Папа, мама, я и Сталин - Марк Григорьевич Розовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ох, Анечка… Ну и наворотила ты, наверное, всяких дел в этом ГПУ!..
А потом, видно, устала так, что бросила в один прекрасный день эту свою сомнительную службу.
И стала… тем же врагом. Того же самого народа.
Получила в 26-м году докторский диплом и начала яростно и честно (по-другому не могла) лечить людей.
Новый муж (Соломон-то уже давно умер) Григорий Михайлович Данишевский — известнейший на всю страну организатор здравоохранения — после 37-го года попадает в ГУЛАГ, где пишет научную работу под горько-ироничным названием «Акклиматизация человека на севере». Ее издают в Медгизе в 1955 году, не зная, что автор-зэк все еще сидит там, где ему совсем ненадобно сидеть.
Анечка все это время пишет письма «дедушке» М. И. Калинину, пытаясь доказать невиновность мужа.
Надоела своими письмами. И вот уже и ее загребли до кучи и отправили, проявив гуманизм, в тот же лагерь, где успешно «акклиматизировался» выдающийся врач Григорий Данишевский. Анна Давыдовна ушла из жизни в 55-м, но беды продолжали ее преследовать и после смерти.
Дело в том, что в 37-м был арестован ее сын Миша, Михаил Соломонович Розовский.
За что?
А за то, что учился в одной школе с сыном Л. Каменева и дружил с ним.
Миша Розовский провел в ГУЛАГе 18 лет, вышел на свободу больным человеком и поселился в Воронеже ~ городе, в котором, как известно, зазияла «яма Мандельштама».
Там, в момент глубокой депрессии, он и повесился в своей комнате на оконной раме.
Произошло это уже в 63-м году, когда мамы его, Анны Давыдовны Розовской, восемь лет как не было на свете. Укатали сивку крутые Горки Ленинские…
Что сказать напоследок?
Да, я не родной всем этим людям. И они мне неродные. Мы — родственники по документам, а не по крови. Это так.
Но — оказавшись в смертоносном круговороте истории, они, Розовские, живые и мертвые, сделались ее выразительными носителями и знаками. Все биты-перебиты, всем досталось, живого места нет…
Я испытываю к ним глубокое сочувствие и сопереживаю их трагическим судьбам.
Формально я принадлежу к этой многострадальной и много натворившей семье, ведь я ношу фамилию «Розовский».
И привык к своему ненастоящему отчеству — Григорьевич.
Потому что и я, как и все мы, жертва всей этой ката-васии, случившейся так давно.
А всё почему?
Не надо было этого еврейского мальчика Иосифа вешать, вот что я вам скажу!..
И великий русский писатель Лев Николаевич Толстой со мной бы согласился.
Наша «победа» — на две трети «беда»
23 октября 2002 года. В Театре «У Никитских ворот» только что закончился спектакль «История лошади». Между прочим, там звучат такие стихи:
Мироздание, чье же ты слово,
Если нет у творца твоего
Ничего беззащитней живого
Беспощадней живых — никого?!.
Кто бы знал, что эти строки в тот вечер окажутся чрезвычайно актуальными.
Не успел я дойти до кабинета, кто-то подбежал ко мне со словами:
— Марк Григорьевич, включите телевизор!
Через минуту мы с Таней, моей женой, надевали пальто.
Захват заложников в Театральном центре на Дубровке, о котором известило весь мир телевидение, означал для меня самое страшное — возможную потерю дочери. В течение года она играла в «Норд-Осте» и, значит, сейчас могла находиться там…
Из машины я набрал сотовый своей бывшей жены Ланы:
— Где Саша?!
В ответ жуткий шепот:
— В зале.
— А ты?.. Где ты сейчас?
— Не могу говорить.
И — отключение.
Так начался круглосуточный кошмар этих дней.
* * *
Снова и снова пытаюсь дозвониться до Ланы. Никакого результата. Наконец, нахожу Сашкин сотовый, набираю ее номер раз тридцать — все бесполезно, связь отрублена. Нет, не только я набираю, Таня тоже постоянно набирает, я за рулем.
Подъезжаем к повороту на Дубровку — первый кордон милиции, и ГАИ отсылает нас к улице Мельникова, но и там дальше — нельзя, оцепление.
Ставлю машину, пытаюсь пройти, автоматчики в бронежилетах и касках стоят живой стеной.
— У меня там дочь. Разрешите пройти.
— Нужен пропуск.
— Кто дает пропуск?
— Штаб.
— Как пройти в штаб?
— Нужен пропуск.
Нормальная ситуация. Абсурд. И самое интересное — всем понятно, что абсурд. Но против него в России — не попрешь. К нему, к абсурду, мы давно уж привыкли. Но одно дело, когда ты наблюдаешь абсурд со стороны, и совсем иное — когда ты внутри, когда абсурд давит на тебя со всех сторон и ты чувствуешь свое бессилие, свое ничтожество перед глобальным житейским идиотизмом. И все же я пытаюсь воздействовать логикой:
— Как же я могу получить пропуск в штаб, если вы не пускаете меня в штаб, который дает пропуск?
— А это вопрос не к нам, — следует не менее логичный ответ. — Нам сказано: только по пропускам — мы и выполняем.
Итак, проникнуть нахрапом не удалось. Надо искать обходные пути…
Моросит мерзкий дождь. Темень. Толпа около оцепления растет — прибывают родственники заложников. Каждый делает бесполезную попытку пробраться поближе к зданию, где терпят бедствие их родные.
Никто из официальных лиц к нам не выходит. Информации о происходящем — ноль. Отсюда истерики, паника и… слухи, слухи. Кто-то говорит, что там сто чеченцев, из них — сорок женщин, все — смертники. Начинили здание взрывчаткой и ждут только приказа бен Ладена.
Звучит не слишком правдоподобно, но после 11 сентября можно поверить в любую жуть.
Кто-то пускает «мульку»: на крышах близстоящих домов — чеченские снайперы…
— Зачем?
— Чтобы расстреливать нас одновременно с заложниками.
Другая версия в толпе:
— Сейчас сюда приедет Путин. Тогда и начнут стрелять.
— Как же, как же!.. Приедет тебе сюда Путин!.. Он из Кремля будет всем руководить.
— Не руководить, а на переговоры.
— Какие переговоры?.. С бандитами?.. Он на это не пойдет.
— Тогда все наши погибнут.
— Вместе с не нашими!
— Значит, будет штурм.
— Тогда тем более все погибнут.
— Значит, не будет штурма.
Началось. Всенародное обсуждение вопроса «будет — не будет штурм» началось в первые часы террористического акта. И сразу обозначился тупик. Оба варианта чреваты трагедией. Следовательно, из двух зол будут выбирать наименьшее.
Но где гарантии того, что…
Нет никаких гарантий!
Это мне стало ясно уже около оцепления — в первую же ночь.
Дождь продолжает сыпать из черноты небесной. Под ногами лужи, рассекаемые колесами бронетранспортеров и машин «скорой
