Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы - Алана Инош

Заметив приближение Дарёны, Светолика смолкла; улыбка медленно таяла на её губах, пока не осталась лишь в глубине глаз в виде тёплых, по-вечернему задумчивых искорок.

– Я думала, ты уже не придёшь, вот и послала тебе корзинку черешен.

– Благодарю тебя за гостинец, госпожа, но принять его я не могу, – пробормотала Дарёна.

Под светом этих искорок её решимость предательски слабела, но она нашла способ и избавиться от лукошка, и отвлечь от себя пристальное внимание дюжины любопытных глаз.

– Кому черешни? А ну, налетай! – весело воскликнула она, протягивая корзинку детям.

Уловка удалась: лукошко тут же пошло по рукам, и ягоды из него начали убывать с огромной скоростью, исчезая в ребячьих ртах. «Тьфу, тьфу, тьфу», – летели в разные стороны косточки. А искорки в глазах княжны грустно померкли.

– Прости, госпожа, – тихо сказала Дарёна. – Не серчай. Пойми меня: в супружестве я состою и не могу принимать от тебя подарков, не огорчая этим мою супругу и не подрывая её доверие ко мне. Ещё раз прими мою благодарность за вчерашний день… Прощай, не поминай лихом.

Она вложила руку в протянутую ладонь Светолики, несколько мгновений впитывала её тепло, а потом, преодолевая пожатие, мягко, но решительно высвободила.

Домой она вернулась с успокоившимся, лёгким сердцем, но, к своему удивлению, не обнаружила там Млады. Оружие и снаряжение женщины-кошки было на месте, а самой её и след простыл, только лёгкий призрак печали висел в смолисто-сосновом воздухе. Опустившись на ступеньки и спрятав лицо в ладонях, Дарёна заплакала, сама не зная отчего. Всхлипы вырывались горькими толчками, а в ушах звенело, словно где-то в горах разбивались прекрасные ледяные фигурки…

– Лада, что стряслось? Отчего ты тут плачешь? Она тебя обидела?! – услышала она родной голос, полный тревоги.

Все разбитые фигурки растаяли от облегчения, тёплой волной накрывшего Дарёну. Она со смехом прильнула к щеке Млады своею.

– Никто меня не обидел, просто я вернулась, а тебя нет…

Только сейчас она увидела, что пришла женщина-кошка не с пустыми руками: на коленях у Дарёны оказался берестяной туесок, с горкой наполненный отборными черешнями карминно-красного цвета. Капельки воды хрустально блестели на них, а волосы и рубашка Млады были сырыми, словно она где-то попала под дождь.

– Надо было мне сразу про них вспомнить, когда ты ягод захотела, – усмехнулась она, щекоча губами висок Дарёны.

– Откуда они? – изумилась та.

– Издалека, – кратко ответила Млада. – Не с Белых гор. Кушай, горлинка… А захочешь – ещё принесу. Их там ещё много.

12. Воронка в небе. Смертельное оружие и погружение под лёд

Неподвижная, бесстрастная луна озаряла холодным тусклым серебром своего света кривые голые ветви деревьев и ледяную гладь замёрзшего болота. Морозный покой этого места заключал попавшую в него душу под звенящий купол молчания, ночь мерцала колючими искорками мёртвых глазниц; некому было протянуть руку помощи провалившемуся под лёд человеку, который окоченевшими скрюченными пальцами пытался найти хоть какую-нибудь опору, чтобы уцепиться и выбраться. Тщетно. Намокшая одежда сковывала тело обжигающе холодным панцирем и тянула вниз, а обломки льда вставали дыбом и переворачивались при попытке за них ухватиться. Мороз пускал свои мертвящие ростки меж рёбрами человека, пробираясь к загнанно стучавшему сердцу…

Лунный свет блеснул на перстне-печатке, озарив раскинутые крылья изображённого на нём ворона. Рука безнадёжно искала, за что бы схватиться, но везде был скользкий, коварный лёд, лишь с виду казавшийся прочным. Выпученные глаза, полные ужаса и отчаяния, судорожно хватающий воздух рот, тёмная щетина на бритом подбородке, налипшие на лоб мокрые пряди волос – таким луна увидела лицо владыки Воронецких земель, князя Вранокрыла.

Мёртвые топи хранили столь же мёртвое, зимнее молчание.

Обрывки памяти реяли в схваченной инеем тишине, как чёрные ошмётки пожара.

Всю дорогу Вранокрыл провёл в холодном оцепенении. Сознание билось, как птица в клетке, в неподвижном теле, у которого, казалось, даже кровоток остановился… Голод и жажда стали призрачными воспоминаниями, прочие телесные нужды словно застыли от одного взгляда Марушиного пса по имени Вук.

Время затерялось где-то в тучах, застилавших луну. Сколько дней бежали звери, впряжённые в колымагу? Может, сотню, а может, и один. Днём движение останавливалось, и псы прятались: видно, их глаза не выносили яркого света. Потом князя выволокли наружу и набросили на голову мешок, и чёрная пустота проглотила его тело, сердце и душу.

Падение было жёстким, словно Вранокрыла спустили кубарем с каменной лестницы, заставив пересчитать рёбрами добрую дюжину ступенек. Боль пробилась сквозь онемение: тело понемногу оживало. А из тьмы доносились низкие голоса, разговаривавшие на какой-то тарабарщине, из которой князь не мог понять ни слова. Жуткий язык! Его звуки чёрными щупальцами опутывали душу, пауками заползали в уши и копошились в мозгу, выедая его изнутри.

Снова его куда-то везли. Лёжа на мягкой подстилке, Вранокрыл пытался понемногу разрабатывать пальцы, разгонять в них кровь. Из-за этого проклятого мешка он ничего не видел, но чувствовал леденящую скорость, с которой мчалось неведомое средство передвижения. Ни скрипа колёс, ни цокота копыт он не слышал.

Вместо мыслей – глазастая тьма изнутри и снаружи.

Вместо чувств – рука этой тьмы на сердце.

Прошло немало времени, прежде чем он смог пошевелить рукой. Какой же благословенной казалась та пора, когда это действие было столь лёгким и естественным!… Сейчас же он превратился в одно сплошное усилие.

Вместо воли – черепки.

Вместо жизни – обрыв над бездной, полной чёрного тумана.

Тужась до кровавого привкуса во рту, он кое-как добрался до своей головы. Одеревеневшие пальцы едва чувствовали шершавую грубую ткань, когда он стаскивал мешок. Не пальцы, а вялые отростки, мягкие, словно бескостные; ухватить такими что-либо – непростая задача… Приходилось заново учить их подчиняться.

Ветер охладил его лоб, скользнул студёными струями по коже. Такого страшного и странного неба Вранокрыл не видел нигде: водянисто поблёскивая, над ним зависла дышащая жутью огромная воронка – небесный «водоворот» цвета воронёной стали, по которому проскакивали извилистые жилы ветвистых, мертвенно-голубоватых молний. Это небо словно высасывала наружу какая-то внешняя сила, но вращение воронки было медленным и сонным, привычным для окружающего.