Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером - Александр Бородыня

— Где, покажи!

С трудом отлепившись от разделочного стола, повар опустился на пол, закивал бессмысленно. Он поднял ногу в полосатом красно-белом носке (ботинок валялся рядом) и смешно лягнул в сторону открытой двери.

— Здесь рядом… Налево иди… В подсобке она… — он всхлипывал, как маленький ребенок. — Честно, я ее не трогал!.. Не трогал!

Не прошло и десяти минут, а они вышли из ресторана через тот же служебный вход. Таня ничего не говорила, она только все время вытирала кулаком слезы. Ожидая, что она будет связана, Ник прихватил с собою нож и, одной рукой поддерживая девушку, в другой руке он так и сжимал его, нес острием вниз, будто ожидая нападения.

На запястьях девушки были багровые следы то ли от веревок, то ли от сильных мужских пальцев, но веревки резать не пришлось. Он нашел ее сидящей в темном углу кладовки. Таня закрывала лицо ладошками и прижимала к груди коленки. Она не сразу поняла, что мучения ее окончились. Она даже успела махнуть кулачком в лицо Нику (тот не отвернулся, и вышло довольно болезненно), только потом зарыдала без голоса.

— Девять минут, — сказала Ли, протягивая часы. — А это отдай, — она вынула из руки сына нож и бросила его внутрь своей пляжной сумки. — Бедная девочка!.. Господи, что они с тобой сделали…

— Ничего особенного не сделали… — Татьяна лязгнула зубами. — Изнасиловали! Больше ничего не сделали!..

— По-моему, тебе искупаться надо! — сказала Ли, и в голосе матери, столь старательно изображающем сочувствие, Ник ощутил ревность и фальшь. — Пошли, искупаемся наконец… Кофе я больше не хочу!

Хотели устроиться здесь, прямо напротив ресторана, но показалось опасно, и они прошли в том же направлении, что и накануне вечером, довольно далеко по набережной. Было невыносимо жарко, ветер дул в сторону моря, забирая последнюю свежесть. Ник хотел еще раз глянуть на затопленную у волнореза каменную фигуру.

Они спустились по каменным ступенькам и устроились среди загорающих. Ли сняла платье, достала бутылочку с кремом от загара, намазала ноги, потом вынула из сумки и протянула девочке свои темные очки.

— Прикрой глаза, детка, они у тебя непристойно красные, и рассказывай!

Татьяна вытерла губы и надела очки.

— Вчера, когда ты ушел, — сказала она уже почти нормальным голосом, обращаясь к Нику, — я пошла к себе в комнату. Я не заснула и пошла во двор. Там эти ребята… Они ликером меня угостили, орешками солеными… Я думала… Сидели, говорили, говорили… Они по-русски плохо понимают, смеялись тоже… А потом этот Рашид повернул на меня ствол и говорит: «Пошли!» Я так удивилась сначала… Я даже не испугалась…

— Они что, втроем тебя? — спросил Ник.

Ли молчала, продолжая втирать крем от загара, теперь уже в плечи. Она завинтила крышечку и убрала тюбик, Пик заметил, как она слегка ломает левой рукой свою правую руку. Ей было неприятно все это слушать.

— Вчетвером!.. Я не помню… — девочка всхлипнула. — Так больно было, больно… Я не помню! Кажется, вчетвером!

— И этот повар, он тоже? — спросила Ли.

— Тоже! Нет, что я говорю… Зачем я на человека наговариваю… Он только лицо мне протер салфеткой… Смочил салфетку в вине и протер мне лицо. Он думал, что я умерла…

— Как глупо! — сказала Ли. — Взяли живого человека и попользовались… Вот просто так… Непредставимо… — Она смотрела на море. — Взяли и попользовались втроем!

— Во время войны все бывает, — сказал Ник и понял, что сказал это слишком напыщенно.

Он не мог простить себе слабость. Он не сделал того, что хотел, теперь придется искать другого случая.

— Когда твоя группа возвращается? — спросил он, протянул руку и снял с Татьяны очки.

— Завтра!

— Я думаю, тебе здесь нечего ждать, собирай вещички и уезжай. Я так думаю, они до тебя доберутся, мало не покажется…

Он набрал пригоршню песка в кулак, подставил ладонь и выпустил на нее тоненькую струйку. Он следил за секундной стрелкой, пытаясь соразмерить возрастающий холмик песка на ладони и движение металлической паутинки по цифрам. Но песочные часы совсем не строили.

Вышибая горку песка из ладони сына легким ударом снизу, Ли сказала:

— Пошли купаться!

Ник глянул на мать укоризненно, девочка посмотрела испуганно.

— Не стоит откладывать удовольствия, — пояснила Ли. — Есть вероятность все потерять!

7

Он заснул под солнцем, Ли что-то говорила негромко, ненавязчивый ее голос пролетал мимо. Очнувшись, Ник накрыл полотенцем раскалившийся под прямыми лучами затылок. Мать уже вышла из моря, она отряхивала воду, даже после купания Ли выглядела усталой. Ее синий закрытый купальник показался черным, а губы — бесцветными и неживыми.

Опускаясь рядом на подстилку, она спросила:

— Где девочка? — холодный мокрый локоть матери задел его раскаленную сухую кожу.

— Не брызгайся, ма! Не знаю… Я заснул… Наверное, ушла. — Ник присел, придерживая на голове полотенце. — Ей действительно лучше сразу уехать, ей опасно. Нам, кстати, тоже лучше уехать. Я не знаю, что этому повару может в голову прийти.

— Тебя это удивит! — сказала Ли и отняла у него полотенце. — Но ее нет у волнореза.

— Кого нет? — не понял Ник.

На полотенце остались его волосы, он смотрел, как один волосок прилепился рыжей черточкой к ее влажному телу. Он все еще не мог проснуться. Заболела голова. Он прищуривался. Пляж перед глазами плыл желто-белым маревом. Все вокруг будто изгажено жирными черными кругами слепых пятен.

— Каменный балбес пропал! — сказала Ли и ноготками сняла с себя волосок. — По крайней мере, под волнорезом, там, где мы вчера видели утопленную скульптуру, теперь ее нет.

А куда она делась?

Недалеко, метрах, наверное, в пяти от них летал пятицветный упругий мяч. Смуглые и белые острые руки были обращены к небу. Мужчины и женщины, азартно выкрикивая что-то, прыгали и падали в песок, пытаясь удержать полосатый шар в состоянии полета, за мячом было очень трудно следить, мешали слепые пятна.

— Не знаю. Я проплыла вокруг волнореза два раза.

— Ты не перепутала?

Мяч ударился о песок, отскочил и прыгнул прямо ему в лицо. Ник отбил теплую надутую клеенку кулаком.

— Извините! — послышалось будто издалека. — Извините!

Был полдень, солнце отражалось в выпуклом стеклышке часов, так что не рассмотреть стрелки. Часы, снятые и брошенные на подстилку, ощутимо тикали, или это от жары тикало в его голове. Он встал, размял ноги. С моря принесло порывом прохладу.

— Пойдем посмотрим еще раз, — попросил он.

Но Ли уже намазывала кремом подсыхающее тело. Она закрыла тюбик, надела очки, взяла сигарету, помяла ее в пальцах, чиркнула лениво спичкой, взгляд из-под очков был достаточно выразительным.

— Как хочешь, ма, ты же знаешь, я плавать не умею. Если я утону, это будет на твоей совести!

Она смотрела на голую спину удаляющегося мальчика, на его ноги. Ноги подскакивали, босые, на обжигающем песке.

«Ник, не ходи… — подумала она. Заставила себя затянуться сигаретой, сдержала дрожь в пальцах, облизала соленые сухие губы. — Не ходи, пожалуйста, не ходи!.. — говорила молча она. — Если хочешь, я разденусь, ты сможешь меня сфотографировать, только не ходи туда… Тебе не нужно на это смотреть».

Ее все еще подташнивало, во рту сохранялся вкус морской воды. Тикали громко лежащие на подстилке его часы.

Плюхнулся рядом мяч. Ли выпустила дым через ноздри. Мяч лежал рядом на расстоянии вытянутой руки, но она заставила себя и не шевельнулась. Сквозь выгнутые коричневые стекла своих очков она с напряжением смотрела на сына. Треугольная красивая спина его казалась совсем белой. Ник наклонился к какому-то ребенку, что-то сказал, ребенок что-то ответил.

Молодая, наголо бритая женщина наклонилась к мячу. Синяя повязка на черепе, синяя полоска под животом… Маленькие груди открыто торчали в лицо Ли, закрывая перспективу.

— Ну что же вы? — укоризненно спросила бритая женщина. Она подбросила мяч, ударила его в воздухе маленьким крепким кулаком.

Ребенок протягивал Нику надувной круг, круг был большой, однотонный, красный, с желтой блямбой затычки. Ли, чтобы не смотреть больше, повернулась на живот. Легла, вытянулась, опустила голову на сумку. Тело уже просохло. Ей становилось жарко.

От купающихся в полосе прибоя малышей во все стороны летели брызги. Брызги разлагались в полуденном свете в моментальные радуги. Попадая на сухую раскаленную кожу, они обжигали. Ник поднял надувной круг, одолженный у чужого ребенка, и понес его над головой, почти как олимпийскую эмблему. Преодолевая неприятные прикосновения моря, он медленно вошел по грудь, потом положил круг на воду, лег на него. Круг выдержал его вес.

Шлепая руками и медленно отдаляясь от берега, Ник повторял: