Притворяясь нормальной. История девушки, живущей с шизофренией - Эсме Вэйцзюнь Ван
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маргарет Холлоуэй, известная под прозвищем Леди Шекспир, побиралась в кампусе, читая наизусть Шекспира за поданную мелочь. По слухам, некогда она была студенткой уважаемой Йельской школы драмы, но вылетела из нее после психотического срыва. В действительности она окончила школу драмы в 1980 году и ощутила первые симптомы шизофрении в 1983 году. Как и большинство студентов, я слышала, что Леди Шекспир обладала энциклопедическими знаниями.
Я столкнулась с ней лишь однажды. Как-то вечером мы с тогдашним бойфрендом (а ныне мужем) К. решили заказать ужин навынос в Gourmet Heaven, снобском круглосуточном магазине на Бродвее, в котором был ошеломительный ассортимент жевательных мармеладок. Я никогда еще не видела такого густого тумана в Нью-Хейвене. Холлоуэй явилась нам как виденье из сна: тоненькая, просящая 20$. Она сказала, что ей нужны деньги, чтобы попасть в женский приют и купить какой-то особый йогурт, который продается только в Gourmet Heaven. Но полицейские не дают ей попасть в этот магазин. Теперь я знаю, что в 2002 году она была арестована за то, что загородила собой вход в Gourmet Heaven. По всей видимости, после этого Маргарет несколько раз подвергалась аресту и за другие мелкие правонарушения. В 2004 году, когда я уже больше не была студенткой Йеля, она исхудала до 90 фунтов, а в 2009 году попала в местные новости, поскольку «взялась за ум». В тот туманный вечер я дала ей больше денег, чем она просила, и потом стояла и ждала вместе с ней, пока К. пошел купить тот самый особый йогурт. Я не просила ее читать вслух Шекспира.
Совет дня: никогда не говори своему врачу, что обдумываешь самоубийство.
В 2002 году я спросила своего психотерапевта-психиатра (не ту женщину, к которой меня изначально направили, а мужчину, ставшего моим лечащим врачом после первой госпитализации и похожего на актера Джина Уайлдера):
– Здесь есть студенты с шизофренией?
– А почему вы спрашиваете? – спросил он в ответ.
Я не ответила, но имела в виду: «Здесь есть кто-нибудь более больной, чем я?»
Туман по-прежнему прижимал свои бархатные лапы к окнам, когда мы с К. вернулись в тот вечер в его комнату в общежитии. Я прислонилась к нему, и он спросил меня, что случилось. Я спросила, думает ли он, что я могу стать такой вот Леди Шекспир. Может ли мой разум забрести так далеко, что не найдет обратную дорогу?
– С тобой этого не случится, – сказал он, хотя я задала вопрос, не предполагавший утешения. По правде говоря, никто из нас не мог этого знать. И все же мне нужно было услышать его обещание, что со мной все будет в порядке. Я задавала ему варианты этого вопроса следующие лет 10: «Я же не стану сумасшедшей навсегда, правда?» Но о Леди Шекспир мы больше никогда не заговаривали.
Мишель Хаммер в Йеле не училась, но была одной из тех таинственных университетских студенток с шизофренией, которых я пыталась найти с помощью своего психиатра с внешностью Джина Уайлдера. Я узнала о ней благодаря пропагандистской линейке одежды Schizophrenic.NYC, которой она руководит. В старших классах школы, рассказывала мне Мишель, она была уверена, что мать пытается убить ее; поступив в колледж, где играла в лакросс, она с облегчением решила, что теперь ей больше ничего не грозит. Однако не прошло и пары месяцев с начала учебы, как Мишель начала бояться, что ее попытается убить соседка по комнате. Именно в этот момент, по словам Мишель, ее настигло осознание: «Дело во мне, а не в остальных. Почему я так думаю?»
Мишель обратилась в студенческую поликлинику. Она надеялась, что ей поставят какой-то диагноз, потому что мысль о «сумасшествии» пугала ее, а обещание лечения давало какую-никакую надежду. После первичного обследования ей сказали, что у нее биполярное расстройство, и назначили встречу с психиатром, который прописал ей золофт.
– Золофт мне «не зашел», – рассказывала она. – Психиатр не сказал мне, что от этих лекарств может усиливаться депрессия или дурное настроение. Поэтому я то принимала его, то не принимала, то принимала, то не принимала… И так весь первый семестр.
Во время зимних каникул все и стало совсем плохо. Была снежная буря, рассказывала Мишель, и занятия отменили. Она сидела в общежитии и выпивала – это делать запрещено, – и тут ее обуял страх:
– Я себе думаю: у меня будут большие неприятности. Всякие такие ужасные мысли. Я взяла осколок стекла и чиркнула по запястью.
Это увидели девушки с ее этажа. Позвонили в университетский полицейский департамент – явилась «невероятно здоровенная бабища под два метра ростом», как сказала Мишель, и стала выяснять, что происходит. Всех студенток, включая Мишель, согнали в общую гостиную общежития.
– В общем, все мы уже там, – рассказывала Мишель, – стоим полукругом перед ней… Она такая: «Я слышала, что здесь возникла проблема. Вы все, закатайте рукава». Короче, она начинает слева, все дружно закатывают рукава, и у них все в порядке. И вот она добирается до меня, и я ей такая: «Ага, минуточку». А она такая: «Ну же, я хочу увидеть твои руки». А я ей: «Ну, может быть, мы просто пройдем в мою комнату?» Потому что все это происходит на расстоянии меньше метра от остальных. Я могла бы увести ее в свою комнату, потому что так поступать с кем угодно – это просто позор. Особенно когда вокруг столько народу.
По словам Мишель, она развернулась, чтобы уйти в свою спальню, как полицейская ухватила ее за капюшон толстовки и швырнула на пол. Мишель попыталась заползти под письменный стол.
– И вдруг, – продолжала она, – на мою шею опускается огромный ботинок. Она наступает на меня ногой, подносит перцовый баллончик к самому лицу и говорит: «Не дергайся, иначе я в тебя брызну».
В итоге Мишель оказалась в наручниках. Несмотря на неоднократные требования, она наотрез отказывалась закатать рукава – хотя ее прижали к полу и обездвижили – и даже лягнула сотрудницу полиции ногой и попала ей ботинком прямо в лицо. Полиция отвезла Мишель в больницу.
Когда я услышала это, мне стало ясно, что Мишель по-прежнему возмущена тем, как обошлась с ней служащая полиции. Без всяких просьб с моей стороны Мишель назвала мне полное имя этой женщины. И добавила:
– Я только через девять лет смогла решиться рассказать эту историю.
Неясно, проходила ли та женщина тренинг по урегулированию
