Книги крови - Клайв Баркер

— Выдумки. Почему рассказывают жуткие истории, если это неправда?

— Да, — сказала Элен, начиная новый круг. — Почему?

Парселл сознавал, что его вступление в спор сразу все изменило, и гордился собой.

— Не знаю, — ответил он, радуясь. Он хотел покончить с игрой теперь, когда показал, на что способен. — Ты действительно не должна воспринимать меня слишком всерьез, Элен. Я так и стараюсь поступать.

Мальчик возле Парселла хихикнул.

— Может, это просто табуированный материал, — предположил Арчи.

— Замалчиваемый, — подсказал Дэниел.

— Не то, что ты подразумеваешь, — парировал Арчи. — На политике свет клином не сошелся, Дэниел.

— Какая наивность.

— Что есть табу в сравнении со смертью? — сказал Тревор. — Бернадет уже отмечала: смерть перед нами все время. Телевизор, газеты.

— Может, это недостаточно близко? — спросила Бернадет.

— Никто не возражает, если я закурю? — вмешался Парселл. — Однако десерт, мне кажется, отложен на неопределенный срок…

Элен пропустила замечание мимо ушей и спросила Бернадет, что та подразумевает под "недостаточно близко"?

Бернадет пожала плечами.

— Точно не знаю, — откровенно сказала она, — может, только то, что смерть рядом, мы должны знать, что она за соседним углом. Телевидение недостаточно близко.

Элен нахмурилась. Замечание имело для нее некоторый смысл, но в суматохе момента она не могла постигнуть, что это значит.

— Ты думаешь, там тоже выдумки? — спросила она.

— Эндрю подчеркнул, — ответила Бернадет.

— Милейшие, — сказал Парселл, — есть у кого-нибудь спичка? Мальчик заложил мою зажигалку.

— …что свидетели отсутствуют.

— Единственное доказанное — это то, что я не встретила никого, кто что-нибудь действительно видел, — возразила Элен, — а не то, что свидетелей не существует.

— Ладно, — сказал Парселл. — Найди хоть одного. Если ты сможешь мне доказать, что твой истязатель на самом деле живет и дышит, я угощаю всех обедом в Аполлинере. Ну как? Великодушен ли я чрезмерно или просто знаю, что не могу проиграть? — Он засмеялся и постучал костяшками пальцев от удовольствия.

— Звучит, кажется, неплохо, — сказал Тревор. — Что скажешь, Элен?

Она не возвращалась на Спектор-стрит до следующего понедельника, но мысленно все время была там: стояла перед заброшенными зданиями под ветром и дождем или ходила по комнате, где неясно вырисовывался портрет. Все ее мысли сосредоточились только на этом. Когда в субботу, ближе к вечеру, Тревор отыскал какой-то хороший повод для дискуссии, она не отреагировала на выпад, и наблюдая, как он осуществляет знакомый ритуал самопожертвования, ни в малейшей степени не была тронута. Ее безразличие еще больше разъярило Тревора. Он бушевал, глубоко возмущенный, и отправился к какой-то очередной бабе. Элен было приятно видеть его подлинную сущность. Когда он не соизволил вернуться той ночью, Элен и не подумала из-за этого огорчиться. Пустой и глупый человек. В его глазах никогда не отражалось ни тревоги, ни мучительного переживания, а что может быть хуже человека, которого ничего не волнует?

Он не вернулся и вечером в воскресенье, и когда Элен на следующее утро парковала машину в самом центре района, ей пришло на ум, что она могла бы затеряться здесь на несколько дней и никто бы не узнал. Так же, как и о старике, про которого рассказывала Анни-Мари, лежавшем в своем любимом кресле, с выколотыми глазами, пока пировали мухи, а на столе горкло масло.

Ночь Костров приближалась, и к концу недели небольшая горка топлива значительно выросла. Конструкция выглядела шаткой, но это не помешало мальчикам и юношам, что помоложе, забираться и наверх и внутрь. Основная масса состояла из мебели, несомненно утащенной из заколоченных домов. Элен сомневалась, сможет ли все это даже загореться, а если и будет гореть, то наверняка удушливо. Четырежды, на пути к дому Анни-Мари, ее перехватывали дети, выпрашивающие деньги на фейерверк.

— Пенни на чучело, — говорили они, хотя ни у одного не было чучела, чтобы его продемонстрировать. К тому времени, как она достигла входной двери, в карманах ее совсем не осталось мелочи.

Анни-Мари оказалась сегодня дома, хотя радушная улыбка на ее лице отсутствовала. Она просто уставилась на посетительницу, словно загипнотизированная.

— Я надеюсь, вы не против, что я зашла…

Анни-Мари не ответила.

— …я только хотела спросить.

— Я занята, — наконец отозвалась женщина. Элен не пригласили войти, не предложили чаю.

— О… это займет одну минуту.

Задняя дверь распахнулась, и сквозняк прошелся по дому. Обрывки бумаги летали в заднем дворе. Элен видела, как они взлетают, словно громадная белая моль.

— Чего вам надо? — спросила Анни-Мари.

— Только спросить о старике.

Женщина нахмурилась. Она выглядит так, будто больна, подумала Элен, — лицо женщины по цвету и виду напоминало перестоявшее тесто, волосы были гладкими и сальными.

— Что еще за старик?

— Когда я была здесь в последний раз, вы рассказывали мне об убитом старике, помните?

— Нет.

— Вы сказали, что он жил в соседнем дворе.

— Не помню, — сказала Анни-Мари.

— Но вы точно рассказывали мне…

В кухне что-то упало на пол и разбилось. Анни-Мари вздрогнула, но не двинулась с места, она стояла на пороге и загораживала дорогу в дом. В прихожей были разбросаны детские игрушки, погрызенные и побитые.

— С вами все в порядке?

Анни-Мари кивнула.

— У меня дела, — сказала она.

— Вы не помните, как рассказывали мне о старике?

— Должно быть вы неправильно поняли, — ответила Анни-Мари, затем понизила голос: — Вы не должны были приходить. Все знают.

— Что знают?

Женщина задрожала.

— Вы не поняли, нет? Думаете, люди не замечают?

— О чем вы? Я только спросила…

— Я ничего не знаю, — повторила Анни-Мари. — Чего бы я ни говорила, я соврала.

— Ну, в любом случае, благодарю, — сказала Элен, сбитая с толку глухими намеками Анни-Мари. Почти в тот же миг, как она повернулась спиной к двери, она услышала щелчок замка.

Разговор был не единственным разочарованием в это утро. Она вернулась на улицу с магазинами и посетила супермаркет, о котором рассказывала Джози. Там она спросила об уборных и о недавней истории. Супермаркет всего месяц назад перешел в другие руки, и новый хозяин, неразговорчивый пакистанец, утверждал, что ничего не знает о том, когда и почему были закрыты уборные. Задавая вопросы, она почувствовала, что прочие посетители магазина внимательно ее рассматривают, она чувствовала себя отверженной. Это ощущение усилилось, когда, покинув супермаркет, она увидела Джози, выходящую из прачечной самообслуживания, Элен окликнула ее, но женщина только прибавила шагу и нырнула в лабиринт проходов. Элен двинулась за ней, однако быстро потеряла из виду.

Почти до слез расстроенная, она стояла среди раскуроченных мусорных мешков и чувствовала, как накатывает волна презрения к собственной глупости. Она чужая здесь, ведь так? Сколько раз она критиковала других за самонадеянность: они утверждали, что понимают людей, которых разглядывали только издалека. И вот теперь она совершила тот же самый проступок, пришла сюда со своим фотоаппаратом и своими вопросами, используя жизнь и смерть этих людей как материал для разговора на вечеринке. Она не винила Анни-Мари за то, что женщина отвернулась от нее, заслуживала ли она лучшего?

Усталая и продрогшая, она решила — настал момент признать правоту Парселла. Все рассказанное ей было выдумкой. Ее разыграли, чувствуя, что она не прочь послушать о каких-нибудь ужасах. И она, словно круглая дура, верит разным нелепостям. Пора заканчивать со своей доверчивостью и отправляться домой.

Однако одну вещь необходимо сделать до того, как она вернется к машине: в последний раз она хотела взглянуть на изображение головы. Не как ученый смотрит на объект исследования, а как смотрит обычный человек, чтобы почувствовать прилив нервного возбуждения. Но добравшись до № 14, она испытала последнее и самое сокрушительное разочарование. Дом был заколочен добросовестными рабочими Городского совета. Дверь закрыта, фасадное окно забито опять.

Но она решила так легко не сдаваться. Она обошла задворки Баттс Корта и путем несложных арифметических вычислений определила № 14. Ворота были изнутри заклинены, приложив силу, она надавила, и створки распахнулись. Груда мусора — сгнившие ковры, ящик с журналами, мокрыми от дождя, осыпавшаяся рождественская елка — все это мешало воротам открываться.

Она пересекла двор, подошла к заколоченному окну и заглянула в щель между досок. Внутри было еще темнее, чем снаружи, и картину, нарисованную на стене спальни трудно было разглядеть. Элен прижалась лицом к доскам, страстно желая в последний раз взглянуть на изображение.