Святитель Василий Великий. Книга 1. Догматико-полемические творения. Экзегетические сочинения. Беседы - Василий Великий

Потом с продолжением пиршества являются свирели, гусли и тимпаны, на которых в действительности оплакиваются погибающие и сладкозвучием которых, по предположению упивающихся, должны возбуждаться в них все душевные удовольствия, как будто одно вино производимым посредством его разгорячением в жалкой душе упивающегося не может пробудить роя пожеланий, а надобно, чтобы у них и все чувства предавались очарованию удовольствия: слух упоевался стройными звуками, обоняние наполнялось благовонными курениями, уста служили входом вину, глаза видели происходящее, или, лучше сказать, превратно видели, потому что упоением похищена верность чувства.

Посему-то сказано: Горе востающим заутра и сикер гонящим, ждущим вечера и провождающим в этом целые дни, так что у них нет вовсе времени взирать на дела Господня и помышлять о делах руку Его. Ибо когда им поучаться о Боге? Утром? Но, едва встав от сна, гонят сикер. В средине дня? Но тогда особенно увеличивается и учащается у них пьянство. Вечером? Но они еще пьют, и хотя день уже у них протек, однако же пьянство не прекращается, напротив того, в большей еще мере предаются ему ночью, так как ночь собственно для них пригодна.

156. Посему горе востающим заутра и сикер гонящим, ждущим вечера. Потом пророк показывает причину, по которой могут они долго предаваться пьянству. Вино бо сожжет я. Вот причина, по которой в них желание пить ненасытимо. Когда, говорит пророк, выпито большое количество цельного вина, тогда, производя в теле сильное разгорячение, иссушает оно естественную влагу в пьющем. А после сего, как думаю, вино само себе служит поджогой, и наперед выпитое расширяет место для выпиваемого вновь. И как овраги, пока течет в них вода, кажутся полными, а когда влага стечет, остаются сухими, каменистыми и невлажными, так и тела упивающихся, будучи расширены неумеренным употреблением вина, поглощают и естественную влажность.

Ждущим вечера; по этой причине, говорит пророк, ждут они вечера. Вино бо сожжет я. Огонь, заключенный в вине, перейдя в тело, делается воспаляющим веществом для разжженных стрел врага (см. Еф. 6:16), потому что вино потопляет собой и рассудок, и ум, а похоти и сластолюбие воспламеняет, как масло – огонь. Почему сказанное вино сожжет я относим не только к желанию пить, но и вообще к распадению, производимому в теле. Потом пророческое слово, еще в большем виде обнаруживая неприличие, продолжает: со гусльми бо и певницами, и тимпаны и свирельми вино пиют – ибо молодые гуслисты, на беду встретившиеся опьяневшим глазам, играющие на свирелях и певницах, торгующие своей красотой, лики поющих и согласное пение людей порочных, погружая тела в негу и расстраивая души, общим благозвучием возбуждают опьяневших ко всякой срамной и беззаконной забаве.

И что же выходит из этого? То, что на дела Господня не взирают и дел руку Его не помышляют. Но воззрение означает постижение предметов, видимых с помощью глаз, а помышление значит созерцание невидимого умом. Итак, поскольку невидимая Божия от создания мира твореньми помышляема видима суть (ср. Рим. 1:20), то не взирающий на дела не возводится и к умственному разумению.

157. Посему что же значит сказанное? То, что пьянство есть начало безбожия, как омрачение разума, которым обыкновенно наипаче познается Бог. А дела руку – это ожидаемое воздаяние, тот огонь и наказание во аде (см. Мф. 25:41), иссохший язык, жаждущий, в облегчение, хотя малой капли (см. Лк. 16:24), отовсюду окружающий пламень, не позволяющий и дыханию ветра прохладить внутренний жар; вместо играющих на свирелях – стенание; вместо неумеренного пьянства – жажда капли, когда плоть упивающихся будет опаляться в пещи; вместо сладострастных зрелищ – глубокая тьма; вместо неусыпной похоти – неусыпающий [1388] червь. Посему погрузившие ум свой в пьянстве не могут помышлять о сих делах рук. И поскольку они не взирают на ожидающее их, то пророческое слово справедливо оплакивает их, как бы уже действительно постигнутых бедствиями. Да услышат сие те, которые у себя в домах вместо Евангелия берегут гусли и лиры! Пророк взывает к ним, как уже к погибшим, по состраданию любви оплакивая их погибель.

158. Горе, – говорит он, – со гусльми, и свирельми, и тимпаны, и певницами вино пиющим.

А у тебя испещренная золотом и слоновой костью лира лежит на каком-то возвышенном жертвеннике, подобно какому-нибудь изваянию и идолу демонов. И еще бедная женщина, вместо того чтобы научиться, как владеть веретеном, по необходимости рабства, научена тобой протягивать руки к лире, для чего ты, может быть, платил за нее деньги, отдавал ее в наученье какой-нибудь другой женщине, которая сперва собственным телом своим служила всякому непотребству, а теперь для молодых дев стала наставницей в подобных делах. За нее в день Суда постигнет тебя сугубое бедствие, потому что и сам ты непотребствуешь и лукавыми наставлениями отвратил от Бога бедную душу.

Вот она предстает с лирой, налагает на нее персты, чтобы извлечь звуки; руки ее обнажены, лицо бесстыдно. К ней обращается все собрание пирующих, к ней несутся взоры всех, слух с безмолвием ловит звуки, шум утихает, смех умолкает, не слышно непотребных речей, которыми доселе старались превзойти друг друга, безмолвствуют все в доме, очарованные сладострастной игрой. Но умолкающий там не безмолвствует в церкви Божией, не умолкает оглашаемый словом евангельским. И не удивительно! Ибо враг, который там предписывает молчание, здесь подучает шуметь. Жалкое зрелище для очей целомудренных – женщина не за ткацким станком, но с лирой в руках, не собственным своим мужем знаемая, но видимая посторонними, сделавшаяся общим достоянием, поющая не псалом исповедания, но любодейные песни, не Богу молящаяся, но поспешающая в геенну, не в церковь Божию стремящаяся, но вместе с собой исторгающая из нее других! Шерсть ей ненавистна, сновать основу и повертывать утком [1389] она и не умеет, и не хочет. Проводя время с упившимися, она предается одинаковым с ними занятиям.

Подлинно ткут они паутинную ткань, как будто на какую основу, налагая свои руки на натянутые струны, и, часто туда и сюда снуя бряцалом, как ткацким челноком, не дают видеть и конца этой деятельности. Ибо в искусствах, необходимых для жизни, результат перед глазами, например, в столярном искусстве – скамья, в домостроительном – дом, в кораблестроительном – корабль, в ткацком – одежда, в кузнечном – меч. А в искусствах пустых, каковы искусства играть на гуслях или свирели или плясать, вместе с окончанием действия исчезает и самое произведение [1390]. И подлинно, по слову апостольскому, кончина сим погибель (Флп.3:19).

О сем распространился я по необходимости, имея в виду тех, которые, по чрезмерной преданности забавам, или постоянно, или во время, по их предположению, веселья, на браках и пиршествах употребляют при ужинах свирели, гусли и певницы, – распространился, чтобы вы, узнав, как слово Божие порицает занятия подобного рода, из страха угрожающих бедствий, по крайней мере впоследствии, худой навык жизни своей переменили на лучшее. А если смысл пророческих слов исследуем с другой точки зрения, то можно открыть нечто иное, полезное для душ наших.

159. Горе, – говорит пророк, – востающим заутра и сикер гонящим, то есть тем, которые, как скоро тьма неведения рассеяна для них введением богопознания, потому что взошло Солнце правды (Мал. 4:2), из беззаконников и безбожных, каковыми были прежде, переименованные богочестивыми и сопричтенные к Церкви Божией, до того преодолеваются плотскими страстями, что выступают из ума и падают, как омраченные от опьянения. И пророческое слово оплакивает участь подобных людей, то есть и после Божия научения предающихся упоению страстей. Ибо знает упивающихся нередко и без вина Тот, Кто говорит: Горе вам, пиянии без вина (Ис. 28:1). Ибо как вино, принятое внутрь сверх нужды или сверх сил пьющего, обыкновенно омрачает рассудок, так и страсть похотения, или печали, или гнева, овладев рассудком, одержимых ею делает лишенными ума. Посему жалки и троекратно жалки люди, которые не только в начале жизни погружены в упоение, но ждут вечера, то есть до заката жизни предаются страстям. Как в одном отношении утром называется то озарение, какое производится в сердцах знанием Бога, так в другом отношении – и то состояние, когда разум приходит в зрелость и мы начинаем жизнь разумную. В обоих случаях предшествовавшая жизнь есть тьма и ночь или потому, что не пришел еще в совершенство разум и душа погружена в неразумие, или потому, что разумение покрыто глубокой тьмою, по причине отчуждения от Бога.