Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

– Знаем! Из поэмы «Братская ГЭС»! – послышалось сразу несколько голосов.

– Прекрасно, друзья, прекрасно! Что ж, встречайте, Евгений Евтушенко!

И снова аплодисменты, под которые конферансье уступает сцену моему тёзке. Тот, опустив голову, размашисто проходит к микрофону, замирает и, не дождавшись окончания аплодисментов, начинает:

Смири гордыню – то есть гордым будь. Штандарт – он и в чехле не полиняет. Не плачься, что тебя не понимают, – Поймёт когда-нибудь хоть кто-нибудь…[33]

Не помню название стихотворения, в общем, про гордыню. Дочитав, Евтушенко неожиданно добродушно улыбнулся, обводя взглядом зрителей.

– Добрый вечер! Повторяя слова предыдущего оратора, приятно видеть заполненный до отказа зал, – пошутил он под смех публики. – И знаете что… Открою небольшой секрет. Этой нашей с вами встречи не было бы, если бы не один человек, который и заманил нас, можно сказать, в этот славный город Свердловск. Он ваш земляк, чемпион по боксу и автор песен, которые звучат на правительственных концертах и в «Голубых огоньках». А ещё стихи отличные сочиняет. Такая вот разносторонняя, многогранная личность. Знаете, кто это?

– Евгений Покровский! – крикнул кто-то с галёрки.

– Верно! И он находится в этом зале, – взгляд Евтушенко остановился на мне. – Женя, можешь встать, явить себя людям?

Блин, хоть бы предупредил… Под овации зала, красный как рак, я поднялся, повернулся назад и слегка поклонился, после чего снова сел, продолжая держать на лице глуповатую улыбку. Ну, тёзка, ну удружил! Вовек не забуду.

– А я продолжу, – снова переключил внимание на себя Евтушенко.

Стихи он читал ещё минут двадцать, в паузах общаясь с залом. Шоумен неплохой, отметил я про себя. Затем уступил сцену Рождественскому. К тому времени я уже успокоился, перестал рефлексировать по поводу устроенной Евтушенко подставы, и смог сфокусироваться на смысле летящих со сцены рифмованных строк.

Выступали сегодня поэты мощно. В прошлой жизни не довелось ни одного живьём увидеть или услышать, только по радио и телевизору, а тут я вообще оказался в роли главного организатора. От этого меня слегка распирало в части гордости за самого себя. Эх, жаль, Полины нет, какими бы она сейчас глазами на меня смотрела. Муж – настоящий герой!

Рождественский, «отстрелявшись», под аплодисменты ушёл за кулисы, вышел Вознесенский. В принципе, порядок выхода поэтов я знал заранее, Высоцкому предстояло закрывать концерт. И петь он тоже будет, это я выяснил у него самого ещё накануне во время заселения поэтической делегации в гостиницу.

А вот и он сам! В чёрных, расклешённых брюках, в черной водолазке под горло, опять же чёрные ботинки на платформе, что хоть немного прибавляет ему росту. В руке гитара, которую он прислоняет к стулу. Сидевший рядом Вадик вскочил и с криком: «Володя!» принялся бешено аплодировать. Однако его примеру никто больше не последовал. То есть аплодировали, но не вскакивали. На данный момент Высоцкий всё ещё в статусе восходящих звёзд, один из, так сказать. А вот звезда Евтушенко, Рождественского и Вознесенского уже взошла. Но даже им стоя никто не аплодировал, не принято почему-то.

Выглядевший каким-то расслабленным Высоцкий по примеру выступавших перед ним обошёлся без предисловий, сразу начав со стихов. Объявил:

– «Певец у микрофона».

Опустил на секунду голову, потом встряхнул её, откидывая волосы со лба, и это уже был совсем другой человек: сосредоточенный, глаза чуть прищурены, ноздри трепещут… Зал словно накрыло плеснувшей со сцены энергией, всё вокруг будто бы пронизало разряды электрического тока.

Я весь в свету, доступен всем глазам, – Я приступил к привычной процедуре: Я к микрофону встал как к образам… Нет-нет, сегодня – точно к амбразуре. И микрофону я не по нутру - Да, голос мой любому опостылет, – Уверен, если где-то я совру - Он ложь мою безжалостно усилит. Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И – жара!.. Жара!.. Жара!..

Стихотворение закончилось, а в зале стояла звенящая тишина. Я только сейчас почувствовал, как во рту пересохло, тот графинчик со сцены как раз бы пригодился. М-да, эффект, однако.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– «Баллада о брошенном корабле», – объявил Высоцкий.

Капитана в тот день называли на ты, Шкипер с юнгой сравнялись в талантах; Распрямляя хребты и срывая бинты, Бесновались матросы на вантах. Двери наших мозгов Посрывало с петель В миражи берегов, В покрывала земель…

Закончив, откинул со лба мокрую прядь волос, налил в стакан из графина, сделал глоток, поставил стакан с недопитой водой на место, вернулся к микрофону.

– На следующей неделе мы будем отмечать День Советской Армии и Военно-морского флота. Хотя в этом зале преобладают молодые лица, но я уверен, что здесь есть и те, кто прошёл через горнило Великой Отечественной. Война не обошла стороной ни одну семью. Сейчас я хочу прочитать своё новое стихотворение, посвящённое евпаторийскому десанту. Называется оно «Чёрные бушлаты».

За нашей спиною остались паденья, закаты, Ну хоть бы ничтожный, ну хоть бы невидимый взлет! Мне хочется верить, что черные наши бушлаты Дадут мне возможность сегодня увидеть восход…

А потом он взял в руки свою знаменитую семиструнную гитару, купленную у вдовы Алексея Дикого в 1966 году – с этой гитарой в моей прошлой реальности он участвовал в известной фотосессии 1975 года вместе с Влади – и начал петь:

А у дельфина Взрезано брюхо винтом! Выстрела в спину Не ожидает никто. На батарее Нету снарядов уже. Надо быстрее На вираже! Парус! Порвали, парус! Каюсь! Каюсь! Каюсь!..

Потом были «Бросьте скуку, как корку арбузную…», Романс «Было так – я любил и страдал…», шуточные «В созвездии Тау Кита» и «Утренняя гимнастика». А закончил он «Балладой о бане». В тему, учитывая, куда мы собирались после вечернего концерта.

А когда закончился этот, мы с Вадиком и Настей пошли за кулисы, где я представил своих друзей, сфотографировал их с гостями, и отдельно Вадима с Высоцким. Затем развёз друзей по домам на своём «Москвиче», а пару часов спустя снова потащился в филармонию. Концерт длился чуть больше, чем дневной. Тот шёл около полутора часов, а этот почти два. Высоцкий раздухарился, исполнил ещё парочку новых песен, и с залом общался более активно, вспомнив до кучи свой первый приезд в Свердловск и честно рассказав о не слишком приятных впечатлениях, Зато люди тут, по его словам, живут отличные. Ну, в общем-то, не поспоришь, главное, что зрителям понравилось, долго хлопали.

Когда всё закончилось, поэтическая делегация привела себя в порядок и направилась следом за мной через запасной выход к моему «Москвичу». Зимин на прощанье сделал страшное лицо, произнеся угрожающим шёпотом: