Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Прозоров Александр Дмитриевич

Успели! Вышли на свет костра и запах кипящей похлебки. Уселись. И словно кто-то выключил свет – оп! И кругом тьма. Ночь. И танцующие в пламени костра мотыльки. Аппетитное бульканье варева.

– Что это вы там готовите-то?

– Куропатку.

– Замечательно! Соль только экономьте, ага. Куда ты так внимательно смотришь, Аманда? Что там увидела?

– Так… – девушка повела плечом. – Показалось, будто в часовне Святого Искле горит огонь.

– Где горит? – настороженно переспросил Егор. – Что еще за часовня?

– Ну, вот там, далеко… разрушенная, – юная ведьма показала пальцем на вершину горы. – Мне про нее дядюшка Гильермо рассказывал, про часовню эту – ее, давно еще, лет, может, пятьсот назад, разрушили и осквернили мавры. С тех пор туда никто и не заходит – нехорошее место, недоброе.

– Видать, и оно кому-то приглянулось, – усмехнулся Вожников. – Раз говоришь – огонь.

– Да вроде как пламя блеснуло… или показалось, сейчас вот и не вижу уже.

– Не показалось, – хмуро промолвил Рыбина. – Я тоже заметил. Жег там кто-то небольшой костерок.

Аманда протянула к костру руки:

– Может, пастухи? Хотя нет, не должны бы. Наверное, это паломники – не из этих мест. Не знают.

– Паломники? – задумчиво глядя на прыгающие языки огня, напоминающие красные, трепещущие на ветру, тюльпаны, князь почесал бородку. – Может быть. А, может, и нет…

– Думаете… убийца?!

Девушка ахнула, покрепче прижимаясь к сидевшему рядом Лупано. Парень от этого удовольствия покраснел, а вот Аманда – и не заметила. Да никто не заметил – темно, да и пламя само по себе красноватое.

– Убийца? – Вожников не сразу сообразил, о чем идет речь. – Ах, да… Кто знает? Сейчас-то мы уж точно туда не пойдем. Да и утром там нечего делать – пока дойдем, их уже и след простынет, кто бы они там ни были.

– Вы сказали – «они», сеньор? – тут же переспросила девчонка. – Значит, убийц – несколько? Вы что-то знаете, чего пока не говорите нам, но… Если б сказали, может, мы б смогли вместе подумать, чем-то помочь.

– Убийцы идут к морю, – Егор развел руками и вытащил из-за пояса вырезанную Рыбиной (им же и преподнесенную) деревянную ложку. – Пока это все, что я знаю, вернее – о чем догадываюсь. Нам всем надо подумать, как узнать кратчайший путь.

– Так дядюшка Гильермо же указал!

– А можно еще спросить у пастухов.

– Или у паломников.

– Да! У пастухов и паломников! – князь весело засмеялся, что для всех явилось большой неожиданностью, и, подмигнув Аманде, потянулся ложкой к только что снятому с огня котелку. – Завтра у них и спросим. А пока – есть и спать. Агостиньо! Твоя – первая стража.

Он как-то связан с Черной Мадонной! Той, которую похитил, убив послушника в притворе бенедиктинского монастыря на горе Монтсеррат. Похитил вовсе не потому, что сам этого захотел… о, нет, не захотел – заставили, влили в рот какую-то гнусную гадость, подстерегли как раз в тот момент, когда… когда… О, это было так сладостно, так приятно – опять же, приятно не столько себе самому, сколько… саму Солнцу, ведь цена жизни светила получила тогда то, чего так желало, то, без чего мир давно бы погрузился в самую мрачную тьму.

О, Существо хорошо понимало это! Как и то, что похитители не убивают его только лишь из-за похищенной Девы. Сияюще-темной, тяжелой, впрочем, не настолько тяжелой, чтоб ее не мог нести кто-то другой. А ведь никто, кроме Существа, не нес – все время его заставляли. Держали на цепи, словно дикого зверя… Так ведь он и был для них словно дикий зверь. Они же видели. Все видели, да. Хорошо хоть не помешали… или – не осмелились помешать? Удалось! Тогда удалось напоить Солнце живительной влагой – красной, дымящейся, свежей… Пей, Светило, живи и дай жизнь людям. Всему этому миру – так!

А они-то… эти… Заковали, погоняют, куда-то ведут, обзывают Нелюдем! Сами вы нелюди… Мавры! Это мавры – да, и несколько раз в день расстилают коврики да молятся своему Магомету… поганые мавры! Хотя, а христиане многим ли лучше? Они ведь тоже не знают, не знают цену Солнцу. Так, может быть, им стоит сказать? Не-ет! Звякнув цепями, пленник стукнул себя по ушам. Христиане! Да смеет ли называть себя так большинство этих мелких, вечно озабоченных чем-то людишек, грешников, постоянно творящих злые дела?

На ночлег похитители остановились в каких-то развалинах, под самой стеной разложили небольшой костер, тепло которого вовсе не достигало пленника, а ведь ночь оказалась прохладной. Говорили меж собой по-мавритански, Существо не понимало, о чем, да и не хотело понимать, чувствуя, как слабеет колдовская власть снадобья, так, что чья-то злобная воля уже почти не ощущалась, не чувствовалась, не довлела над пленником, словно острый нож мясника над окровавленной тушей растерзанного быка.

– Жри, падаль! – один из стражей – стройный темноглазый парень с нежным девичьим лицом – бросил Существу кусок бараньей кости с не до конца обглоданным мясом. Пленник был рад и этому, схватил, принялся урча грызть…

– Собака! – подойдя ближе, темноглазый с остервенением пнул Нелюдя ногой в бок. – Не мясом бы тебя кормить, гадина, а повесить, или поскорей отрубить твою поганую голову во имя оборванных жизней погубленных тобою детей!

– Э, Хаким! – обернувшись, крикнул от костра главный – очень красивый мужчина с лицом и повадками гранда. – Не угробь его раньше времени. Сначала исполним дело, а потом, если так хочешь, я могу отдать Нелюдя тебе. Если, конечно, эмир позволит.

– А эмир позволит?! – подойдя к остальным, юноша сверкнул глазами.

Красавчик расхохотался:

– Ну, откуда ж я знаю, мой верный Хаким! Будем надеяться. Садись-ка к костру, выпей… Да не кривься! Ночь холодна, да и воинам в походе – можно. Пей! Это хорошее вино, не сомневайся.

Вино… Пленник сглотнул слюну – ему-то давали только воду. Спасибо и на том. И на том, что цепь… цепь на левой руке начала поддаваться. Еще б немного, чуть-чуть – а куда бежать, Нелюдь знал, ведь здесь, в этих местах он не так давно охотился, здесь же, не так и далеко, убил свою последнюю жертву. Последнюю! Ох, не хотелось бы так думать – ведь, если все пойдет плохо, кто же тогда будет поить солнце? А его нужно поить, нужно, иначе… страшно даже представить, что тогда случится! И. чтоб не случилось, нужно… нужно как-то спастись, вырваться, скрыться и снова приступить к своему важному и непростому делу.

Выбрать вот того юношу… когда будет его черед стражи. Существо улыбнулось – этот парень почему-то ненавидел его куда больше других. Интересно, за что? Впрочем, важно не это – другое: ненависть – плохой советчик. Значит, этот… Хаким, так, кажется, называл его главный. Ладно, Хаким, может, совсем скоро и тебе будет приятно от сознания того, что и твоя глупая кровь послужила великому делу. Хотя – сможешь ли ты это понять? Вряд ли. Да и не нужно, чтоб понимал. Лишь бы ты только нес стражу сегодняшней ночью! Или завтрашней, послезавтрашней… Хотя сегодня бы лучше – места кругом известные, охотничьи места, места, где платилась Цена Солнца.

Быстро наступила тьма, в черном ночном небе желтели луна и звезды. Затушив костер, воины разошлись по шатрам, и первые часы ночной стражи взял на себя какой-то угрюмый воин, не Хаким… жаль. Однако еще оставалась надежда, а чтобы время пролетело незаметно, оставалось дело – нужно было освободиться от цепей, разорвать хотя бы одно звено – то самое, слабое, у запястья… А ну-ка… Нет! Никак. Бедное солнце.

Пленник пытался еще и еще, стараясь все делать бесшумно, насколько это вообще получалось – цепь все-таки звякнула, и подошедший страж ткнул нелюдя тупым концом копья:

– Не спится, мерзкая тварь? Подожди… еще выспишься.

Сказал – и негромко, вполголоса, расхохотался, отошел. Темная фигура стража еще помаячила в призрачном свете луны, а затем пропала – видать, воин решил обойти развалины, проверить, что там да как.

Существо немедленно воспользовалось отсутствием стража: снова рвануло цепь изо всех своих темных сил… и снова напрасно. И еще попытка… столь же неудачная. Вообще-то, пленник никогда не жаловался на слабость, и в руках его, и во всем теле скрывалась недюжинная сила… вот только железо оказалось сильнее. О, Святое Солнце! Неужели – никак?!