Вампир Лестат - Энн Райс

Улыбка его стала шире. Однако голос его, как всегда, был тихим, а тон – вежливым и благовоспитанным. От избытка чувств лицо его слегка порозовело. Однако оно ничуть не изменилось. И наверное, не изменится никогда.

Я обнял его за плечи, и мы направились в сторону от дома, подальше от льющегося из него света. Пройдя мимо огромного серого скелета вертолета, мы двинулись через выложенное солнцем поле в сторону холмов.

Мне казалось, что переполняющее меня счастье причиняет мне мучительную боль и что от избытка его я буквально горю как в огне.

– Ты все-таки не собираешься отказываться от своих намерений? – спросил он. – Я говорю о завтрашнем концерте.

Опасность для всех нас! Что это было? Предупреждение или угроза?

– Нет конечно! Ничто в мире не сможет остановить меня и помешать сделать так, как я задумал.

– Мне очень хотелось бы тебя остановить. Мне следовало прийти к тебе раньше. Я заметил тебя еще неделю назад, но потом потерял из виду.

– А почему ты хочешь воспрепятствовать мне?

– Сам знаешь почему, – ответил он. – Мне необходимо поговорить с тобой.

В этих таких простых на первый взгляд словах был заключен огромный смысл.

– У нас еще будет для этого время, – сказал я. – У нас будет много времени. Ничего не случится. Вот увидишь.

Я то смотрел на него, то отводил взгляд в сторону, как будто его зеленые глаза причиняли мне боль. Говоря современным языком, он действительно был как лазерный луч. Одновременно и нежный, и поистине смертоносный. Его жертвы всегда влюблялись в него.

Я и сам любил его. Несмотря ни на что. Можно себе представить, какой великой способна стать любовь, если у тебя в распоряжении целая вечность, чтобы лелеять и оберегать ее. Мне понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы она вспыхнула во мне с новой силой, чтобы ощутить ее опаляющий жар.

– Как можешь ты утверждать это с такой уверенностью, Лестат? – спросил он.

Услышав, как он произнес мое имя, я испытал странное, почти чувственное волнение. Но я не мог заставить себя столь же естественно произнести его имя – Луи.

Мы медленно шли без всякой цели. Его рука спокойно и нежно обнимала меня, а моя, в свою очередь, свободно обвилась вокруг его тела.

– Нас охраняет целая армия смертных, – говорил я. – Телохранители будут рядом с моими ребятами и в вертолете, и в лимузине. А сам я от аэропорта до места поеду один на своем «порше», что значительно облегчит мне задачу и позволит защитить себя в случае необходимости. Кроме того, нас будет сопровождать самый настоящий почетный эскорт мотоциклистов. Да и что может сделать мне горстка ослепленных ненавистью юнцов, этих произведений нынешнего, двадцатого, века? Эти идиоты пользуются телефоном, чтобы выкрикивать свои угрозы.

– Их вовсе не горстка, а гораздо больше, – промолвил он. – А как быть с Мариусом? Твои враги только и заняты обсуждением вопроса о том, правду ли ты рассказал о Мариусе и существуют ли в действительности Те, Кого Следует Оберегать…

– Это вполне естественно. А ты? Ты веришь, что все это правда?

– Да. Я понял это, как только прочитал твою книгу, – ответил он.

Мы оба замолчали, и, возможно, каждый из нас в эти минуты вспомнил то любознательное бессмертное создание, которое много-много лет назад задавало мне один и тот же вопрос: как и откуда все это началось?

Слишком больно вспоминать. Это все равно что доставать из архива старые фотографии и, стерев с них пыль, видеть, что изображение и краски по-прежнему сохранились. Это фотографии наших давно ушедших предков, а значит, и нас самих.

Я нервно откинул со лба волосы и подставил лицо прохладному ветерку. Жест, свойственный главным образом смертным и не слишком характерный для нас.

– Почему ты так уверен, – поинтересовался он, – что Мариус не покончит с твоим экспериментом и с тобой, едва ты ступишь на сцену?

– А ты считаешь, что кто-либо из древних способен на это?

Он надолго задумался и, как всегда в таких случаях, углубился в свои мысли, забыв обо всем на свете и о моем присутствии в том числе. Мне вдруг показалось, что мы с ним вновь в нашем старом доме, тускло освещенном газовыми лампами, я даже услышал звуки и ощутил запахи прежних времен. Мы вновь сидим в гостиной нашего дома в Новом Орлеане перед камином, в котором горят угли, и все вокруг постепенно стареет и ветшает. Все, кроме нас.

Но он стоял здесь, рядом со мной, – дитя нового века в бесформенном свитере и поношенных джинсах – и задумчиво смотрел вдаль, на смутно вырисовывающиеся во тьме холмы. В его затуманившихся глазах проскакивали искорки внутреннего огня, волосы растрепались. Очнувшись от долгого сна, он медленно выпрямился.

– Не знаю, но мне кажется, что, если твое поведение выведет из себя древних, они постараются разделаться с тобой.

– А тебя это волнует?

– Ты же знаешь, что да.

Его лицо слегка порозовело. И стало еще больше походить на лицо обычного человека. По правде говоря, он меньше, чем кто-либо другой из известных мне бессмертных, отличался от обычных людей.

– Ведь я же здесь, – тихо добавил он.

Я почувствовал в его голосе боль, которая словно рудничный пласт пронизывала его тело, и этот пласт способен был доносить чувства до самых глубин души.

Я кивнул. Потом глубоко вздохнул и отвернулся. Как бы мне хотелось сказать ему все, что я чувствовал и должен был сказать. Я обязан был признаться, что люблю его. Но я не в силах был сделать это – меня переполняли эмоции.

– Что бы ни случилось, я ни о чем не пожалею… – сказал я. – Оно стоит того, если таким образом мне хотя бы на короткое время удастся собрать вас вместе – тебя, Габриэль, Армана и… и Мариуса. А вдруг появится и Пандора? И Маэл. И кто знает, сколько еще. Что, если все древние соберутся вместе? Ведь оно стоит того! А все остальное меня не волнует.

– Неправда, волнует, – с улыбкой возразил он. Я чувствовал, что мои слова произвели на него впечатление. – Ты просто уверен, что это будет захватывающее приключение и что в любом случае ты выйдешь из битвы победителем.

Я опустил голову, чтобы скрыть смех. Совсем по-человечески сунув руки в карманы брюк – в последнее время это стало весьма распространенным жестом, – я пошел по траве вперед. Даже в эту холодную калифорнийскую ночь трава по-прежнему пахла солнцем. Я не стал рассказывать ему о своих чисто человеческих чувствах – о желании выступать на сцене, о той безумной радости, которая охватывает меня всякий раз, когда я вижу себя на экране телевизора или на конвертах наших альбомов, выставленных в витринах магазинов по всему Северному побережью.

Он шел рядом со мной.

– Не кажется ли тебе, что, если бы древние хотели уничтожить меня, они бы давно это сделали?