сад или к морю.

— Я хотел, чтобы вы были неподалеку.

— Почему?

— Возможно, вы мне понадобитесь. Мы оба можем понадобиться друг другу.

Он дал Елене еще одну сигарету, и, полулежа на шезлонгах, они наблюдали, как на полотне Таллио Рицциоли появляются голубое небо, серые оливы и яркие цветочные клумбы. Полчаса спустя появился Орнанья, в одних планках, с полотенцем через плечо. Он кивнул Эшли и Елене, задержался у картины Таллио. Эшли не слышал, о чем они говорили, но в один момент ему показалось, что Таллио задал герцогу какой то вопрос. Тот бросил короткий взгляд на журналиста и Елену, затем вновь повернулся к Таллио. Похлопал его по плечу и быстро пошел к морю. Едва он скрылся за деревьями, художник посмотрел на Эшли и победно поднял руку.

Эшли довольно улыбнулся. Первый раунд остался за ним. Джордж Арлекин узнает, что фотокопии у него. Перед самым полуднем Таллио закрыл ящик с красками, взял картину и ушел в дом. Эшли выждал пару минут и последовал за ним, оставив спящую Елену на шезлонге под большим зонтиком.

Таллио уже ждал журналиста в его комнате.

— Все в порядке, мой друг. Я сказал ему, что хочу поехать в Сорренто, и попросил дать мне машину. Он согласился. Мне показалось, что его обрадовал мой отъезд. Он даже разрешил мне остаться в Сорренто на ночь, если я этого захочу.

— Как вы объяснили желание уехать? Таллио усмехнулся и пожал плечами.

— Что я мог сказать ему, кроме правды? Мне скучно с этими мрачными людьми. Я хочу проветриться.

Эшли подошел к шкафу, раскрыл дверцы, достал из пиджака бумажник, отсчитал пять стодолларовых банкнот и протянул их Рицциоли. Тот поцеловал деньги, помахал ими в воздухе и засунул в карман брюк.

— А остальные пять сотен я получу, когда вернусь? Так?

— Да. Теперь повторите, что вы должны передать Джорджу Арлекину.

— У вас есть то, что ему нужно, и вы хотите как можно скорее увидеться с ним. Что-нибудь еще?

— Нет. Это все. Таллио хмыкнул.

— А вы ничего не хотите передать капитану Гранфорте?

— Нет-нет. Джордж Арлекин обо всем… — Слова вырвались у него прежде, чем он оценил их важность. Эшли заметил, как сузились глаза Таллио, как на мгновение художник нахмурился, чтобы затем спрятать свои мысли за лучезарной улыбкой. Оставалось лишь надеяться, что пятьсот долларов, обещанные по приезде, убедят Таллио не заметить допущенной оплошности.

— Счастливого пути, — сказал Эшли.

Теперь он действительно испугался. На вилле Орнаньи зажатой между морем и холмами, он оказался в заточении, словно в тюремной камере. Телефон не работал. На железных воротах висел замок. В саду или в виноградниках его могли подстрелить, приняв за перепелку. А предательство Рацциоли забило бы последний гвоздь в гроб.

Эшли подошел к окну. Елена все так же лежала в шезлонге. Он увидел Орнанью, возвращающегося с купания Таллио уедет, подумал он, и они останутся вчетвером, под бдительным оком старого управляющего, верящего лишь в бога и в благополучие рода герцога. Малоприятная перспектива, но он пройдет и через это. А потом, уже сегодня, Орнанья должен сделать следующий ход. Отпущенное ему время иссякло. Капитан Гранфорте мог в любой момент затребовать узника, чтобы обвинить его в убийстве или освободить, а уж тогда ничто и никто не сможет помешать публикации сенсационной статьи.

Немилосердно палило солнце. Раз он не может искупаться в море, решил Эшли, придется воспользоваться благами цивилизации. Он разделся и долго стоял под душем, что-то напевая себе под нос.

Одеваясь, он услышал звук отъезжающей машины. У него сразу прибавилось уверенности. Даже появился аппетит. На ленч их пригласили к большому круглому столу под грибообразным зонтиком. Разнообразные закуски сменила рыба, кусочки филе, поджаренные на спиртовке и пропитанные красным соусом из горчицы, томатов и дюжины специй. Затем подали пиццу по-римски, маленькие пирожные, сыры, фрукты, густой черный кофе с выдержанным французским коньяком.

После ленча женщины, разморенные жарой, удалились к себе, а Эшли и Орнанья остались на террасе. Их шезлонги стояли рядом. Сейчас он перейдет к делу, подумал Эшли. Но герцог не торопился. Вместо слов он сунул руку в карман, вытащил пять стодолларовых банкнот, небрежно бросил их на колени журналиста. И самодовольно улыбнулся.

— Вот ваши деньги, господин Эшли. Таллио — умный человек. Он решил, что с меня можно получить больше. Скажите спасибо, что я сберег вам эти деньги.

— Благодарю, — пробурчал Эшли. Орнанья добродушно хохотнул.

— Для человека с вашим жизненным опытом, Эшли, вы иногда удивительно наивны. Как вы могли подумать, что такой тип, как Таллио Рицциоли, продаст богатого патрона за жалкие пятьсот долларов? Да он без труда получит столько же, проведя уик-энд с какой-нибудь вдовушкой. Но что случится, если уедет вдовушка и уедете вы? Ему придется вернуться ко мне. Он это понимает, можете мне поверить. Он заработал в два, три раза больше, сообщив мне, что вы хотите связаться с Джорджем Арлекином.

Эшли не ответил. От духоты кружилась голова.

— Вы подумали о моем предложении? — спросил Орнанья.

— Ответ прежний. Мы не договоримся.

— Фотокопии у вас, не так ли?

— Да. — Теперь он мог с уверенностью ответить на этот вопрос.

— Это ваш последний шанс, Эшли.

— Идите к черту! — раздраженно ответил журналист. Орнанья пожал плечами и откинулся на шезлонг, его глаза прятались за черными стеклами солнцезащитных очков. У Эшли внезапно схватило живот, онемели руки, на верхней губе и на лбу выступил пот. Мгновение спустя он вскочил и подбежал к балюстраде. Его вырвало.

— Мой бедный друг! — раздался над ухом участливый голос Орнаньи. — Вы заболели. Позвольте мне отвести вас наверх…

— Благодарю… мне… что-то нехорошо.

Орнанья взял его под руку, и они поднялись в комнату журналиста, где тот лег на кровать, весь в поту. Орнанья, спокойный и невозмутимый, помогал Эшли подняться, когда у того начинались спазмы в желудке, и вел в ванную. Как только заканчивался приступ рвоты, герцог вновь укладывал своего гостя в постель. С каждым разом рвота становилась все сильнее, нарастала боль. От пота рубашка промокла насквозь, перед глазами все шло кругом.

— Как вы себя чувствуете, Эшли?

Журналист просто мотнул головой, вращение комнаты прекратилось, он увидел улыбающегося герцога, стоящего у кровати.

— Ужасно. Не понимаю, что со мной случилось.

— Вас отравили, Эшли, — объяснил Орнанья.

— Отравили? Я… я… — Но его вновь скрутило, и он поплелся в ванную. На этот раз герцог не пришел ему на помощь.

Когда Эшли вернулся и без сил упал на кровать, герцог присел рядом.

— Вас отравили. Вам дали яд за едой. Очень простой и весьма эффективный. Спазмы будут учащаться. Через час, максимум через два, вас ждет мучительная смерть. Естественно, у меня есть противоядие. Также весьма простое средство. Я готов излечить вас в обмен на фотокопии, но лишь после того, как получу их в руки. Я подозреваю, что вы оставили их в Сорренто. Ехать туда двадцать минут, столько же обратно. У нас останется время дать вам противоядие, если вы не будете слишком упрямиться.

Эшли лежал в кровати и смотрел на герцога. На лице Орнаньи не отражались ни жалость, ни угрызения совести. Журналист понимал, что Орнанья так и будет сидеть, спокойный и уверенный в себе, наблюдая, как он умирает. Накатил новый спазм, и он вновь поплелся в ванную.

— Я буду смотреть, как вы умираете, Эшли, — сказал Орнанья, когда журналист добрался до постели. — Мы зашли слишком далеко, и пути назад уже нет. Один человек умер, никто не заметит и смерти второго. И мне, будьте уверены, ничто не грозит. Вы чувствуете слабость, не так ли? С каждой минутой она будет усиливаться, а мучения нарастать. Я могу дать вам противоядие в любой момент, но советую не тянуть, На людей яд действует по-разному.

Эшли молчал. У него не было сил даже на разговоры, Еще четыре раза проделывал он мучительный путь до ванной и возвращался к кровати, И тогда Орнанья нанес последний удар:

— Газета заплатит за ваши похороны, Эшли. Друзья поместят некролог в две строчки и, возможно, расскажут о вашем славной жизни в субботнем приложении. А потом будут целовать девушек, которых вы уже никогда не поцелуете, пить вино, которое вам уже не пригубить, и наслаждаться жизнью до глубокой старости. Вы болван, Эшли, глупый, упрямый болван. Где фотокопии?