Свет праведных. Том 1. Декабристы - Анри Труайя

– Но, поверь, у меня нет возможности поступить иначе!

– Я понимаю, барыня, – устало ответил Никита. – Когда вы едете?

– Завтра.

– Уже?!

– Да, Никита… – голос ее слабел, ответ был еле слышен. – Да… Путь до Читы такой долгий…

Жизнь на глазах покидала его… или, по крайней мере, сознание. Он будто спал наяву, глубоко погрузившись в свое горе. Казалось, он ничего не видит, не слышит, не понимает, где находится. Лицо его стало вдруг таким ненормально спокойным, что Софи испугалась:

– Никита! Лейтенант Кувшинов обещал мне, что сам о тебе позаботится! – воскликнула она с наигранной горячностью. – Вполне возможно, пройдет несколько дней – и ты отправишься за мной следом!

– Никто не позволит мне ехать за вами, барыня, вы отлично это знаете, – отозвался Никита. – И я больше не увижу вас – никогда, никогда…

Дурацкая слишком короткая стрижка делала его лицо совсем простецким, но безграничная безысходная любовь, смешанная со столь же безграничным и безысходным отчаянием, сделали бы честь любому аристократу. Почти готовая уступить чувству сострадания, вызванного такими глубокими и тонкими переживаниями молодого человека, Софи еле справилась с охватившим ее волнением, но все-таки нашла в себе силы приказать:

– Я запрещаю тебе говорить так, Никита! Слышишь: запрещаю! Что за глупости! Прежде всего надо подумать, что ты можешь делать в Иркутске, пока не оформят твои бумаги. Тебе нужно найти жилье, работу… Конечно, я оставлю тебе немного денег, чтобы ты не бедствовал в первые дни… Да, да! Не спорь, это необходимо!..

Она задохнулась, остановилась… Крутой поворот, которого она сама от себя потребовала, отобрал все силы. Сердце рвалось пополам. Ей казалось, будто она за какую-то ничтожную долю секунды едва не навлекла на них и сумела отвести грозившую им беду. И внезапно ощутила, что ее стесняет то, что она с Никитой наедине. Воздух между ними был раскален, насыщен электричеством. Даже предметы обстановки выглядели непривычно, угрожающе, все напоминало приближение грозы… Софи распахнула дверь и позвала Проспера Рабудена: надо же обсудить с хозяином постоялого двора детали ее отъезда! И, увидев в проеме его круглое бесхитростное лицо, испытала огромное облегчение. А трактирщик сразу же предложил, что оставит Никиту у себя:

– Он такой любезный, такой расторопный молодой человек! И чаевые у него будут немалые! Чего же еще лучше-то желать?

Софи притворилась, будто в восторге от этой идеи:

– Какая прекрасная мысль, месье! Никита, ты слышишь, как хорошо все устраивается?

Она преувеличивала свое восхищение – так делают, ухаживая за тяжело больным, который отказывается от «такого необыкновенно вкусного бульона», предлагая ему съесть «ну, хотя бы еще ложечку!..» Никита же по-прежнему ничего не слышал, ничего не видел, он молчал, очевидно, прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри. Желая вытащить юношу из этого состояния, Софи попросила его посмотреть, готов ли к дороге тарантас. Но к каретнику, мастерская которого находилась рядом с почтовой станцией, они отправились вместе. Оказалось, что все в полном порядке: оси щедро смазаны, железные обода колес сверкают как новенькие… Никита с тоской рассматривал повозку, в которой должен был ехать навстречу судьбе он сам и которая завтра унесет Софи – одну-одинешеньку – в страну, откуда ей уже никогда не вернуться.

Назавтра, едва забрезжил рассвет, тарантас, запряженный тройкой, остановился перед постоялым двором. Вся челядь высыпала посмотреть на отъезд Софи. Она вскарабкалась в повозку и постаралась, насколько это было возможно, как-нибудь поудобнее устроиться между набитыми соломой мешками, прикрытыми материей. Никита вынес багаж и поставил его туда же, привязав веревками. Он молчал, стиснув зубы, был бледным, с красными глазами, дышал тяжело. С тех пор, как хозяйка объявила юноше о том, что уезжает одна, он предпринимал все усилия, чтобы держаться от нее подальше, закрыться в своей раковине – наверное, надеялся, что так страдания будут менее острыми. Проспер Рабуден принес соотечественнице провизию, чтобы не голодала в пути: в приготовленную для Софи корзину он положил три холодных цыпленка, хлеб, сало, сахар и несколько бутылок вина…

– Господи, как много! – воскликнула Софи. – Я же не в Америку еду все-таки!

– Откуда нам знать, что может случиться в дороге, – вздохнул трактирщик. – На станциях советую остерегаться людей, навязывающихся в попутчики. Если ямщик предложит поехать более коротким путем, отказывайтесь. И никогда не платите крупными ассигнациями…

Он продолжал давать советы, но Софи слушала его рассеянно: ей было куда важнее понять, что сейчас думает Никита, и потому она внимательно следила за каждым его движением. Этот парень был ее верным спутником в долгом пути, он чувствовал, когда она уставала, он знал все ее страхи, тревоги, надежды, он был ее защитником и ее подопечным… Ну, зачем так случилось, что ему потребовалось от нее нечто большее, чем доверие? Почему она не может сказать Никите, как ей самой тягостна эта разлука, не рискуя причинить ему еще больше мучений? Он был перед ней – живой и здоровый, такой сильный внешне и такой ранимый в душе… И ничего не было потеряно!.. А несколько минут спустя… Она не чувствовала себя способной ни отказаться, ни покориться… Ею овладела чуть ли не дурнота, в груди теснило… Ах, эти коротко остриженные светлые волосы Никиты, его высокие скулы, его сиренево-голубые непостижимые глаза…

– Ну, что, барыня, едем? – спросил ямщик.

Она вздрогнула. Никита поднял голову, его зрачки расширились, взгляд молодого человека излучал такую боль, такой ужас перед расставанием и такую нежность, что Софи физически ощущала, как все это волной накатывает на нее саму.

– Минуточку! – пробормотала она. – Я бы хотела посмотреть, не забыто ли что-нибудь в номере…

Кто-то из слуг Рабудена воспринял это как указание и кинулся исполнять. А она не знала, что бы сделать еще, лишь бы оттянуть время отъезда. Ей было невмочь отвести глаза от Никиты, и она с трудом выносила необходимость произносить слова прощания.

– Не волнуйтесь, мадам, вашему слуге будет хорошо у нас, – уловил ее настроение Проспер Рабуден. – Сначала он побудет в услужении у постояльцев, потом я приставлю его к кухне, а там, глядишь, и счета начнет вести…

С серого неба упало несколько капель. С Байкала подул холодный ветер, и у Софи сразу замерзли руки – пришлось сунуть их под медвежью шкуру. Вернулся слуга, сказал, что ничего в комнате не обнаружил. Больше никаких оправданий задержки не оставалось. Надо ехать. Ямщик перекрестился.

– До свидания, господин Рабуден! До свидания, Никита! – еле выговорила Софи.

– Храни вас Бог, барыня! – прошептал Никита и вдруг, жестом совершенного безумца, выхватил руку Софи из-под меховой полости и поднес к губам, обжигая горячим дыханием. Конюх, который стоял перед тройкой, отскочил в сторону, словно ему надо было пропустить катящуюся с гор лавину, и лошади двинулись с места, подгоняемые свистом и щелканьем кнута возницы. Оси, колеса, поперечные перемычки скрипели на каждой рытвине. В сердце Софи образовалась страшная пустота, и она обернулась назад. Там, вдали, стояла небольшая группа людей… кто-то из них махал ей вслед рукой… А чуть в стороне от этой группы – мужчина на голову выше остальных, широкоплечий, светлоголовый… Между ним, остающимся в городе, и ею, уезжавшей, убегавшей от него, еще существовала какая-то связь, но ниточка, их связывавшая, все натягивалась, натягивалась по мере того, как тарантас удалялся от постоялого двора, вот-вот разорвется… И вдруг Софи почувствовала свободу! Тарантас свернул за угол. Пока они ехали по городу, путешественница размышляла, и вырвал ее из раздумий только блеск Ангары – река оказалась совсем близко от тракта, она разлилась широко, хорошо были видны и каменистые острова, и черные леса, поднимавшиеся по откосам… и стаи ласточек, которые с криками летали над песчаными отмелями…

6

Когда тарантас отъехал от третьей по счету почтовой станции, уже темнело. Дорога к тому времени превратилась в каменистую тропу, неровными уступами карабкавшуюся вверх по склону горы. Внизу катила быстрые свои воды Ангара, порой бросаясь в гневе на скалы, сужавшие ее русло. Обрубок дерева, на котором, тесно прижавшись одна к другой, сидели какие-то белые птицы, покачиваясь, плыл по волнам. Постепенно, с каждым поворотом дороги, лощина стала расширяться. Воздух стал свежее, он теперь словно омывал щеки путешественницы. Сквозь скрип осей она расслышала монотонные звуки, напоминавшие морской прибой: накат, откат… И наконец раскинулось перед ней гладкое серое море, а где-то на самом горизонте виднелись заснеженные пики, прикрытые обрывками тумана.

– Вот он, наш Байкал! – сказал ямщик. – Тут у нас священные места, заповедные: тут у нас рыбные запасы!