Семь смертей Лешего - Андрей Салов

Минутой позже, корова была выведена из котельной, и Леха оказался в седле. Но напрасно он стучал каблуками кирзовых сапог по раздутым коровьим бокам. Она специально раздувала их, словно барабаны, игнорируя таким образом все поползновения человека, заставить ее идти. Это грозило Халявину поражением, чего он никак не мог допустить. Выход из сложившейся ситуации вскоре был найден. В дело пошел шомпол от автомата, ставший на время хлыстом погонщика. Одного удара по коровьей заднице хватала на то, чтобы она довольно бодро прошагала несколько десятков метров. После чего требовалось очередное приложение шомпола к коровьему заду, чтобы она снова пришла в движение.

Подобным образом Халявин и прослужил остаток ночи, изобретя новый вид наряда, верховой часовой заставы. Время пролетело незаметно и для него, и для заступившего на смену бойца. Утром корова была расседлана и отправлена на волю досыпать, хотя спать ей оставалось недолго. С утра на заставе закипала жизнь. Каждый проходящий мимо солдат считал своим долгом пинком поставить ее на ноги, и использовать возможность прокатиться верхом на рогатой говядине.

Спустя пару недель насыщенной жизни, когда в светлое время суток на корове ездят все кому не лень, а ночью на ней несут службу часовые, рогатая тварь просто стала выпадать из реальности. Время отдыха и сна у нее окончательно перепуталось, постоянная усталость и хроническое недосыпание, не могли не сказаться на ней. Она могла прямо на ходу свалиться на землю и заснуть, а спустя несколько минут ошалело вскочив на ноги, продолжить путь. Странное поведение коровы не могло ускользнуть от проницательных глаз прапорщика Ревы. Странности в поведении коровы не могли не насторожить, тем более что он не догадывался об истинных причинах ее более чем странного поведения. Попытки расспросить солдат, не внесли ясности в данный вопрос. По общему мнению, причина в том, что корова слишком стара и дряхла.

При упоминании преклонного возраста находящейся на подотчете животины, прапорщик Рева развил бурную деятельность. Он ни в коем случае не мог допустить того, чтобы пропала пара сотен килограммов говядины, сдохнув ненароком в один из дней. Пока мясо окончательно не пропало, он засуетился, чтобы заручиться разрешением начальства, на коровий расстрел. Вскоре добро было получено, и прапорщик Рева из личного табельного пистолета, прикончил ни в чем не повинное животное, которое было далеко не старым. Жить бы еще коровенке да жить, если бы не развлечения солдатской братии, доведшие ее до изнеможения. Но и после кончины, она послужила на благо заставы, целый месяц, кормя солдат из той доли, что выделил повару хитрый, и вороватый прапорщик. Большую часть туши, он по обыкновению кому-то загнал, положив выручку в карман.

И хотя до ближайшей деревушки было 300 километров пути и несколько перевалов, торговые дела прапорщика процветали. Прапорщику Реве было чем поживиться. Помимо пищевого склада, владел он еще и вещевым, а во время отсутствия прапорщика-техника, имел доступ и к хранилищу горюче-смазочных материалов. И уж тогда водители заставы трудились в поте лица. Целыми днями просиживали в кабинах ГАЗ-66, наматывая вручную на спидометрах сотни километров. И с каждым накрученным километром, очередная денежка опускалась в бездонный карман ушлого прапорщика.

Еще одним развлечением на заставе, преимущественно ночным, была охота на хряка, который большую часть времени предпочитал проводить за пределами конюшни, вне общества прочих свиней. В свинарник заявлялся только во время кормежки. Поев, не спеша, исполнял кабаньи обязанности, осчастливив за один визит сразу несколько свиноматок. Покончив с делами, свин покидал пределы свинарника, предпочитая вести вольную жизнь, пусть и более опасную, но свободную.

Кабанья свобода и служила источником развлечений для скучающих по ночам бойцов, кому выпала доля нести службу часового заставы. Это весьма утомительно, четыре часа кряду бродить от одних ворот к другим, вновь и вновь преодолевая расстояние, длиною в пять минут, а при самом медленном темпе, максимум десять. Болтаешься, как неприкаянный, четыре часа туда-сюда, думая об одном, когда закончится осточертевший наряд и можно будет насладиться законным отдыхом. Однообразие утомляет и вызывает сонливость, глаза слипаются, и нести бремя службы становится все труднее. Нужно как-то встряхнуться, взбодриться, чтобы хватило сил, донести службу до конца.

И в этой ситуации на помощь людям, сам того не подозревая, приходил хряк. Конечно, он бы с превеликим удовольствием отказался от подобной чести, оставшись незамеченным, но это было не в его власти. И если часовые боролись со сном, то хряк и не думал этого делать, пребывая в блаженном забытье. Но не суждено было сну продлиться слишком долго, уж очень лакомой мишенью, был он сам.

Умирающий от скуки часовой со слипающимися глазами, чтобы хоть как-то встряхнуться, спешил туда, где любил отдыхать после многотрудного дня, хряк. А отдыхать он предпочитал в сеннике. Зимой сена в складе становилось с каждым днем все меньше. Вот там-то постоянно и дрых хряк-производитель, набираясь сил для нового дня. Лежал на боку, вытянувшись во весь рост и бока его вздымались в такт дыханию. Ноги вытянуты перпендикулярно телу. Гордость и несчастье свободолюбивого кабана, - его яйца. Огромные и красные, они просто не помещались во время сна у зверя между ног и в ночное время существовали почти отдельно от хозяина. Огромной красной массой, они покоились где-то в районе хвоста, наподобие кучи дерьма. Но только это дерьмо было живое и чрезвычайно чувствительное, в чем мог убедиться очередной, направляющийся к хряку солдат. Два огромных красных шара в районе свинячьей задницы, притягивали пристальный взгляд бойца.

Сперва он освещал спящего кабана лучом ФАСа, - мощного армейского фонаря, на предмет того, спит ли зверюга, или просто лежит в ожидании возможных неприятностей. Как правило, при первом освещении кабан продолжал безмятежно спать, не обращая внимания на скользнувший по роже, луч света. Убедившись, что кабан спит, солдат подкрадывался к нему, чтобы не разбудить хряка нечаянным звуком, не испортить забавы. Бесшумно подбирался боец к спящему хряку, к заветной цели, - паре здоровенных, волосатых, красных шаров. А затем нога заносилась назад и вверх, и стремительно падала вниз.

На ближайшие несколько часов кабан напрочь забывал про сон. От мощнейшего удара кирзовым сапогом, кабаньи яйца отлетали к самой морде и звонко шлепали хряка по рылу. От дикой боли кабан взвывал несвинским ревом и, не видя ничего на своем пути, с налитыми кровью глазами, устремлялся прочь из этого жуткого места. Лобастой башкой, с разгона, сносил предусмотрительно прикрытые часовым ворота сенника, бежал на заставу, тряся красными с желто-фиолетовым отливом, распухшими от удара, яйцами.