Игроки с Титана (сборник) - Филип Дик

Он кивнул. Тепло стало рассасываться.

Неожиданно, без всякой видимой причины, девочка убежала.

Я должен найти имя, подумал он, это мой долг. Он стал рассматривать свою ладонь и тут же удивился: зачем – ведь там ничего нет. Брюс, вот мое имя. Хотя должны быть и лучшие имена…

Тепло исчезло. Он чувствовал себя одиноким и потерянным. И очень несчастным.

Майка Уэстуэя послали на грузовике за полусгнившими овощами, пожертвованными «Новому пути» одним из местных супермаркетов. Убедившись, что за ним не следят, Майк позвонил из автомата и встретился в «Макдоналдсе» с Донной Хоторн.

Сели на улице, поставив на деревянный столик гамбургеры и кока-колу.

– Ну как, удалось нам его внедрить? – спросила Донна.

– Да, – ответил Уэстуэй. А сам подумал: парень слишком выгорел, какая от него польза. Вряд ли мы так чего-то достигнем. И все же иного пути не было.

– Он не вызывает подозрений?

– Нет.

– Вы убеждены, что препарат выращивают?

– Я – нет. Убеждены они. – Те, кто нам платит, подумал он.

– Что означает название?

– Mors ontologica? Смерть духа. Личности. Сути.

– Он сможет выполнить свою задачу?

Уэстуэй мрачно молчал, ковыряясь в еде и поглядывая на прохожих.

– Не знаете?

– Этого никто не может знать. Память… Несколько сгоревших клеток вдруг оживают. Словно рефлекс. От него требуется не выполнять – реагировать. Нам остается лишь надеяться. Верь, надейся и раздавай свои денежки, как учил апостол Павел.

Майк смотрел на хорошенькую темноволосую девушку напротив, видел ее умный взгляд и начинал понимать, почему Боб Арктор… нет, не Арктор, Брюс; меньше знаешь – лучше спишь… почему Брюс только о ней и думал. Когда еще был способен думать.

– Он отлично натренирован, – произнесла Донна сдавленным голосом. И вдруг на ее красивое лицо легло выражение скорби, заостряя все черты. – Господи, какой ценой… – пробормотала она и сделала глоток из стакана.

А иначе никак нельзя, думал Майк. К ним не пробьешься. Я не смог, сколько ни пытался. Туда допускают только абсолютно выгоревших, безвредных, от которых осталась одна оболочка. Вроде Брюса. Он должен был стать таким… каким стал.

– Правительство требует слишком многого, – сказала Донна.

– Этого требует жизнь.

Ее глаза сузились и засверкали.

– В данном случае – федеральное правительство. Конкретно. От вас, от меня. От… – она запнулась, – от того, кто был моим другом.

– Он до сих пор ваш друг.

– То, что от него осталось, – горько промолвила Донна.

То, что от него осталось, думал Майк Уэстуэй, все еще ищет тебя. По-своему.

Им тоже овладела тоска. Но день по-прежнему был хорош, люди веселы, воздух свеж. И впереди маячила возможность успеха – это придавало сил. Они многого достигли. Цель близка.

– Наверно, нет ничего ужаснее, чем жертвовать живым существом, которое даже не догадывается. Если бы оно понимало и добровольно вызвалось… – Донна взмахнула рукой. – Он не знает. И не знал. Он не вызывался…

– Вызывался. Это его работа.

– Он и понятия не имел. И не имеет, потому что сейчас у него нет вообще никаких понятий. Вы знаете не хуже меня. И не будет. Никогда-никогда, сколько бы он ни прожил. Останутся одни рефлексы. Это произошло не случайно, все было запланировано. Мы на это рассчитывали. На мне тяжелейшая вина. Я чувствую на плечах… труп – труп Боба Арктора. Хотя формально он жив.

Она повысила голос. Люди за соседними столиками отвлеклись от своих гамбургеров и с любопытством смотрели в их сторону. Майк Уэстуэй сделал знак, и Донна с видимым усилием взяла себя в руки.

После некоторой паузы Уэстуэй произнес:

– Нельзя допросить того, у кого нет разума.

– Мне пора на работу. – Донна взглянула на часы. – Я сообщу руководству, что, по вашему мнению, все в порядке.

– Надо дождаться зимы, – сказал Уэстуэй.

– Зимы?

– Да, не раньше. Не спрашивайте почему. Уж так есть: либо получится зимой, либо не получится вовсе.

– Подходящее время. Когда все мертво и занесено снегом.

Он рассмеялся:

– В Калифорнии-то?

– Зима духа. Mors ontologica. Когда дух мертв.

– Только спит. – Уэстуэй поднялся, положил руку ей на плечо.

В голову почему-то пришла мысль, что эту кожаную куртку ей, возможно, подарил Боб Арктор. В былые счастливые дни.

– Мы слишком долго над этим работали, – сказала Донна тихим, ровным голосом. – Скорей бы все кончилось, не хочу больше. Иногда по ночам, когда не идет сон, мне кажется, что мы холоднее их. Холоднее врага.

– Я не чувствую в вас холода, – возразил Майк. – Я вижу перед собой самого теплого человека из всех, кого знаю.

– Я тепла снаружи: это видимость. Теплые глаза, теплое лицо, теплая фальшивая улыбка, черт бы ее побрал! Внутри я холодна и полна лжи. Я не такая, какой кажусь; я отвратительна. – Она говорила спокойно, с улыбкой. Глаза с расширенными зрачками смотрели ласково и невинно. – Я давно поняла, что другого выхода нет, и заставила себя стать такой. Это не так уж плохо – легче добиться своей цели. Все люди такие, в большей или меньшей степени. Что действительно кошмарно – это ложь. Я лгала своему другу, лгала Бобу Арктору постоянно. Однажды я сказала ему, чтобы он мне не верил, – и, конечно, он решил, что я шучу. Но я его предупреждала. Он сам виноват.

– Вы сделали все, что могли. И даже более того.

Донна встала из-за стола.

– Ладно, стало быть, пока мне докладывать почти нечего. Только ваши заверения, что его приняли. И что им не удалось ничего вытянуть из него с помощью своих… – ее передернуло, – своих отвратительных игр.

– Совершенно верно.

– До встречи. – Она помолчала. – Правительство вряд ли захочет ждать до зимы.

– Придется, – сказал Уэстуэй. – Ждите и молитесь.

– Все это чушь, – бросила Донна. – Я имею в виду молитвы. Когда-то давно я молилась, и много, – а теперь бросила. Если бы молитвы действовали, нам не пришлось бы заниматься тем, чем мы занимаемся. Еще одна фальшивая легенда.

– Как и многое другое, – сказал он, делая несколько шагов ей вслед, стараясь хоть немного продлить эту встречу. – Я не думаю, что вы погубили своего друга. Вы сами жертва в той же степени. Только по вашему виду не скажешь. Так или иначе, выбора не было…

– Я отправлюсь в ад. – Донна вдруг улыбнулась – задорной мальчишеской улыбкой. – Я ведь католичка.

И пропала в толпе.

Уэстуэй растерянно заморгал. Должно быть, так чувствовал себя Боб Арктор. Только что она была тут, живая, осязаемая; и вдруг – ничего. Исчезла. Растворилась среди обычных людей, которые всегда были и всегда будут. Она из тех, что приходят и уходят по своей воле. И ничто, никто не может удержаться с ней рядом.