Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

Достижения в культурной и научной областях. Если попытаться в двух словах охарактеризовать основные достижения второй сталинской политики в сфере образования, науки и культуры в рассматриваемый период, то сделать это можно будет просто — была осуществлена подлинная культурная революция. Революция, по фундаментальным своим параметрам, вполне сопоставимая с революцией в сфере социально-экономических и политических отношений. Строительство нового общества, разумеется, было немыслимо без ликвидации неграмотности, поскольку неграмотный член общества не мог быть активным участником этого процесса. Начатая в первые годы Советской власти кампания по ликвидации неграмотности в основном была завершена во второй пятилетке. В эти годы успешно осуществлена программа обязательного начального обучения и всеобщего обязательного политехнического образования в объеме семилетки. Всего за вторую пятилетку в городах и поселках городского типа была построена 3671 школа, а в сельской местности — 15 107. Кроме того, по указанию партийных органов в 1936 году было освобождено 941 школьное здание, использовавшееся не по назначению. Масштабы решения проблемы выглядят впечатляющими и наглядно показывают, что в этом деле успехи нашей страны не имели аналога в мировой истории. Надо подчеркнуть, что столь впечатляющие результаты базировались на продуманной политике в области подготовки в массовом количестве педагогических кадров как среднего, так и высшего звена: создавались педагогические вузы, совершенствовалось качество учебников, был, наконец, положен конец всевозможным экспериментам в области образования, нанесший в предшествующие годы существенный ущерб делу.

Что касается роли Сталина во всех этих делах, то надо сказать, что он не просто следил за развитием процесса в целом и определял его магистральные направления, но и лично участвовал в выработке основополагающих указаний по таким проблемам, как составление учебников по новой истории и истории СССР. Проекты учебников по всеобщей истории и особенно истории СССР широко обсуждались общественностью. Вождь выступил в роли одного из участников обсуждения, причем, само собой понятно, что его мнение воспринималось как истина в последней инстанции. Попутно надо отметить, что тиражи учебников по различным областям знаний росли не по дням, а по часам, что также свидетельствовало о внимании руководства страны к вопросам образования. За 1934–1938 годы тираж учебников для начальной и средней школы превысил 596 миллионов экземпляров[733].

В августе 1934 года, находясь на отдыхе на Юге, он вместе с Кировым и Ждановым сформулировал требования к подготавливавшимся учебникам по этим предметам. Участие Кирова и Жданова в составлении замечаний, по всей вероятности, носило чисто номинальный характер: вождь таким способом желал продемонстрировать наличие коллективного руководства и что не он один и самолично выносит вердикты по оценке исторических событий прошлого.

Нельзя сказать, что эти замечания отличались особой глубиной и широтой постановки проблем. Но ряд ценных и новых мыслей в них все же содержится, и они важны не только сами по себе, но и как зримый показатель и предвестник постепенной эволюции Сталина в сторону все более определенного и безусловного восприятия государственного мышления как основы подхода не только к истории, но и к внешней политике, международным отношениям в целом. Речь, разумеется, не шла об отказе вождя от классового подхода при анализе исторических событий: такого шага от него нельзя было ожидать в любом случае. Но тем не менее он продемонстрировал способность в ряде случаев преодолеть шаблонные и зауженные рамки чисто классовых критериев в оценке ряда важнейших событий российской и мировой истории.

Так, вполне справедливо и в полном соответствии с реальностями прошлого он подчеркивал необходимость рассматривать историческое развитие России не в отрыве от общего исторического хода событий, а в органической связи с ним. В частности, он писал: «Мы считаем необходимой коренную переработку конспекта в духе изложенных выше положений, при этом должно быть учтено, что речь идет о создании учебника, где должно быть взвешено каждое слово и каждое определение, а не о безответственных журнальных статьях, где можно болтать обо всем и как угодно, отвлекаясь от чувства ответственности.

Нам нужен такой учебник истории СССР, где бы история Великороссии не отрывалась от истории других народов СССР, — это во-первых, — и где бы история народов СССР не отрывалась от истории общеевропейской и вообще мировой истории, — это во-вторых»[734].

Весьма примечательно и другое принципиальное замечание Сталина, отражающее интернационалистский подход вождя к истории страны. Он ставил в упрек группе авторов конспекта учебника следующее: «Она составила конспект русской истории, а не истории СССР, то есть истории Руси, но без истории народов, которые вошли в состав СССР (не учтены данные по истории Украины, Белоруссии, Финляндии и других прибалтийских народов, северокавказских и закавказских народов, народов Средней Азии и Дальнего Востока, а также волжских и северных районов, — татары, башкиры, мордва, чуваши и т. д.)»[735].

Замечание Сталина, конечно, по существу верное. Однако сразу же за этим замечанием следует унаследованный от ортодоксального большевизма тезис о колонизаторской роли, которую якобы сыграла Россия по отношению к другим народам империи. Мне уже в первом томе доводилось достаточно подробно касаться данного сюжета. И, как представляется, в целом удалось показать несостоятельность этого старого большевистского тезиса, на базе которого в силу многих причин росли и набирали силу различные националистические течения, подрывавшие основы единого государственного пространства страны. Сталин занимал в данном вопросе явно непоследовательную и двойственную позицию. Он то подвергал критике колониальную природу внешней политики царской России, особенно в отношении так называемых покоренных народов. То обрушивал свой удар против проявлений местного национализма. Иными словами, его воззрения по данному вопросу напоминали собой маятник, качавшийся то в одну, то в другую сторону — в зависимости от политической конъюнктуры, складывавшейся на данный момент. Вот и в своих замечаниях он счел необходимым акцентировать внимание на том, что «в конспекте не подчеркнута аннексионистско-колонизаторская роль русского царизма, вкупе с русской буржуазией и помещиками («царизм — тюрьма народов»)[736].

Замечания к конспекту учебника по новой истории носят довольно поверхностный характер. Здесь вождю, видимо, не хватило масштабности и широты подхода. Суть его замечаний сводилась к сумме не очень принципиальных по своей значимости упреков. Так, отметив, что, конспект учебника по новой истории выглядит лучше, чем по истории СССР, Сталин добавляет «но сумбура в этом конспекте все же достаточно много». И дальше идет, что называется, игра в дефиниции. Вождь пишет: «Нельзя поэтому допускать, чтобы Французскую революцию называли просто «Великой», — ее надо называть и трактовать как революцию буржуазную.

Равным образом нельзя называть нашу социалистическую революцию в России просто революцией Октябрьской, — ее надо называть и трактовать как революцию социалистическую, революцию советскую.

Сообразно с этим надо перестроить конспект учебника новой истории с подбором соответствующих определений и терминов»[737].

Нет, конечно, смысла вдаваться в детали всех этих вопросов. Принципиальное значение имело то, как в замечаниях прослеживается дальнейшая эволюция взглядов Сталина на философию истории вообще и на российскую историю в первую голову. Кое-какие новые моменты в этой эволюции уже прочерчиваются, хотя бы пока только пунктиром. Но в целом, как любили острить в пору перестройки, процесс пошел. И это был закономерный процесс, обусловленный не столько личными пристрастиями самого вождя, сколько реалиями эпохи. Несколько упрощая суть проблемы, можно выразить ее так — шел процесс формирования Сталина как государственника. Этот процесс не был однолинейным движением от одной суммы ценностей к другой. Он больше походил на органическое соединение различных по своей ценностной шкале принципов и подходов.

Но возвращаясь к теме развития образования, стоит упомянуть, что претерпела коренные изменения сама система вузов и техникумов; эти учебные заведения были укрупнены, в результате чего их общее количество сократилось с 832 в 1932/33 учебном году до 683 в 1937/38 учебном году. Однако число студентов выросло с 504,4 до 547,2 тысячи. Повысилась требовательность к поступающим в вузы. Отменялись ограничения, связанные с их социальным происхождением, введенные в первые годы Советской власти. Последнее было знаковым явлением, свидетельствовавшим о стремлении Сталина создать в стране и за рубежом впечатление о равенстве всех советских граждан. Это было тем более необходимо после принятия новой конституции, о чем речь пойдет в дальнейшем.