Тавриз туманный - Мамед Ордубади

- Что значит "мы будем довольны"? Разве, кроме тебя, есть еще кто-то?

- Да, у меня есть товарищ.

- Но ты должен знать, что всяких голодранцев я к себе не пускаю. Знаешь ты это или нет?

- Зулейха, почему ты решила, что мы голодранцы? Мы парни солидные, не скупые, денег у нас куры не клюют.

- Да как звать тебя хоть?

- Ибрагим Гарамеликлинский, я племянник Гаджи-хана Сартиба.

- Ну, и что же тебе и твоему товарищу от меня нужно?

- Неужели до сих пор не поняла? Два холостых парня ищут двух молоденьких девушек, чтобы заключить с ними временный брак.

- А я?

- Ты само собой. Ты тоже будешь довольна. Мы тебя отблагодарим. А пока найди их, повеселимся немного.

- Девочки, которых я знаю, никуда не ходят.

- А это и не обязательно. Соберемся у тебя, так даже лучше.

- Но предупреждаю, это вам обойдется недешево.

- Договоримся. Сколько, например?

- Двум сийга по десять туманов, за каждую из них один туман мне, за квартиру - два тумана, ну, расходы на напитки, закуски - это зависит от вас.

- Никаких возражений! Торговаться не будем, что еще прикажешь?

- Только не сегодня.

- Почему?

- У меня важные гости.

- Ну и что ж. Повеселимся вместе, мы им не помешаем.

- Это люди солидные, пожалуй, вы будете чувствовать себя неловко.

- Кто ж они такие, что в их присутствии мы будем стесняться?

- Один из них Кязим, а другой Сулейман!

- О, это наши хорошие друзья.

- Если так, когда наступят сумерки - пожалуйста.

- Но я не знаю, где ты живешь.

- У Стамбульских ворот в доме Калляпаз Гаджи-Шукюра. Одно время там жила Рябая Салма. Понял?

- Да, да, конечно! Значит, вечером, в девять часов.

- Предупреждаю: только два человека, не больше. Ясно?

- Будь совершенно спокойна!

Таджи-кызы Зулейха спустила на лицо рубанд* и удалилась. Тутунчи-оглы задумался: сегодня вечером он встретится лицом к лицу с людьми, которые по поручению Сардар-Рашида следят за ним и собираются его убить, - с Кязимом Даватгяр-оглы и Салах-Сулейманом. Эта опасная затея требовала тщательной подготовки, нужно было посоветоваться с товарищами, выработать план действий.

______________ * Рубанд - покрывало.

Цыганский квартал Гарачи был средоточием и рассадником разврата в Тавризе. По утрам здесь нельзя было встретить никого, кроме цыган, направлявшихся в центр города, где они промышляли нищенством. Несмотря на то, что вокруг было пустынно и безлюдно, они беспрестанно бормотали молитвы. В городе они изображают из себя калек, ползком передвигаются по земле, прикидываются слепыми, безрукими, глухими, немыми, стараясь вызвать к себе жалость прохожих. Они делают это так артистически, что трудно, почти невозможно заметить их притворство. Зато, когда с наступлением темноты они возвращаются домой, молниеносно выздоравливают: спектакль окончен, можно оставить свою роль.

В эту жуткую темную ночь мороз в Тавризе давал себя чувствовать, предвещая суровую зиму. Небо было сплошь затянуто черными тучами, сквозь разрывы в которых изредка проглядывали блестящие и яркие, как глаза красавицы, звезды, да вдруг появлялась тонкая, как бровь цыганки, луна, стыдливо прятавшаяся за Эрк-Калой. Цыгане, возвращавшиеся с промысла, тряслись от холода в своих жалких лохмотьях.

Теперь, когда здесь не видно было ни зги, на темных кривых улицах появились женщины из аристократических гаремов. Тут и там мелькали их черные силуэты. Они спешили к цыганкам, чтобы поучиться у них кокетству, умению нравиться мужчинам. Из глинобитных домов доносились звуки музыки, чарующие песни. Казалось, прекрасная восточная музыка, как жемчужина, сверкая причудливыми красками, валяется здесь в грязи и нечистотах. Эти волнующие звуки очаровывали, сердца замирали от восторга, ноги отказывались идти дальше.

Здесь, за стенами этих уродливых домов, в этих ужасных трущобах, с давних времен жили бесстыдные цыганки. Они были красивы, музыка их звучала так пленительно и чарующе, что тавризские аристократы и разжиревшие богачи, проводили здесь ночи напролет, забывая о томящихся в гаремах прекраснейших женщинах. Чтобы оградить своих мужей от чар цыганок, многие из них наряжались в цыганские платья, носили цыганские украшения, на щеках и подбородке делали искусственные родинки. Они даже начинали петь цыганские песни:

Шлю я жалобу в Багдад,

Будет милый мой не рад...

Раньше он любил меня,

А теперь забыл меня.

Но помогало это плохо, и мужья снова бежали в цыганский квартал, где песни заставляли забывать всю пошлость и гниль, пышным цветом распустившиеся в этом уголке Тавриза. Человеку невольно казалось, что он попал в экзотические дворцы древнего сказочного Багдада "Аббас" и "Джафария" и слушает пение знаменитых певиц Гаранфил и Нигяр-ханум. Нежная музыка, словно узница в этих трущобах, оплакивала со струн цыганской кеманчи свое падение. И у слушателя, какое бы наслаждение он ни получал, как бы ни восторгался, щемило сердце при мысли, как унижено и опошлено здесь искусство.

Тутунчи-оглы и Гули-заде шли впереди, а за ними молча следовали Гасан-ага, Шафи и другие.

В эту ночь им предстояло уничтожить один из цыганских притонов, знаменитый дом Таджи-кызы Зулейхи. Там Тутунчи-оглы должен был встретиться лицом к лицу с наемниками Сардар-Рашида Кязим-Даватгяр-оглы и Саллах-Сулейманом, поклявшимся убить его во что бы то ни стало. Это были отчаянные головорезы, которым немалая роль принадлежала в подавлении революции. Сейчас, чувствуя поддержку царского консула, они вели себя, как победители. Не считаясь ни с кем и ни с чем, эти бандиты орудовали не только в том квартале, где помещался притон Таджи-кызы Зулейхи, но и во всем Тавризе. Не дай бог, понравится им красивый юноша - уводили к себе, заставляли выполнять любую свою прихоть. Без стыда и совести они крали молоденьких девушек, уводили жен от мужей. Людей, пользующихся почетом и уважением, они могли опозорить на весь город. Средь бела дня они затевали на улицах перестрелки, убивали тех, кто стоял на их пути или не хотел признавать их власть. Мелкие тавризские банкиры и помещики гордились своими "героями", хвастались их силой и храбростью, постоянно их субсидировали. Они пользовались полной поддержкой местной власти, которая нередко поручали этим негодяям обеспечение порядка и спокойствия в городе.

Тутунчи-оглы и Гулу-заде постучали в ворота дома Таджи-кызы Зулейхи, где их могли ожидать любые опасности. Спустя несколько минут послышался голос хозяйки.

- Кто там?

Тутунчи-оглы ответил:

- Это мы, Зулейха-баджи!

- Кто вы?

- Мы с тобой сегодня днем встретились у Адъютанских. ворот.

- А сколько вас?

- Двое. Мой приятель, о котором я тебе говорил, и я сам. Больше никого. Он парень достойный.

Таджи-кызы Зулейха открыла дверь и вместо приветствия сказала:

- Как хорошо, что вы так рано, до прихода Кязыма и Сулеймана сумеете повеселиться и уйти.

- Нет, нет, мы им не помешаем. Наоборот, приятно будет повеселиться вместе, люди они хорошие, - ответил ей Тутунчи-оглы. - Неужели ты думаешь, что Кязим и Сулейман не знают Ибрагима, племянника Гаджи-Сартиб-хана Гарамеликлинского?

После этого краткого разговора Тутунчи-оглы и Гулу-заде вошли в дом. Гасан-ага, Мусеиб и Шафи, прошмыгнув за ними в дверь, спрятались в прихожей, чтобы как только покажутся Кязим и Сулейман, обезоружить их.

Таджи-кызы Зулейха шла впереди, за ней Тутунчи-оглы и Гулу-заде,

Посреди комнаты, куда они зашли, стоял стол, накрытый к чаю, вдоль стен были разостланы пышные тюфяки в дорогих бархатных чехлах. Повсюду висели портреты святых. В центре красовалась большая картина: по правую руку посланца бога пророка Магомета сидел имам Гусейн, а по левую - имам Гасан. Следующее полотно изображало святого Али-Акпера, отправляющегося на поле брани, чуть дальше висел портрет святого Хозрат-Абаса с отрубленными руками, а около него - молодой Касим и его невеста, слившиеся в продолжительном поцелуе.

Все убранство комнаты свидетельствовало о набожности хозяйки. Очевидно, это помещение было предназначено для заключения сийга, так как в переднем углу на толстом тюфяке восседал молла Курбан. Перебирая тяжелые четки, он невнятно бормотал молитвы. Глаза его были подведены, сурьмой, ногти окрашены хной. Тонкие усики, с которых, как видно, была совсем недавно снята краска, были подстрижены так, что открывали толстые неуклюжие губы, беспрестанно шевелившиеся в молитве за исцеление душ всех вероотступников. Он так надушился розовой водой, что запах ее наполнил всю комнату, мешая дышать. Перед ним был разостлан коврик для совершения намаза.

Таджи-кызы Зулейха была наряжена, как невеста. Свои густые черные волосы она заплела в двенадцать косичек и. закинула их на спину. Над челкой, спускавшейся на лоб, сверкала диадема, украшенная бриллиантами, яхонтами, изумрудами. Таджи-кызы выглядела как высокопоставленная принцесса из династии иранских шахиншахов. Она не была размалевана, как другие цыганки: она считала, что искусственные румяна и грим только портят естественную красоту женщины. Несмотря на свои тридцать восемь лет, она казалась молодой и свежей. И это потому, что эксплуатируя других женщин и наживая на них богатство, она всячески оберегала себя.