Датчанин Ферн - Лейф Пандуро

— Что сказали вам в санатории?

— Что вы сбежали!

— Да, я и вправду сбежал!

Девочка стоит, прислонившись к дивану. Большие глаза полны страха.

— Ты Лина?

Она кивает.

— Здравствуй, Лина!

Глядит на меня.

— Где Фредерик?

— Ушел играть в теннис…

Чуть погодя:

— Зачем ты пришел домой?

— Хотел посмотреть квартиру Мартина Ферна…

— Говорят, ты болен?

— Я совершенно здоров.

— А разве ты не страдаешь… потерей памяти?

— Страдаю…

— И ты теперь не знаешь, кто ты такой?

— Говорят, что я Мартин Ферн. Как ты думаешь… правда это?

Она кивает.

Как-то неловко врываться в этот дом. Все здесь словно чужое. Да и нравится ли мне здесь?

В доме порядок и чистота. Под диваном ни пылинки.

— Неужели я так похож на Мартина Ферна?

Лина не отвечает.

Фру Хансен, напротив, выступает вперед. Словно актриса, дождавшаяся своего выхода.

— Доктор из санатория велел позвонить, как только вы заявитесь.

— Это не обязательно…

— Но доктор мне так велел! — упрямо повторяет она.

Она направляется в кабинет. Там на письменном столе телефон.

— Вы куда?

— Хочу позвонить в санаторий!

— Не смейте!

Она приближается к своей цели.

— Я сказал: не смейте звонить!

Она останавливается. Скрещивает на груди руки.

— Как ты думаешь, стоит меня бояться? — спрашиваю я у Лины.

Ответа нет.

— Скажи, ты меня боишься? — повторяю я.

— Я… я не знаю!

— Неужели ты меня боишься?

Она опускает глаза.

— А Мартина Ферна ты боялась?

Тут вмешивается фру Хансен.

— Вам не следовало бы задавать ребенку столько вопросов, господин Ферн.

— Почему?

— Мы обещали позвонить в санаторий!

— Ответьте мне сами… были причины бояться Мартина Ферна?

— Сплошь и рядом вы бывали весьма несдержанны…

— Это когда он напивался?

Ответа нет. Прохаживаюсь по квартире, разглядываю мебель. Проведя по столу пальцем, смотрю, нет ли пыли. Фру Хансен поджимает губы. Она стоит в дверях, скрестив на груди руки. Сажусь на диван, достаю сигареты. На столе стеклянная оранжевая пепельница. Непохоже, чтобы ею когда-нибудь пользовались.

— А что, Мартин Ферн бил посуду?

— Я не намерена с вами об этом говорить! — отвечает фру Хансен.

Иду в кабинет. На столе плотный лист зеленой бумаги, вправленный в тисненый кожаный футляр. Над письменным столом маленький бар. Подхожу к нему, берусь за ручку.

— Там ничего нег! — говорит фру Хансен.

Лина вошла следом за мной в кабинет. Фру Хансен стоит в дверях. Стража.

— Значит, бар пустой.

— Да. Госпожа не хотела держать в доме спиртное после того случая…

— После какого случая?

— После того вечера, — говорит она.

Присаживаюсь к письменному столу. Фру Хансен стоит в дверях.

— Что такое натворил этот Мартин Ферн?

— И вы еще спрашиваете…

— Он что, устроил публичный скандал?

— Уж вы постарались, чтобы он стал публичным!

— Черт побери, откуда мне это знать! Я же потерял память.

Снова чувствую: она мне не верит. Думает: очередная хитрость Мартина Ферна.

Широкая гладкая крышка письменного стола. У края на бронзовой подставке пушечное ядро. Беру его и взвешиваю на ладони. У Лины от страха сузились глаза. Кладу ядро на стол, улыбаюсь. Лине совсем не смешно. Наконец на ее лице проступает робкая улыбка. Лина хочет меня успокоить. Обе женщины начеку. Готовы повернуться и бежать в любой момент, если бы я вдруг снова стал Мартином Ферном. На улице какой-то малыш тщетно зовет маму. Все зовет и зовет. Жалобно, тоскливо, неумолчно.

Справа на крышке письменного стола глубокие засечки в дереве. Они идут вдоль жилок. Рядом кинжал — по всей вероятности, для разрезания бумаги. Вынимаю кинжал из футляра. Он тонкой работы, рукоятка с инкрустациями. Лезвие в точности подходит к зарубинам в крышке. По очереди подношу его к каждой. Слева на крышке письменного стола несколько темных кругов, словно от стакана. На шкафчике повыше стола — женский бюст. Похоже, что Эллинор Ферн в молодости. У носа широкая трещина. За бюстом зарубины в стенке.

Фру Хансен следит за мной. Видит, как мой взгляд перескакивает с одной вещи на другую. На лице ее проступает глубокое удовлетворение.

Все становится на свое место.

Вот тут он сидел, со своим бокалом, со своей злобой. Потом вдруг схватил пушечное ядро и швырнул в женский бюст на шкафчике. Затем взял нож для разрезания бумаги и воткнул в письменный стол. Отчаяние.

Почему?

— Что такое натворил Мартин Ферн? — спрашиваю я.

Смотрю на Лину. Отвечает фру Хансен:

— И вы еще спрашиваете…

— Он скандалист? Чудовище?

Она кивает.

— Я ничего не помню! Не могу понять, что здесь произошло.

Фру Хансен поджимает губы. Если бы я хоть раскаивался. Правда, она вовсе не намерена меня прощать. Но так или иначе — я должен раскаяться.

— Я ни о чем не жалею, — говорю я ей. — Решительно ни о чем!

Она следит за мной, словно я тигр, вырвавшийся из клетки.

Все это предельно смешно. Разве я кому-нибудь угрожаю?

Меня разбирает смех. В ее глазах вспыхивает ярость.

— До чего смешно, — говорю я ей.

— Конечно, вам смешно!

— Он сам во всем виноват!

— Да, вы виноваты!

— А госпожа Ферн — сама добродетель!

— Конечно!

— А с кем она там, на даче?

Молчание. Беру телефонную трубку, отыскиваю в книжке номер. Женский голос отвечает:

— Контора фирмы Кристенсен и Меллер!

— Можно поговорить с шефом?

— Весьма сожалею, но сегодня господина Кристенсена не будет. Он уехал за город. Что-нибудь передать?

— Нет, спасибо!

Лина озадачена. Она глядит на меня. Но когда наши взгляды скрещиваются, она опускает глаза.

— Мы обещало позвонить в санаторий! — говорит фру Хансен. — Доктор сказал также, что мы можем вызвать полицию, если потребуется…

— Замолчите!

— Вы больны, господин Ферн!

— Могу я поговорить с Линой наедине?

— Нет, я ее не оставлю. Я обещала госпоже Ферн, что буду ее оберегать.

— Вы что ж, думаете, я ее обижу?

— Откуда мне знать? С нервнобольными никогда нельзя быть уверенной.

Кричу ей:

— Я совершенно здоров!

— Как же! В санатории сказали, что вы больны!..

Вскочив с места, подхожу к ней. Кричу ей прямо в лицо:

— Черт возьми, я совершенно здоров! Ясно?

Лина в испуге. Я не в силах пробить эту стену.

— Я хочу поговорить с ней наедине!

В окно косо падают солнечные лучи. В них, словно затерянные миры, мечутся пылинки. Иду назад в кабинет, сажусь в кресло Мартина Ферна. Они уверены, что я — это он. От этого никуда не уйти.

— Лина, скажи мне, чем был плох твой отец?

Фру Хансен злобно пыхтит. Готовится что-то сказать. Тут я вдруг поступаю как истинный Мартин Ферн. Схватив пушечное ядро, заношу руку.

— Придержите язык, а не то…

Это невыносимо. Когда я вхожу в роль Мартина Ферна, Лина меня боится. Но иначе как на правах Мартина Ферна я не могу с ней общаться…

Я улыбаюсь Лине.

— Не бойся, ничего не будет!

Она опускает глаза. Водит носком по рисунку ковра.

— Я твой отец?

Не подымая глаз от ковра, Лина кивает.

— Может, я только похож?

— Ты мой отец!

— Откуда ты знаешь?

— Ты мой отец!

— Значит, я и в самом деле Мартин Ферн!..

Она кивает.

— Значит, я Мартин Ферн!.. — повторяю я.

— Да, я же сказала!

На этот раз в голосе девочки слышится досада.

— Ну что ж, буду Мартином Ферном, раз ты так хочешь!..

Фру Хансен, шагнув вперед, выходит на середину комнаты. Величественная как статуя. Руки скрещены на груди. Голова откинута назад.

— Господин Ферн, оставьте ребенка в покое!

— Никакой я не Ферн!

Уничтожающий взгляд.

— Я не имею ничего общего с тем Ферном!

— Как же… уж мы-то вас хорошо знаем…

Встав с кресла, шагаю к ней.

— Идем! — говорю я, схватив ее за руку. Она покорно идет за мной. Видно, испугана не на шутку. Уверена, что сейчас начнется скандал. Выпроваживаю ее в прихожую. Самое место ей в большом шкафу, что стоит под лестницей. Беру табуретку, ставлю в шкаф. Отлично, внутри проведен свет. Вталкиваю экономку в шкаф. Запираю за ней дверцу. Иду назад. По дороге подбираю журнал. Возвращаюсь, сую его экономке. Та словно окаменела от страха. Сидит в шкафу не шевелясь. Возвращаюсь к Лине. Она глядит на меня широко раскрытыми глазами.

— Ну, Лина, развеселись!

Она все так же глядит не моргая.

— Послушай, гляди веселей… Я никого не трону!

— Что ты сделал с тетушкой Хансен?

— Запер в шкаф! Ненадолго!

— Зачем ты это сделал?

— Надоело с ней препираться!

— Она боится темноты!