Эта безумная Вселенная - Эрик Рассел

— Ты здесь?

— Чем это ты там занят? — сердито спросил охранник.

Лиминг узнал по голосу, кто это, и решил, что удача поворачивается в его сторону. Сейчас дежурил тип по имени Марсин. У этого чешуйчатого хватало мозгов лишь на то, чтобы целиться, стрелять и, если понадобится, позвать на помощь. В остальном он являл собой пример редкостного тупицы. Лиминг удивлялся, почему Марсина не уволят из армии за слабоумие.

— Я спрашиваю, чем ты занимаешься? — уже громче повторил Марсин.

Лиминг ответил не сразу, как и должен вести себя погруженный в транс.

— Я?.. Разговариваю.

— С кем разговариваешь?

— Отстань и не мешай мне, — с неподдельным раздражением потребовал Лиминг. Он чуть повернул подставку с нитонисеем и опять спросил: — Ты здесь?

— Запрещено! — прорычал Марсин.

Лиминг громко вздохнул, показывая охраннику, до чего тяжело объясняться с дураками.

— Что запрещено?

— Разговаривать.

— Ну разве можно быть таким непроходимым невеждой? — осуждающе спросил Лиминг. — Моему народу всегда разрешено говорить. Где бы мы тогда были, если бы нам этого не разрешалось?

Сказанное сильно озадачило Марсина. Он ничего не знал ни о землянах, ни о каких-то вольностях, которые они называли жизненно важными. И уж тем более он не знал, где бы они оказались без этих вольностей.

Более того, Марсин не осмеливался ворваться в камеру и положить конец странному поведению пленного. Вооруженному охраннику запрещалось входить в камеру по собственному усмотрению, и это правило строго соблюдалось. В особенности после того, как однажды ригелианец напал на вошедшего охранника, завладел его оружием и попытался бежать, застрелив при этом шестерых чешуйчатых.

Если Марсин хотел вмешаться, он должен был действовать по предписанию: пойти к дежурному сержанту и доложить о том, что землянин ведет недозволенные разговоры с какой-то проволочной петлей. Но как раз с этим сержантом Марсин предпочитал не связываться, зная его скверный характер и непредсказуемость. Особенно в четыре утра. Сержант и так часто награждал Марсина всевозможными эпитетами, и «незаконнорожденный фаплап» был еще не самым сильным из них.

— Давай прекращай свои разговоры и ложись спать, — с некоторой долей отчаяния произнес Марсин. — Будешь еще шуметь — завтра доложу о тебе дежурному офицеру.

— Иди покатайся на верблюде, — предложил ему Лиминг.

Он еще немного повернул подставку, как будто добивался точной настройки.

— Ты здесь?

— Я тебя предупредил, — крикнул Марсин, пялясь в глазок.

— Исчезни! — рявкнул в ответ Лиминг.

Марсин шумно захлопнул глазок и исчез.

Сон все же сморил Лиминга, и он проспал дольше обычного. Однако проснулся он не сам. Его грубо разбудили. Дверь широко распахнулась, и в камеру ворвались трое охранников. За ними проследовал офицер.

Пленного бесцеремонно столкнули со скамьи, раздели догола и голым вытолкнули в коридор. Охранники принялись рыться в его одежде. Офицер переминался с ноги на ногу, ожидая результатов.

Не найдя ничего в одежде, чешуйчатые стали обыскивать камеру. Один из них сразу же обнаружил нитонисея и передал офицеру. Тот с опаской взял проволочную конструкцию, точно в ней была спрятана бомба.

Другой охранник поддел носком ботинка вторую палочку, но даже не обратил на нее внимания. Охранники простукивали пол и стены, ища несуществующие пустоты. Потом они отодвинули скамью и наклонились, оглядывая ее кромку. Охранники уже собирались перевернуть скамью, когда Лиминг решил, что теперь самое время прогуляться. Он шагнул за порог и двинулся по коридору, совершенно равнодушный к своей наготе.

Офицер что-то прорычал, указывая на дерзкого землянина. Охранники выбежали, из камеры и стали кричать Лимингу, требуя остановиться. Из-за поворота показался четвертый охранник. Он ничего не сказал, лишь нахмурился и навел на Лиминга револьвер. Лиминг повернулся и не спеша пошел обратно.

Подойдя к рассерженному офицеру, он остановился. Встав и изобразив на лице полнейшее смирение, Лиминг произнес:

— Посмотри на сентябрьское утро.

Офицер не пожелал этого сделать. Он поднес нитонисей к самому носу Лиминга и завопил:

— Это что?

— Мое имущество, — ответил Лиминг с достоинством голого землянина.

— У тебя не должно быть никакого имущества. Военнопленным запрещено иметь личные вещи.

— Кто это сказал?

— Я! — свирепо ответил офицер.

— А ты кто? — спросил Лиминг.

— Клянусь мечом Ламиссима, ты узнаешь, кто я! — пообещал офицер. — Эй, охрана, тащите его в камеру и…

— Ты здесь не главный, — с непоколебимой уверенностью произнес Лиминг. — Главным здесь является комендант. Я так считаю, и он тоже. Если ты в этом сомневаешься, пойдем и спросим у него.

Охранники смешались, впав в свое привычное состояние хронической нерешительности. Офицер тоже опешил.

— Ты утверждаешь, что комендант дал тебе разрешение держать в камере этот предмет?

— Я утверждаю, что он не отказал мне в разрешении. И ты не вправе мне что-то разрешать или запрещать.

— Я обязательно спрошу об этом у коменданта, — сказал сникший и заметно растерянный офицер. — Отведите пленного обратно в камеру и принесите ему завтрак, — велел он охранникам.

— Верни мне мое имущество, — потребовал Лиминг.

— Не раньше чем я переговорю с комендантом.

Лиминга вернули в камеру. Он оделся. Принесли завтрак — обычное утреннее пойло. Лиминг отчитал охранников и спросил, почему ему не подали яичницу с беконом. Это было частью его стратегии. Чтобы игра набрала обороты, он должен держаться самоуверенно и даже вызывающе.

Преподаватель сегодня не пришел. Лиминг не стал тратить время попусту и взялся за совершенствование своих познаний в местном языке. В полдень его вывели на прогулку. Лиминг приглядывался к охранникам — после стычки с офицером он вполне мог ожидать, что его возьмут под особое наблюдение. Но нет, он интересовал охранников не больше, чем любой из пленных.

Из толпы к Лимингу подошел знакомый ригелианец.

— Мне удалось стащить для тебя еще немного проволоки, — прошептал он. — Вот, держи,

Лиминг молча опустил проволоку в карман.

— Это все, что было в моих силах, — добавил ригелианец. — Больше не проси.

— А в чем дело? Чешуйчатые забеспокоились? Они тебя подозревают?

— Пока все обстоит нормально, — ответил ригелианец, бросая по сторонам осторожные взгляды. — Но если пленные увидят, что я краду проволоку, они начнут делать то же самое. Они будут воровать проволоку, надеясь узнать, зачем она мне понадобилась.

— И что это им даст?

— Они решат, что я что-то задумал. А раз так, попытаются последовать моему примеру. Понимаешь, в тюрьме каждый держит уши торчком. Все стараются подсмотреть чужие хитрости, чтобы применить самим.

— И подсматривают? — спросил Лиминг.

— Бывает, подсматривают. А иногда выдумывают то, чего на самом деле нет. Тюремная жизнь — она каждого пленного выворачивает наизнанку. Вылезает все: и лучшее, и худшее.

— Понимаю.

— Двух моточков проволоки никто не хватится, — продолжал ригелианец. — Но если все дружно примутся красть проволоку, ее запасы моментально исчезнут. Тогда тюремные власти устроят здесь такое, что лучше и не думать. Сам понимаешь, я не хочу, чтобы по моей вине охранники начали перетрясать каждую камеру.

— Иными словами, ты и твои товарищи опасаетесь повальных обысков. Особенно сейчас, — предположил Лиминг, сделав упор на последнем слове.

Ригелианец дернулся, будто испуганная лошадь.

— Я такого не говорил.

— Я тоже умею улавливать то, о чем не говорят, — подмигнул ему Лиминг и ободряюще добавил: — А еще я умею держать язык за зубами.

Лиминг обошел весь двор — не найдется ли где еще каких-нибудь деревяшек. На этот раз ему не повезло, но он не слишком огорчился. Можно обойтись и без деревяшек. Главное, он начал игру. Возможно, дальше ему вообще не понадобится проволока.

Вторую половину дня, вплоть до сумерек, Лиминг снова потратил на занятия местным языком. Когда достаточно стемнело и в окошке камеры робко блеснули знакомые звезды, Лиминг принялся что есть силы колотить ногами в дверь. Грохот стоял на весь коридор, если не на весь тюремный блок.

Вскоре он добился желаемого: по коридору бежал охранник. Лязгнула заглушка глазка. Это опять был Марсин.

— А, это ты, — приветствовал его Лиминг и презрительно хмыкнул. — Я так и знал, что ты проболтаешься офицеру. Подлизываешься к нему, рассчитываешь на повышение?

Лиминг выпрямился в полный рост.

— Жаль мне тебя, Марсин. Тебе в пятьдесят раз хуже, чем мне.

— Тебе меня жаль? — оторопело переспросил охранник. — С чего?

— Тебя ждут большие мучения. Нет, не сразу. Нужно, чтобы ты свыкся с этой жуткой мыслью, чтобы терзался ожиданием. А потом тебе станет невыносимо тошно.