Апостол зла - Фрэнсис Вилсон

За столом воцарилось молчание.

— Вот где реальный водораздел, — продолжал Раф. — Есть те, кто предлагает новое, изобретает, модифицирует и совершенствует. И есть другие, которые ничего не вносят, но пользуются всеми благами этих новшеств, изобретений, модификаций и усовершенствований.

— Выходит, еще один вариант элоев и морлоков, — подсказал кто-то. — Творцы наверху, Потребители внизу.

— Нет, — сказал Раф. — Это означало бы, что массы Потребителей — рабы всесильных господ Творцов, но так не получается. В действительности Творцы — рабы масс, обеспечивающие их высочайшими достижениями искусства и современной науки. Расхожее представление Уэллса об элите элоев, которая обязана своим комфортабельным образом жизни труду огромных масс морлоков, устарело. Массы Потребителей обязаны своим здоровьем, сытым брюхом и благами цивилизации усилиям крошечной доли Творцов, затесавшихся между ними.

— Я не понимаю, — признался кто-то. Раф улыбнулся.

— Это концепция не простая. И четких границ тут нет. И разделительная линия совсем не так очевидно соответствует материальному положению. Творцам часто выпадает награда и слава за их труды, но на протяжении всей истории бесчисленные Творцы проводили жизнь в безвестности и страшной бедности. Посмотрите на Эдгара По, на Ван Гога, вспомните физиков и математиков, труды которых изучал Эйнштейн, основывая на них теорию относительности. Кто помнит их имена?

Никто не ответил. Лизл оглядела стол. Все глаза были устремлены на Рафа всех загипнотизировал его голос.

— А подавляющее большинство благополучнейших среди нас — всего-навсего обожравшиеся Потребители. Самый наглядный пример — те, кто попросту унаследовал свое богатство. Есть и другие, кто вроде бы «зарабатывает» состояние, но столь же никчемные. Возьмите типов с Уолл-Стрит — биржевых брокеров или скупщиков ценных бумаг. Они проводят жизнь, покупая и продавая участие в прибылях или бумаги концернов, производящих реальный товар, присваивают комиссионные, обращают в наличность, но сами ничего не производят. Вообще ничего.

— Ничего, кроме денег! — напомнил Пелхэм, вызвав не сколько глухих смешков.

— Вот именно! — подтвердил Раф. — Ничего, кроме денег. Целая жизнь — шесть, семь, восемь десятков лет, — и что останется после них, кроме крупного счета в банке? Какой след оставят они на земле после того, как их накопления приберут к рукам жирненькие маленькие Потребители-наследники? Что засвидетельствует, что они прошагали по ней?

— Боюсь, что немногое, — согласилась женщина средних лет с рыжими волосами. Лизл узнала преподавательницу с философского факультета, но не могла вспомнить, как ее зовут.

— Если позволите, я процитирую Камю: «Я иногда думаю, что скажут о нас будущие историки. Для современного человека хватит одной фразы: он имел внебрачные связи и читал газеты».

— А я, если позволите, повторю Присциллу Муллен, — сказал Раф. — «Говорите за себя, Альберт».

Среди общего смеха снова заговорил Пелхэм:

— Вы это серьезно или просто пытаетесь раскачать лодку, как со своей киношной теорией по поводу звука и образа?

— Я абсолютно серьезен и в том, и в другом.

Пелхэм смотрел на него, словно ждал, что Раф улыбнется или рассмеется, обратив все в шутку. «Долгонько придется ему ждать», — подумала Лизл.

— Ладно, — сказал наконец Пелхэм. — Если все это так, почему бы Творцам не завладеть миром?

— Потому что они не знают, кто они такие. И потому что долгий опыт научил многих из них не обнаруживать себя.

— Еще раз почему, ради всего святого? — воскликнула Лизл.

Глаза Рафа пристально смотрели на нее.

— Потому что они уже потерпели или пострадали от масс Потребителей, которые пытаются уничтожить всякий намек на превосходство других, которые делают все возможное, чтобы задуть самую слабую искорку оригинальности, где бы она ни мелькнула. Даже в их собственных детях.

Лизл показалось, что в тайных глубинах ее собственного прошлого глухо ударил колокол в тон словам Рафа. Это неприятно взволновало ее.

— Я потребил слишком много напитков, чтоб сотворить в ответ что-нибудь умное, — заявил кто-то на дальнем конце стола и обратился к своей соседке: — Пойдем потанцуем?

Они направились на крошечную танцплощадку и принялись медленно покачиваться под мелодию из музыкального автомата. Несколько человек последовали за ними, остальные стали прощаться и расходиться.

Лизл с Рафом остались за столом одни.

Лизл оглядела слабо освещенную таверну, стены, увешанные свидетельствами достопамятных событий в истории университета, своих коллег, танцующих на площадке. Вновь устремив взгляд на Рафа, она обнаружила, что он пристально смотрит на нее из-за краешка бокала. Глаза его блестели в неоновом свете. Под испытующим взором она почувствовала себя неуютно.

— Хотите потанцевать?

Лизл секундочку поколебалась. Она очень редко отваживалась потанцевать — вечно считала себя неуклюжей — и никогда не имела особой возможности научиться. Но два с половиной бокала вина, циркулирующих в кровеносной системе, несколько ослабили сдерживающие центры, и она была слишком заинтригована, чтобы сказать «нет».

— Я… м-м-м… конечно.

Он вывел ее из-за стола, обнял, прижал и умело повел по маленькой площадке. Они плыли, кружились как единое целое. Легкие пожатия и движения его левой руки, сжимавшей ее правую руку, или правой, лежащей у Лизл на спине, безошибочно подсказывали следующий шаг. Впервые в жизни она чувствовала себя грациозной.

— Где вы научились так танцевать? — поинтересовалась — Я думала, это давно забытое искусство.

Он пожал плечами.

— Родители заставляли меня брать уроки бальных танцев, когда я был маленьким мальчиком. Выходило довольно легко. Я был самым лучшим в классе.

— А скромности вы где учились?

— Я постоянно проваливался на экзаменах, — рассмеялся он.

Освоившись с ощущением плавного скольжения по полу она начала ощущать еще кое-что — тело Рафа совсем рядом, совсем близко.

В глубине ее существа зашевелились прежние чувства. Сначала она даже не поняла, что именно она чувствует. Прошло столько времени с тех пор, как она вообще что-то чувствовала. После всех номеров, которые проделывал с ней Брайан в последние дни их супружеской жизни, и мерзости развода, Лизл попросту отключилась. Не желала иметь никаких дел с другими мужчинами, женщины тем более не интересовали ее в этом плане, так что она впала в некую сексуальную кому.

Что же теперь происходит? Что она чувствует? Нельзя отрицать, как приятно, когда кто-то держит тебя в объятиях. Она удивлялась тем ощущениям, что пробуждались и оживали после многолетнего сна. Соприкосновение с другим человеком. Она забыла, что это такое. Она думала, что ей это больше не нужно. Может быть, ошибалась.