Театр теней: Фантастические рассказы - Клиффорд Саймак

Меня по-прежнему тревожит один вопрос,— сказал Купер, нарушая молчание.— Мы здорово поработали, возводя пирамиду, и, конечно, обезопасили себя от попадания в сарай, дом и другие сооружения…

Только не говори мне о ветряной мельнице! — вскричал Хадсон.

Хорошо, не буду. Я убежден, что высоты хватит. Но мне подумалось, что мы можем оказаться прямо над тем забором из колючей проволоки, который находится в южной части сада.

Если хочешь, давай передвинем пирамиду шагов на двадцать в сторону.

Купер застонал.

Нет, лучше я рискну усесться на забор.

Адаме встал и бережно поднял временной модуль.

Ладно, парни, пошли. Пора уходить.

Они осторожно взобрались на пирамиду, едва уместившись на ее вершине.

Прижимая модуль к груди, Адаме сделал последние приготовления.

Придвиньтесь ко мне,— сказал он,— и немного согните колени. Возможно, придется падать.

Ладно, поехали,— сказал Купер,— Жми на клавишу.

Адаме нажал на кнопку.

Но ничего не случилось.

Модуль не работал.

Не скрывая тревоги и страха, директор ЦРУ закончил свой доклад.

Вы уверены в достоверности вашей информации? — спросил президент.

Господин президент,— сказал директор ЦРУ,— я отвечаю за каждое свое слово.

Президент вопросительно взглянул на двух других людей, которые находились в кабинете.

Все вышесказанное соответствует данным, которые находятся в нашем распоряжении, сэр,— доложил председатель ОКНШ.

Но это невероятно! — воскликнул президент.

Они боятся! — вскричал директор ЦРУ.— Они не спят по ночам. Они убедили себя, что мы вот-вот сможем путешествовать во времени. Их попытки сделать что-нибудь подобное закончились ничем, но они уверены, что мы близки к успеху. Наши враги понимают, что, если нам удастся покорить время, их конец неизбежен, поэтому они решили нанести последний удар — сейчас или никогда. Но три года назад мы полностью отказались от проекта «Мастодонт». Прошло десять лет с тех пор, как мы приостановили исследования. Двадцать пять лет назад этот Хадсон…

Какая разница, сэр? Они убеждены, что мы прикрыли проект только для отвода глаз, а сами втайне продолжаем работу. Это вполне соответствует их собственной стратегии…

Президент поднял карандаш и начал что-то машинально рисовать в блокноте.

Как звали того старого генерала,— спросил он,— который закатил целый скандал, когда мы отказались от проекта? Помню, я был тогда в сенате. Он так и вился вокруг меня.

Бауэре, сэр,— напомнил председатель ОКНШ.

Да, верно. Что с ним стало?

Ушел в отставку.

Жаль, хотя, думаю, теперь это не имеет значения,— Он нарисовал что-то еще и наконец сказал: — Джентльмены, похоже, вы правы. Сколько времени, вы говорите, у нас осталось?

Максимум девяносто дней. В худшем случае — дней тридцать.

Президент взглянул на председателя ОКНШ.

Мы готовы, как никогда,— доложил председатель.— Думаю, мы справимся с ними. Конечно, есть некоторые…

Знаю,— сказал президент.

Может быть, припугнуть их? — предложил министр иностранных дел, переходя на шепот,— Я знаю, это их не остановит, но по крайней мере мы выгадаем какое-то время.

Вы хотите дать им понять, что у нас есть машина времени?

Министр кивнул.

Нам это не удастся,— устало возразил директор ЦРУ,— Если бы мы ее действительно имели, тогда бы не было проблем. По своим каналам они бы тут же узнали, что она у нас есть, и превратились бы в добрых воспитанных соседей.

Но ее у нас нет,— мрачно подытожил президент.

Поздним вечером, вскинув на плечи оленя, подвешенного к шесту, двое охотников повернули домой. При дыхании с их губ срывался пар, было очень холодно, и они уже не помнили, сколько дней кряду с неба падал снег.

Меня тревожит Уэс,— тяжело дыша, сказал Купер.— Он принимает это слишком близко к сердцу. Мы должны присматривать за ним.

Давай передохнем,— задыхаясь, предложил Хадсон.

Они остановились и опустили оленя на землю.

Он во всем винит только себя,— продолжал Купер, смахивая пот со лба,— Причем совершенно напрасно. Каждый из нас знал, на что шел.

Он злится на себя и сам понимает это, но злость помогает ему не сдаваться. Пока он ковыряется в своей штуковине, с ним будет все в порядке.

Ему не удастся починить модуль, Чак.

Знаю, что не удастся. И он тоже это знает. У него нет ни инструментов, ни материалов. Вернись мы обратно в мастерскую, он еще мог бы что-то сделать, но здесь все его попытки обречены на провал.

Да, ему нелегко.

Всем нам нелегко.

Да, но не нам пришла в голову внезапная идея, из-за которой два старых приятеля оказались в безвыходном положении на самых, можно сказать, задворках времени. И он не может выбросить это из головы, сколько бы мы ни говорили, что все хорошо, что мы вообще об этом не думаем.

Да, такое трудно принять, Джонни.

Но что с нами будет, Чак?

Мы построим себе жилье, заготовим еды. Боеприпасы оставим для большой дичи, чтобы на каждую пулю иметь горы мяса, а мелких животных будем ловить в капканы.

Мне интересно, что с нами будет, когда не останется ни муки, ни других припасов. У нас и так их не слишком много. Мы всегда думали, что в любой момент можно будет привезти еще.

Перейдем на мясо,— успокоил его Хадсон,— Мы можем добывать бизонов миллионами. Простые индейцы питались только ими. Весной мы накопаем всяких корешков, летом будем собирать ягоды. А осень нам подарит урожай орехов — полдюжины разных сортов.

Как бы ни экономили боеприпасы, они все равно когда– нибудь кончатся.

Сделаем лук и стрелы, рогатки и копья.

Здесь водятся такие зверюги, которых копьем не испугаешь.

А мы их не будем трогать. Если надо — спрячемся, если негде прятаться — убежим. Без оружия мы перестанем быть владыками мироздания — особенно в этих местах. И чтобы выжить, нам придется признать этот факт.

А если кто-нибудь из нас заболеет, сломает ногу или…

Мы сделаем все, что будет в наших силах. Никто вечно не живет.

И снова разговор вращался вокруг той проблемы, которая тревожила каждого из них, подумал Хадсон, и о которой они предпочитали помалкивать.

Да, они выживут, если позаботятся о пище, убежище и одежде. Они могут прожить долгие годы, потому что в такой плодородной и щедрой стране человек легко мог найти себе пропитание.

Но их угнетало отсутствие цели — в этом и состояла та ужасная проблема, о которой они боялись говорить. Им нужен был смысл, ради которого стоило жить в мире без общества.

Человек, потерпевший крушение на необитаемом острове, всегда живет надеждой, а у них надежды не оставалось. Робинзона Крузо отделяли от его собратьев-людей какие-то несколько тысяч миль — их же отделяет сто пятьдесят тысяч лет.