Булавин 1-2(СИ) - Василий Сахаров

  - Князь, голутвенные распалены, и пока их унять нельзя. Слухи ходят, что с Запорожья против царя сечевики идут, да с войском донским, что на границе стоит, непорядок. Пока они не развеются, покоя не будет. Езжай ты, князь, без шума и по-тихому на Азов или Воронеж. Как все затихнет, так и будешь беглых ловить.

  - Чушь полнейшая, - ответил высокомерный князь. - Есть указ государев, и я его буду исполнять.

  - Как знаешь, князь, - прошептал Зерщиков и вернулся к остальным старшинам.

  Тем не менее, спокойствие княжеское было напускным. Вчера, на подходе к Черкасску, его догнал гонец из Воронежа, с тревожной вестью, что Сечь бурлит и, действительно, донские полки Максима Кумшацкого изменили государю и уже бесчинствуют в окрестностях Твери. Казаки нападают на богатые поместья, убивают помещиков, освобождают крестьян и уничтожают всякое промышленное производство.

  Первым побуждением князя было бросить все и мчаться со своим отрядом обратно, дабы вступить в бои с бунтовщиками, но его приказ никто не отменял, а с ослушниками царь Петр никогда не церемонился. Решено, он останется на Дону и, пока казаки жгут боярские дома в России, он будет жечь их хаты здесь. Никто и никогда не мог сказать про князя, что он мягок сердцем и уступчив к людям, но теперь, он станет делать такое, что жестокость его, в веках запомнят.

  К тому же, азовский губернатор Толстой, знающий о цели княжеской экспедиции, обещал полностью поддерживать его и в случае нужды незамедлительно выслать ему в помощь крепостных драгун да казаков. Ко всему этому, Толстой добавлял, что слухи о беспорядках на Сечи чрезвычайно преувеличены. Он получил известия от гетмана Мазепы с точными сведениями, что недовольные есть, но на Дон никто из сиромашных не стронется.

  Ранним утром следующего дня, отряд князя Долгорукого в составе 17 офицеров, 40 солдат, 20 денщиков, 15 подьячих, а также 80 казаков из Таганрога и Азова с тремя всадниками при каждом, покинул Черкасск и двинулся в сторону Северского Донца. Как немаловажное дополнение, с отрядом отправились пятеро уважаемых донских старшин со своими людьми: Петров Ефрем, Саломат Никита, Савельев Абросим, Иванов Иван и Матвеев Григорий.

  Отряд полковника двигался неспешно, останавливаясь в каждой станице и на каждом хуторе по пути своего следования. Несмотря на то, что гонцы во все концы Войска Донского, с предупреждением о появлении карателей, были отправлены заранее, не все беглые успели покинуть свои хаты. У кого-то семья-хозяйство, а иные на извечный русский "авось" понадеялись. Соответственно, заинтересованные в поимке беглых, и не желающие навлекать на себя гнев Петра донские старшины, сдавали таких не расторопных людей сразу же. Ну, а князь Юрий показал себя во всей красе. Рваные ноздри и клеймо на лоб, были самыми мягкими наказаниями для тех, кто попал в его руки. Однако же Долгорукий был недоволен. В деле поимки двуногого имущества, он был человеком чрезвычайно опытным и понимал, что ловит только одного беглеца из десяти, а основная масса где-то прячется.

  Вечером 10-го сентября отряд полковника остановился на ночь в Обливенском городке. Сначала хотели двигаться дальше, так как атаман городка встретил князя и его офицеров хлебом-солью, и принес клятву, что пришлых людей в городке было десятка три, и все они, прослышав про отряд Долгорукого, давно по речным плавням разбежались. Однако, один из черкасских старшин, ранее жил в этом городке. Он вскрыл обман атамана, а затем быстро отделил старожил от беглецов, которых оказалось почти двести человек. Князь был в ярости, как же, его посмели обмануть. Обливенских казаков, не взирая на награды и возраст, секли как холопов, а над пойманными беглецами издевались уже с выдумкой. За прошедшие деньки бравое офицерство пресытилось простотой и требовалось что-то необычное, дабы распалить в себе интерес к происходящему действию.

  После проведения экзекуций, двигаться в другую станицу смысла уже не было, так что решили ночевать в Обливенском. Настроение Долгорукого заметно улучшилось, двести беглых в один день это хороший улов, а завтра князь собирался разделить отряд на три части и развернуть свою ловчую сеть шире.

  И вот, докуривая последнюю перед сном трубку, довольный жизнью вообще и собой в частности, князь Юрий стоял у раскрытого окошка атаманской избы и, глядя на затаившийся ночной городок размышлял:

  "Нет, все же не могут холопы по достоинству оценить всей гениальности Петра. Не хотят ценой собственной жизни, во славу государеву, строить верфи, города и заводы, и не желают принимать новые обычаи. Одно слово - быдло. Ничего! Мы еще заставим этих глупцов отречься от старых порядков и просвещенную Европу уважать, как мы - русская аристократия, ее уважаем. И эта чернь смеет вспоминать времена Ивашки Грозного? Рабы говорят, что надо свое делать, а не иноземное отребье и порядки на Русь тянуть? Чушь полнейшая! Правильно государь-батюшка их всех к ногтю прижимает, ведь иначе никак нельзя. А то сегодня они старое возрождают, да что-то свое мастерят и изобретают, а завтра вольностей древних потребуют, да вспомнят что их предки не холопами и крепостными, а вольными людьми были".

  Тяжко вздохнув и, в очередной раз, прокрутив в голове сегодняшний день, князь отправился спать.

  Ночью все еще было жарковато, и пропотевшие за день драгуны ходили перед атаманским жильем, охраняя покой своих спящих командиров: полковника Долгорукого, майора князя Несвицкого и поручика Дурасова. Другие офицеры и прикомандированные чиновники: майор Матвей Булгаков, капитан Василий Арсеньев с двумя сыновьями-офицерами, подьячими и писарями, расположились в соседних казачьих дворах. Что касаемо донских старшин, то эти остановились на постой в приказной избе, на другой стороне невеликого городского майдана. Этих охраняли азовские казаки и верные подручники.

  Вскоре, господа офицеры, чиновники и старшины заснули, а драгуны и казаки, стоявшие на карауле у войсковой избы и других мест, выбранных для ночевки, лениво бродили по дворам и клевали носами. Все спокойно, еще одна станица и еще одна ночь.

  Вдруг, где-то совсем близко завыл волк, а ему в ответ, сразу же, отозвался другой. Начальник охраны, пожилой и многое повидавший в своей жизни крепкий сержант, невольно вздрогнул. Он почуял что-то неладное, переглянулся со стоявшим рядом казаком из свиты Ефрема Петрова и спросил:

  - Что такое? Для волков время еще не то...

  Казак потянул из-за пояса пистоль и ответил:

  - Думаю, что это другие волки, о двух ногах, которые...

  Сержант хотел закричать, поднять тревогу, но не успел. Позади него и казака с пистолем поднялись две тени, которые ножами одновременно ударили караульных в шею, и оба охранника, уже мертвые опали на землю. Из дворов и проулков появились новые ночные тени. Это были запорожцы и казаки Булавина, вернувшиеся на Дон. Восставшие стремительно врывались в хаты, где так же, молча, без криков, убивали царских офицеров, солдат и казаков, изменивших своему Войску.

  Однако не все прошло гладко. В ночной тишине раздался оглушительный свист, и ночную тишину разорвали первые ружейные выстрелы. Князь Долгорукий и офицеры, разбуженные шумом, вскочили с постелей и схватились за лежащее рядом оружие. Прошла минута, а за ней другая. Сначала на улице слышался шум схватки, но он быстро затих, и опять наступила тишина. Напряженные офицеры, сжимая в потных руках палаши и пистолеты, стояли посреди избы.

  - Тишка... - закричал князь денщику. - Свет давай.

  Тишка, невысокого роста пожилой дядька, кинулся зажечь лучину. Но в этот момент, сквозь узкие окна и внезапно выпавшую крепкую дубовую дверь в комнату ворвалось несколько нечеловечески быстрых и гибких людей с длинными кинжалами в руках. Офицеры ничего не успели, ни выстрелить, ни палашом взмахнуть и, не давая врагам ни единого шанса, в считанные секунды нападавшие порезали их как баранов.

  Прошло несколько минут. Обезображенные трупы Долгорукого и его офицеров валялись у крыльца избы. Вокруг них стояло около сотни казаков, как булавинцев, так и местных жителей. Среди них появился Кондрат, который двигался вместе с конным авангардом своего войска и первым, полчаса назад срубив царского драгуна из конного дозора, вступил в бой,

  Атаман оглядел своих разгоряченных боем людей и обливенских казаков, потиравших побитые спины и бока. После этого взглянул на труп князя. Что-то, совершенно неслышно для окружающих, прошептал, и приказал сбросить все вражеские трупы в волчьи ямы за городком. Собаке - собачья смерть и такие же почести в смерти.

Войско Донское. Черкасск. 12.09.1707.

  Уничтожать карателей меня не взяли, хотя я и следовал в авангарде нашего войска вместе с отцом. Ну, это и понятно. Батя оставил меня с вьючными лошадьми, а сам занялся конными вражеским дозорами. Запорожские пластуны и умельцы из отряда полковника Лоскута, который увеличился до полусотни, в это время вырезали отряд Долгорукого.