Шла шаша по соше (сборник) - Макс Неволошин

Вдруг замечаю сквозь деревья просвет. Поляна – километра три в обход, не меньше. Это если по трассе. А если срезать в узком месте… Вон лыжня пошла на срез. Метров триста! Однако кто-то там стоит, похоже наблюдатель. Присмотрелся, а это Лёха Белешов из класса «B». Двоечник и балда, но человек хороший. Он меня тоже узнал.

– Здорово, – говорю, – Беляш. А ты что не бежишь?

Он широко улыбается, подмигивает.

– А я вчера лыжу сломал. У тебя курить есть?

Поколебавшись, достаю «Мальборо». Я тогда фарцевал американскими сигаретами. Покупал у двоюродного брата оптом. А в школе торговал в розницу, иногда поштучно. Имел две пачки с блока.

Беляш прикурил, с удовольствием затянулся. В воздухе зависло ароматное облачко. Я позавидовал ему, но сдержался.

– Ты меня не видел, окей?

– Ясен пень.

На втором круге опять завернул к Беляшу. Лёха обрадовался – тоскливо стоять без дела.

– С тебя ещё «Мальборо», – говорит.

– А ты не обкуришься?

– Не боись.

Отошли с ним в кусты, перекурили. Он рассказал якобы новый анекдот про Брежнева. Я притворно усмехнулся. Затем вернулся на трассу. То есть опять срезал.

Несколько человек меня обогнали. Потом слышу: иийх-а, иийх-а! Яцек мчится – глаза выпученные, и пар от него идёт. Последние силы отдаёт, бедняга. Снова орёт: «Лыжню, иийх-а! Лыжню!!!» И не вникает, что мы это уже проходили. А ведь отличник. Вот до чего спорт доводит.

На финишной прямой меня легко обошёл Юденич. Он и занял первое место. Второе – Яцек. А третье – обалдеть! – я. Физрук долго и недоверчиво смотрел на хронометр. Потом на меня.

– Хм… Значит, можешь, Неволошин, когда захочешь. Ты не срезал?

– Нет. Вон спросите у Белешова.

– Не. Я б ему не дал, – честно говорит Лёха.

Я ловлю на себе подозрительный взгляд Аркаши Яцековского. Он пытается что-то сообразить. Но он слишком устал.

Об этом давнишнем случае мне напомнил престранный сон.

Фиджи. Plantation Island. Вода слепит, как фальшивый бриллиант. С берега веет рестораном и тропическими цветами. У пристани десяток частных яхт. На них – загорелые, худые люди без возраста. Не знающие, какой сегодня день недели, месяц, год. Единственная забота – хороший ветер. Неужели я один из них? Нет… Да! Иначе откуда здесь моя жена – в шезлонге, с бокалом в руке? Спасибо тебе, Господи.

На соседней яхте возится с парусами типичный морской волк. Коричневый, сухой. Блондинистые волосы падают на лоб. Он пристально смотрит на меня. И вдруг я понимаю, что это Лёха Белешов. Беляш.

– Здорово, Лёша, – то ли вслух, то ли мысленно произношу я, почему-то я не смог назвать его Беляш. – Ты меня узнал?

– Конечно, узнал.

Он улыбается, протягивает руку.

– Что ж ты не спрашиваешь – откуда я, почему здесь?

– А я про тебя всё знаю. Закурим?

Он лезет в карман шорт. И я догадываюсь, какие вот-вот увижу сигареты.

И просыпаюсь.

Чужие родственники

Кому интересны чужие родственники? Тут своих-то еле вспоминаешь по большим праздникам. Или наоборот, когда они попросят у тебя денег. Бывают, однако, странные моменты – вдруг задумаешься ни с того ни с сего… Не о тех, которые насчёт денег. О других. Которым давно ничего не требуется. В последний раз это случилось, когда меня оштрафовали на триста долларов.

Я в целом законопослушный человек: сберкассы граблю только в розовых мечтах, одинаково боюсь и хулиганов, и полиции. Нет, полиции всё-таки сильнее. Ибо ни один тихий обыватель не гарантирован от малоприятных контактов с полицией. Более того, почти на них обречён. Общеизвестно, что блюстители всех стран любят прессануть именно тихого, законопослушного гражданина. Меньше хлопот, больше доход. С пьяного бомжа чего возьмёшь? Только микробов. Бандюга вообще может пристрелить. Зачем лишний риск, когда вот он – очкарик с портфелем? Ходячий шанс, лёгкая добыча.

В общем, оштрафовали на триста долларов за курение в неположенном месте. Есть у меня дурацкая особенность – вечно попадаю в неположенные места. Противиться этому утомительно, а главное, бесполезно. Если на двери написано «Посторонним вход запрещён» или, допустим, «Спецобслуживание», я не в силах пройти мимо. Страсть как любопытно: кто эти непосторонние? И как их там обслуживают? Хотя бы одним глазком. Как бы случайно. А вдруг откроется? Иногда я думаю, что и помру в неположенном месте. Не в больничной койке, как все нормальные люди. А где-нибудь под звёздами, например в мексиканской пустыне. Или на бразильском карнавале. Хотя нет, не стоит портить людям карнавал.

Между прочим, в этом закутке всегда курит народ. В то утро я оказался в компании старой бомжихи с узелком. От её самокрутки пованивало чем-то нелегальным. Вдруг – оппа! – двое из ларца. Девочка и мальчик в форме. Невысокие, крепкие. Лица стёрты, глазки тусклы. На поясах дубинки и прочие гаджеты общественного устрашения. Брюки заправлены в короткие массивные сапоги. Такими удобно бить лежачего по рёбрам. И сразу:

– Документы!

Бабушка, ловко поплевав на окурок, сунула его в карман. Затем углубилась в свой вещмешок.

Интересуюсь:

– А в чём дело-то?

– Тут курение запрещено.

– Но… все же курят. И знака нет.

– Документы. Быстрее!

Смотрю, рука на дубинку легла. Пришлось достать аусвайс. Мальчик в него долго и напряжённо вглядывался. Шевелил губами. Сверял что-то, переписывал. Тут его напарница говорит бомжихе ласково:

– Это ваш поезд?

– Мой.

– Можете ехать.

– А я? – спрашиваю – Это и мой поезд.

– Вам – штраф. Триста долларов.

– Но почему?

– Разговариваете много. Ещё слово – и будет четыреста.

Уже в спины им, чтоб не совсем потерять лицо, говорю:

– Ну, хоть эту сигарету можно докурить? Всё равно оштрафовали.

Медленно оборачиваются.

– Передумали ехать? Хотите у нас отдохнуть? Сейчас устроим.

И злобно смотрят, гады, всерьёз ненавидят. Я всегда беспокоюсь, когда на меня так смотрят. Сел в поезд и думаю: ну за что? Что я им сделал? Разве я у них отнял триста баксов? Может, их дрессируют так, чтоб сразу подавить, запугать, размазать оппонента? Но в моём случае это явный перебор. Ведь страх перед ними – в трёх поколениях – читается на мне крупными буквами. Что бы я ни говорил и как бы ни выпендривался. Нет, про три поколения это я зря.

Я вспомнил фотографию деда. Мама прислала её по факсу несколько лет назад. Долгое время считалось, что все его изображения утеряны. Но, когда умерла тётя Женя, в её архиве нашли этот снимок. Бабушка и дед сидят в позах манекенов. Плюшевая драпировка на заднем плане. Узнаваемый стиль провинциального ателье. И надпись в левом углу «Брест. Май, 1941».

Я бы не увидел этого фото, если бы не мой приятель Дима. Мы познакомились в Веллингтоне. Человек он своеобразный. Впрочем, среди моих друзей преобладают необычные люди. Дима работает таксистом, одновременно сочиняет авторские песни. Записал четыре диска, где ностальгия по родине number one чередуется с издевательствами над, так сказать, родиной number two. Спрашивается, зачем было уезжать? И почему бы не вернуться? Ещё мой друг коллекционирует военную меморабилию. Каски, ранцы, заржавленные штыки. Задумывается о покупке «шмайссера». Трижды разводился и дважды сходился с первой женой. Предпоследний развод широко отмечался эмигрантской тусовкой. Каждому гостю Дима объяснял:

– Отдал ей б… квартиру, б… шкаф, диван – всё! Только машину оставил. Сижу в полном дерьме. На машине пятнадцать тыщ долга! А я радуюсь, как пацан. Макс, братишка, наливай! Эта б… Эта сс… она… Она мне воздуху не давала. Я без неё горы сверну. Давай – за новую жизнь!

Через пару дней иду на работу. Вижу – Дима, озираясь, спешит из подъезда экс-супруги.

– Эй! – говорю. – Димыч, привет. Ты откуда? Ты вроде как развёлся?

И слышу гениальный ответ:

– Я тут подумал… – вздох. – Света – девушка молодая, красивая. Ей ведь надо с кем-то интимно общаться? Так пусть лучше общается со мной, чем с каким-нибудь проходимцем.

Однажды мой друг увлёкся розыском пропавших без вести защитников Брестской крепости. У него там дед погиб. Дима начал переписку с энтузиастами всего мира. Внедрился в электронные базы данных. Освоился на сайтах диггеров. Якобы нашёл кого-то. Тогда я ему сказал, что и мой дед воевал в тех краях. Не в самой крепости, где-то рядом. Диму эта новость возбудила.

– И что с ним?

– Кажется, пропал без вести.

– Где-то рядом, кажется… Тебе что, наплевать? Это же твой дед!

– Ну, дед… – ответил я. – Только какой смысл? Что изменит это знание?

– Нельзя быть таким прагматиком. Прошлое имеет огромный смысл. Я не могу это объяснить, просто чувствую. Хочешь, узнаем, что стало с твоим дедом?

– Бабушка тридцать лет пыталась.

– Технологии же другие! И раскопали многих за это время. Фотку его сможешь достать?

Вечером я позвонил маме. Через неделю получил факс. Увы, Дима переоценил новые технологии. Зато у меня остались полторы страницы рукописного текста. Всё, что мама слышала о деде из разговоров с отцом, бабушкой, тётей Женей. И вот этот снимок.