С Барнаби Бракетом случилось ужасное - Джон Бойн

— Но мы все уладим, — продолжал Джошуа, — как только он поймет, что я художник, а не предприниматель. А вот ты, Барнаби? Что ты собираешься сейчас делать?

— Я пытаюсь вернуться домой в Сидней, — ответил тот. — Мне только надо понять как.

И тут ему в голову пришла мысль. Он отыскал Чарлза Эфириджа, журналиста из «Торонто стар», который сказал, что мир чем-то обязан Барнаби.

— Извините, мистер Эфиридж, — сказал мальчик. — Вы говорили, что завтра утром возвращаетесь в Торонто?

— Совершенно верно, молодой человек. А что?

Барнаби немного подумал и попытался мысленно представить карту мира.

— А Торонто близко от Сиднея? — спросил он.

Глава 13

Маленькая Мисс Киррибилли

Элинор ходила гулять с Капитаном У. Э. Джонзом, а когда возвращалась, столкнулась на улице с почтальоном. Он отдал ей бандероль из книжного магазина, письмо из школы Генри и последнюю открытку от Барнаби. Первым она прочла письмо — Генри, судя по всему, последние недели много дрался — и только потом робко принялась за открытку. Кровь отхлынула у нее от лица — она узнала интонацию и руку своего младшего сына, и внутри у нее все заболело, как не болело никогда прежде.

Прошло несколько недель с того дня, когда они с Барнаби перешли по мосту на другой берег залива, и она ни на миг не забывала, что произошло дальше. Иногда ей казалось, что она поступила правильно: в конце концов, Барнаби — своенравный мальчик, который совершенно отказывался исправлять свое поведение. Но все же время от времени она задавалась вопросом: почему ей не удавалось любить его таким, каким он был? Она же всегда гордилась тем, что она обычная мать совершенно обычного семейства, но обычно ли — сделать то, что сделала она?

Через дорогу она увидела Эстер Фредериксон — та выходила из машины вместе с семилетней дочерью Таней.

— Ой, здравствуйте, Элинор! — крикнула миссис Фредериксон и показала ей огромный кубок. — Первое место! — гордо объявила она. — Маленькая Мисс Киррибилли — как и три ее старшие сестры. И ее мать!

Элинор улыбнулась, но не смогла себя заставить поздравить Таню и Эстер. О конкурсе «Маленькая Мисс Киррибилли» у нее оставались только неприятные воспоминания. В детстве она выиграла титул «Маленькая Мисс Бикон-Хилл» и возненавидела ту суету и внимание, что прилагались к короне. Мать ее тоже становилась в детстве Мисс Бикон-Хилл и с самого рождения Элинор пользовалась дочкой как манекеном в школе гримеров и парикмахеров: раскрашивала ей лицо помадой и румянами, взбивала и укладывала волосы во все более экстравагантные прически, заставляла ходить взад-вперед, уперев руку в бедро, пока не доведет до совершенства «фирменную», как ее называла миссис Буллингем, походку.

— Не забывай, — наставляла она свою дочь, когда той исполнилось всего пять лет. — Я подала заявку на твое участие в первом для тебя конкурсе красоты. Если судьи спросят, чего больше всего на свете ты хочешь, что ты должна сказать?

— Что я хочу работать в собачьем питомнике, — ответила Элинор. — Спасать как можно больше бездомных собачек и находить им новые дома.

— Мира во всем мире! — вскричала миссис Буллингем, всплеснув руками. — Боже милостивый, ну сколько раз тебе повторять? Больше всего на свете ты хочешь мира во всем мире!

— Ой, — сказала Элинор. — Точно. Извини. Я постараюсь не забыть.

— А если спросят, кто твой лучший друг, что надо сказать?

Элинор задумалась — ответ на этот вопрос менялся регулярно.

— Наверное, на этой неделе надо сказать, что Эгги Трентон, — ответила она. — На прошлой была бы Холли Монтгомери, но она меня дернула за волосы и во вторник стащила у меня обед.

— Твой лучший друг — твоя мама, — назидательно произнесла миссис Буллингем, стиснув зубы. — Повтори за мной, Элинор: мой лучший друг — моя мама.

— Мой лучший друг — моя мама, — послушно повторила девочка.

— Твоя любимая музыка?

— «Битлз», — ответила Элинор.

— Шопен!

— А, да — Шопен.

— Любимая книжка?

— «Энн из Эвонли».[14]

— Гм-м, — произнесла миссис Буллингем, никогда не читавшая книг. — Ладно, это вроде бы ничего звучит. Так, что еще я упустила?

Конкурсы красоты никогда не были у Элинор любимым развлечением. Вообще-то она терпеть не могла, когда ее гримировали и причесывали, — уж лучше бегать по округе с другими мальчишками и девчонками, пачкаться и приходить домой с ободранными локтями и грязью на лице. Но миссис Буллингем такого не дозволяла.

— Ты юная дама, — говорила она дочери, — и должна вести себя подобающе. В штате Новый Южный Уэльс больше сорока конкурсов красоты для девочек твоего возраста. Если очень постараемся, мы можем поучаствовать в каждом и каждый выиграть. Чудесно будет, правда? Прежде рекордом одного сезона было тридцать шесть. И знаешь, кто этот рекорд поставил?

— Кто?

— Я!

Элинор вздохнула. Ей было скучно не только от самих конкурсов, но и от других конкурсанток. Ни у одной девочки, похоже, не было своих мозгов. Они повторяли то, что им вдалбливали матери, а улыбались все время так широко, что удивительно, как у них не трескались щеки.

Но мама не оставляла ей выбора. Каждые выходные они садились в машину и ездили по всему штату — от Броукен-Хилла на западе до Ньюкасла на востоке, от Коффс-Харбор на севере до полуострова Морнингтон на юге. Они распевали песни, маршировали по подиумам, завоевывали кубки. Ни разу Элинор не ходила к подружкам на дни рождения — их всегда устраивали по субботам, а на выходных она неизменно выходила на публику, красовалась.

Так продолжалось шесть лет. Но сразу после того, как Элинор исполнилось тринадцать, она зашла в ту заднюю пристройку к дому, которую сделали специально для ее коллекции призов, и сказала матери, что с конкурсами красоты покончено.

— С ними будет покончено, когда я так скажу, — ответила миссис Буллингем. — А это произойдет, только когда ты перестанешь быть красивой. Пока же у тебя впереди еще несколько лет.

— Извини, но хватит, — спокойно сказала ей Элинор. — Я больше в них участвовать не буду. Я эти конкурсы ненавижу. И мне не нравится, как люди там на меня смотрят.

— Они же тобой восхищаются!

— Нет, не восхищаются. Мне от их взглядов не по себе. Мне не нравятся эти костюмы, мне не нравится конкуренция, а особенно я не люблю внимания. Больше того, у меня от них выступают прыщики, и врач говорит, что все это — от волнения. Я хочу только, чтобы меня оставили в покое.

И после множества споров и ссор, невзирая на угрозы миссис Буллингем, Элинор все-таки добилась своего. Весь ее грим выбросили, неподобающие костюмы сдали в Армию спасения, и от Элинор наконец отстали.

«Только если никто на меня больше не посмотрит до конца моих дней, — написала она в своем дневнике после того, как все ее призы сложили в коробки и убрали в сарай, — тогда, думаю, я смогу счастливо состариться».

Теперь она зашла в дом, качая головой, чтобы об этом больше не думать, — а ей хотелось подбежать к маленькой Тане Фредериксон и сказать ей, что она тоже может отказаться от всех этих конкурсов, если не хочет в них участвовать. Никто не подумает о ней плохо, если в этом году она не станет Маленькой Мисс Синие Горы или Маленькой Мисс Вулонгонг.

Но никуда она не побежала. Она села и еще раз перечитала открытку Барнаби — после чего разрешила себе очень глубоко вздохнуть. Затем отложила ее и развернула бандероль из книжного магазина. Она пришла на имя Барнаби, а внутри лежал «Дэвид Копперфилд», которого тот, должно быть, заказал еще раньше, до того, как улетел. Элинор некоторое время смотрела на обложку: на дороге стоял одинокий мальчик, стрелка показывала направление на Лондон, и лицо у мальчика было тоскливое и тревожное. Потом открыла книгу на первых страницах.

Стану ли я героем повествования о своей собственной жизни, или это место займет кто-нибудь другой — должны показать последующие страницы.[15]

— Гав! — гавкнул Капитан У. Э. Джонз, которому хотелось к ней на диван, и Элинор кивнула, похлопала по подушке рядом, а сама скинула туфли и вытянулась во весь рост.

Начну рассказ о моей жизни с самого начала, — читала она, — и скажу, что я родился в пятницу в двенадцать часов ночи (так мне сообщили, и я этому верю).

Элинор ахнула, прочтя эту фразу. После чего закрыла книгу, встала и ушла в кухню, а по дороге бросила открытку Барнаби в мусорное ведро. Открыла холодильник, посмотрела внутрь. «Свиные отбивные на ужин, — подумала она, вытеснив из головы все прочие мысли. — А на сладкое — „павлова“».[16]

Глава 14