Рандеву с «Варягом». Петербургский рубеж. Мир царя Михаила (сборник) - Александр Михайловский

Потом я осторожно, стараясь не запачкать кровью китель и сапоги, вошел в купе. Ленин и Коба, заглянув в дверь, невольно отшатнулись. Они еще не привыкли к подобным натюрмортам. Коба побледнел, а Ильич, зажав рукой рот, помчался по коридору в сторону туалета. Действительно, для нормального мирного обывателя зрелище было… В общем, не совсем аппетитное. Наскоро обыскав убитых, я закрыл дверь.

Теперь надо было решать – что делать с нашим Осей. Не было бы тут дам и наших будущих вождей, я бы особо с ним не заморачивался. Тихо и гуманно. Но тут… И оставлять его в нашем купе тоже было как-то не совсем кошерно. В общем, дилемма, которую необходимо было срочно решать – поезд минут через сорок должен был прибыть в Базель.

Вернувшись в свое купе, я увидел, что Коба жадными затяжками выкуривает уже третью подряд папиросу, а Ильич сидит с бледным лицом и мокрыми бородкой и усами. Похоже, что он все же «исполнил арию Риголетто» в вагонном сортире, а потом помыл лицо.

– Переходим ко второй фигуре марлезонского балета, – сказал я. – То есть к амбаркации в сторону германской границы. Товарищи, вы соберите ваши вещи и приготовьтесь. А я сейчас попрошу дам собраться.

Достав из кармана рацию, я вызвал Ирину и велел ей укладывать вещи и быть готовой к старту. Потом я посмотрел на лежащего на полу и связанного по рукам и ногам Осю Лифшица. Посмотрел, по-видимому, очень нехорошо, потому что Ося неожиданно начал дергаться, а на брюках у него расплылось мокрое пятно.

Решение отпустить его подобру-поздорову у меня вдруг исчезло. Мне вдруг вспомнилось – сколько безвинных людей отправили на тот свет эти птенцы Азефа. Вспомнилась дымящаяся воронка на Большой Морской и разбросанные по засыпанному стеклянной крошкой и залитому кровью тротуару тела прохожих: мужчин, женщин, детей.

Нагнувшись, я схватил Осю за голову и свернул ему шею. Раздался хруст позвонков. Коба, стоявший сзади, поперхнулся табачным дымом и закашлялся. А Ленин охнул и чуть было снова не помчался в сортир, чтобы вывернуть туда то, что еще оставалось в желудке.

– Давайте, товарищи, нам пора, – сказал я.

Мы быстро собрались, подождали, когда Ирина и Надежда Константиновна вышли из купе, и осторожно направились в тамбур. Там, дождавшись, когда поезд притормозит у полустанка Мюнхенштайн – где-то в километре от Базеля – я открыл дверь, спустился на пути сам, а потом подстраховал своих спутников. Последними выбрались дамы, которых я крепко, но нежно принял в свои объятия.

По моим расчетам, нам надо было пройти до германской границы всего несколько километров. Выйти мы должны были к населенному пункту, именуемому Санкт-Людвиг. Это была уже территория Германской империи, где нам не были страшны ни эсеровские боевики, ни агенты французской разведки.

Я посмотрел по карте – в какую сторону нам было нужно идти, и осторожно, держа в руке небольшой светодиодный фонарик, зашагал вдоль железнодорожного пути, несколько забирая влево. Следом за мной шли остальные. Ленин вел под руку Крупскую, а Коба, с нескрываемым удовольствием – Ирину.

Уже начинало светать. По моим расчетам, мы уже должны были дойти до границы или пересечь ее. И слова немецкого пограничника: «Стой! Кто идет!» прозвучали для нас райской музыкой. Я полез в карман за документом, который должен был в Германии открыть нам любые двери.

Старший лейтенант Бесоев Николай Арсеньевич

Ранним сегодняшним утром мы с моими спутниками перебрались через границу Швейцарии и Германской империи, и тут же были остановлены пограничным патрулем. Но грозный окрик немецкого пограничника не испугал, а обрадовал нас. Все опасности уже были позади.

Впрочем, после нашего задержания – а как назвать еще то, что нас конвоировали с винтовками в руках два здоровенных пограничника – мы отправились в городок Санкт-Людвиг, где находилась комендатура. В наше время этот небольшой населенный пункт носит название Сан-Луи.

Документ, который я предъявил старшему патруля, вызвал неподдельное уважение ко мне и моим спутникам. Все же не так часто обычные нарушители границы носят при себе бумагу, подписанную самим министром внутренних дел империи, где говорится, что все германские власти должны оказать максимальное внимание и полное содействие предъявителю этого документа. Ну, а привычка беспрекословно выполнять приказы начальства у немцев появляется уже во младенчестве, если еще не утробе матери. И хотя немецкие пограничники считались чиновниками таможенной службы, они носили военную форму, были вооружены и структурированы по армейскому принципу. Так что словосочетание «Орднунг мусс зайн» – «Должен быть порядок!», не было для них пустым звуком.

Мои спутники, оказавшись в Германии, тоже повеселели. Похоже, что у них отлегло от сердца. И если Коба как-то скрывал свою тревогу и страх, то Ленин от всего того, что ему удалось сегодня ночью увидеть, был впечатлен по полной программе. Надеюсь, что теперь он поймет, как выглядит задний двор Большой политики. Надежда Крупская тоже чувствовала себя явно не в своей тарелке. А вот Ирина, которая уже успела кое-что повидать во время двух командировок в «горячие точки» вела себя на удивление спокойно. Вон она, идет под ручку с нашим Сосо и воркует с ним о каких-то банальных пустяках, словно на обычной загородной прогулке.

В комендатуре дежурный офицер, ознакомившись с нашим грозным «тугаментом», предложил обождать в комнате для развода патрулей. А сам куда-то ушел, видимо, докладывать вышестоящему начальству.

Минут через десять неразговорчивый пограничник зашел в комнату с подносом, на котором стояли пять чашек с горячим кофе и тарелка с бутербродами. Только сейчас я почувствовал, что изрядно проголодался. Коба, Ирина, Крупская и я с жадностью набросились на еду. Ильич же, посмотрев на меня и, видимо, вспомнив сегодняшнюю ночь, судорожно сглотнул и отодвинул от себя чашку.

Офицер отсутствовал больше часа. Видимо, слишком долго по служебной цепочке шла информация о нашем появлении. Наконец, он появился – когда мы, подкрепившись бутербродами и согревшись, совсем размякли. Ирина, вон, даже начала дремать, доверчиво прислонившись к плечу Кобы.

– Герр оберлейтенант, – сказал мне офицер, – я получил распоряжение доставить вас в Страсбург, откуда вы отправитесь поездом в Любек. При этом мне было приказано приставить к вам охрану, чтобы избавить вас от неприятностей, и лично передать с рук на руки чиновнику из министерства внутренних дел.

Через час должен отправиться поезд из Мюльхаузена в Страсбург, и я уже распорядился, чтобы для вас приготовили место в почтовом вагоне. Там не совсем комфортно, но зато абсолютно безопасно.

Мы быстренько собрались, вышли из комендатуры, где нас уже поджидала линейка – пароконная повозка со скамьей посередине, где пассажиры сидели вдоль движения, спинами друг к другу. С нами уселись и офицер с двумя вооруженными пограничниками.

В Мюльхаузен мы прибыли к самому отправлению поезда. Едва мы зашли в почтовый вагон, как поезд дал гудок, и состав тронулся. Через пять часов мы были в Страсбурге.

Там на перроне нас уже встречали два господина в штатском и три шуцмана. Старший из встречавших назвался криминальратом Гансом Кригером. Он сообщил мне, что получен приказ самого министра внутренних дел Артура фон Посадовски-Венера доставить нас в целости и сохранности в Любек.

– Господин оберлейтенант, – сказал мне Кригер, – через сорок минут отправится поезд, на котором мы с вами поедем к месту назначения. Мы будем вас охранять от всех возможных покушений, но, как мне кажется, – с хитрой улыбкой сказал криминальрат, – вы и сами можете неплохо за себя постоять.

Я понял, что базельские коллеги господина Кригера уже успели сообщить о четырех трупах в купе поезда Женева – Штутгарт и о пятерых русских, таинственно исчезнувших из этого поезда. Ну что ж, германская полиция неплохо работает. Впрочем, у нее к нам претензий нет, а это самое главное.

Как и обещал нам криминальрат, нас со всеми предосторожностями погрузили в спецвагон, в котором кроме меня, Кобы, Ленина и двух дам, а также пятерых чинов германской полиции, больше никого не было.

И вот мы едем по Германии, глядя в окно вагона на живописные немецкие пейзажи. Миновав «немецкое Монте-Карло» – Баден-Баден, с его роскошным казино и рулеткой, я вспомнил Федора Михайловича Достоевского, который проигрался здесь в пух и прах, а потом написал роман «Игрок». Далее мы миновали Карлсруэ, Манхайм и скоро должны были подъехать к Франкфурту.

Там у нас была стоянка полчаса, и один из полицейских должен был заказать в тамошнем вокзальном ресторане обед, который нам обещали доставить прямо в вагон.

Криминальрат Кригер оказался человеком общительным. Он много говорил, в то же время ухитряясь ничего не сказать по существу. Из его болтовни я понял лишь одно – германские власти считают нас чем-то вроде VIP-персон, и что в Любеке нас ждет большое начальство. Какое именно – господин Кригер, к сожалению, сам не знает.