Куявия - Юрий Никитин

Хуртеча снял шапку, обнажив белые волосы, и медленно начал подниматься к Иггельду.

– Так что мне делать? – быстро зашептал Иггельд. – Говори, гад!

– Сейчас все увидишь, – шепнул Антланец.

– Скотина, – сказал Иггельд в отчаянии.

Наместник поднимался медленно, грузно, а за ним в отдалении шли беры, приехавшие в повозках. Они тоже сняли шапки, двое во цвете лет, остальные в возрасте, когда уже не берут в руки оружие, все в дорогих одеждах, от их вида за версту несет мощью и спесью.

Иггельд с трепетом смотрел на приближающегося наместника. Грузный, величественный, волосы седые, уже редкие, отсюда хорошо видна просвечивающаяся розовая лысина, но багровое лицо исполнено силы, могущества, высокий лоб говорит о мудрости, а тяжелое крупное лицо напоминает, что сильный человек остается сильным в любом возрасте, только сила мышц переходит в силу ума, а вспыльчивость и быстрый гнев заменяется твердостью характера.

Иггельд перехватил взгляд наместника, устремленный на пего, заерзал в седле. То взгляд человека, который не задумываясь отправляет десятки тысяч воинов в самую горячую сечу, откуда нет возврата, который мановением руки велит тысячам крестьян оставить работу на полях и возводить дамбу или разом идти в лес и гнать на него, могущественного хозяина, всякое зверье, дабы он мог всласть поохотиться.

– Может быть, – прошептал Иггельд, – мне хотя бы слезть с коня?

– Сиди, – зашипел Антланец.

Хуртеча, грузно ступая, поднялся на холм. Стояла торжественная тишина, даже кони перестали фыркать и переступать ногами. Иггельд тоже застыл, двигался только наместник. Все следили, как он подошел к коню Иггельда и, держа шапку в одной руке, другой расстегнул бриллиантовую пряжку на горле, сорвал с себя роскошнейший плащ и постелил на землю. Дыхание остановилось у Иггельда в горле, а наместник взялся за стремя.

Иггельд как мог старался держать лицо неподвижным, но сейчас, глядя сверху вниз на седую голову могущественнейшего человека, едва удерживал в себе смятение. Наместник поднял голову. Их взгляды встретились. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, Иггельд услышал, как рядом хмыкнул Антланец, опомнился, слез, наместник почтительно придерживал ему стремя.

Иггельд инстинктивно старался не наступать на дивной работы плащ, но все же слышал, как под сапогом хрустнуло. Он раскрыл объятия, вспомнил, как обнимаются вельможи при встрече, наместник на миг припал к его груди, но тут же отстранился и, с трудом опустившись на одно колено, сказал громко:

– Я приветствую… освободителя!

Иггельд сгорал от стыда и смущения, чувствуя себя вором, что вот прямо у всех на глазах украл чью-то славу или чьи-то деньги, все это видят, а он еще и должен улыбаться, словно ничего не случилось. Войско разразилось приветственными криками, всюду застучали в щиты рукоятями мечей, запели трубы, затрубили в рога и рожки.

Антланец тоже что-то выкрикивал, а когда перехватил сердитый взгляд Иггельда, преувеличенно низко поклонился, да так, что едва не растянулся во весь рост.

Не зная, что дальше делать, Иггельд стиснул челюсти и с каменным лицом взобрался на коня. Там он вроде бы при деле, можно взять повод, руки хоть чем-то заняты, а бараньим взором можно окидывать все огромное войско и морщить глубокомысленно лоб.

Наместник тут же взял коня под уздцы и повел между рядов войск. Там орали, бросали в воздух шапки, кричали в восторге. Иггельд едва держался в седле, Антланец чуть заметно подмигнул, но, судя по лицу, даже его впечатлило, что могущественнейший наместник держал стремя, как простой слуга, а сейчас ведет коня под уздцы, подчеркивая полное и полнейшее подчинение воле и власти человека, сумевшего дать отпор артанам, выстоять, постоянно наносить им урон, а теперь собирающего воинство на последний, сокрушающий бой.

Дворец наместника потряс даже видавшего виды Антланца, а Иггельда вообще сразили громадность, великолепие и мощь величественного здания. Оно располагалось на невысоком холме, по слухам, насыпанном руками пленных, которых потом порубили, к дворцу вели широкие мраморные ступени, такие белые и сверкающие, что захватывало дух.

По обе стороны лестницы выстроились знатные люди. Воздух звенел и трепыхался в приветственных кличах. Ступени застелили дорогой тканью пурпурного цвета, а когда Иггельд поднялся до самого верха, где у раскрытых врат дворца ждали с цветами в руках молодые красивые девушки, все смотрели на него с обожанием, он едва не споткнулся, так ошеломило богатство раскрывшегося зала.

Воздух заполнили тончайшие ароматы изысканных благовоний, во всех светильниках дорогое масло из восточных стран, вдоль стен из особых роскошных ваз поднимаются сизые дымки – сгорает душистое дерево. Между вазами статуи в полный рост, одни из белого мрамора, другие искуснейшими мастерами изготовлены из железа. Иггельд увидел со всех сторон рубиновые глаза, устремленные на него одного. Холодок пробежал по спине, пришлось стиснуть челюсти, вскинуть подбородок и с самым надменным видом вступить в зал.

Весь дворец, как понял сразу, есть вместилище сокровищ Несметных и неслыханных. Их здесь столько, что, возможно, и жить негде, вон стен не видно из-за обилия огромных картин в золоченых рамах, ковров, драгоценных ваз, в зале столы из чистого серебра, из такого дерева, что дороже серебра и золота, столы и столики из вантийского янтаря. Богатство и роскошь не просто бросаются в глаза, а ошеломляют и оглушают, Иггельд на это выпятил нижнюю челюсть и шел угрюмый и настороженный, надеясь, что Антланец двигается сзади, всегда готовый подсказать, выручить, помочь.

Ему предложили отдохнуть, Иггельд взглянул на Антланца, тот качал головой, Иггельд ответил осторожно:

– Мы не устали в дороге, а вы здесь отдыхали достаточно. Полагаю, что пора поговорить о деле.

Наместник воскликнул:

– Вот слова истинного героя!.. Да, мы отдыхали достаточно, а теперь, под дланью настоящего воителя, мы готовы… но сперва, как водится, на пир, на пир!

Иггельд покосился в сторону Антланца, тот довольно оскалил зубы и плотоядно потер руки. Иггельд ответил с некоторой неохотой:

– Да, если такой обычай Но не стоит приглашать слишком много людей.

Наместнику это явно не понравилось, жаждет задать такой пир, чтобы дым коромыслом, но поклонился и сказал государственным голосом:

– Да, конечно… Только самых необходимых. А столы велю накрыть в малом зале.

Но когда перед Иггельдом распахнули двери в этот малый зал, он сперва решил, что над ним пошутили. Зал неимоверен, а ряд столов вообще уходит в бесконечность. Да и стоят в три ряда. А в сторонке, на особом помосте, покрытом красным сукном, расположился длинный стол, по обе стороны не больше дюжины кресел.