Незабываемые дни - Михаил Лыньков

Красный флаг, развевавшийся на самой высокой хате села, придавал всему окружающему праздничный вид. Насколько хватал глаз, на площади, вдоль улицы и даже за околицей на выгоне выстроились партизанские отряды. Суетились связисты, устанавливали репродукторы. В центре площади краснела кумачовой обивкой наспех сколоченная из досок трибуна. Рядом разместился оркестр: ярко начищенные трубы горели множеством солнц, залихватские гармонисты нетерпеливо перебирали лады. Шумные стайки неугомонной детворы кружились около трибуны и оркестра. Жители села стояли молча, сосредоточенно, восторженно глядя на флаг, на многочисленные шеренги вооруженных людей, на партизанские орудия и минометы. Тут же суетился дед Пранук. Когда начался рейд, он попросился в ездовые. Правда, тетка Палашка никак не могла согласиться с замыслами деда, даже противоречила:

— Кто баню топить будет, беспутная твоя голова?

— Что баня? Она не убежит. Нехитрая штука ее истопить. А править лошадьми не всякий умеет. Да, может, мне еще придется пушку возить. Может, мне поручат даже стрелять из нее.

— А чтоб тебя гром поразил! Ты с дровами и то не справляешься, а тут надумал!

— И надумал, как есть я старый артиллерист!

— Сказала бы я тебе, да людей вот стыжусь, артиллерист ты этакой! Только молодым мешать будешь…

— Ты мне про это не говори. Мы теперь все солдаты — и старые и молодые… И ты у меня солдат, поскольку на партизанскую линию подалась.

— Ты мне зубы не заговаривай, вот как стащу кожух с плеча, так будут тебе пушки.

— Вот же характер у бабы, к ней по добру, а она вот что замышляет.

Чуть не поссорились перед отъездом. Но тетка Палашка, увидя, что Пранук заручился даже согласием командования на отъезд, принесла ему и чистое белье на дорогу, и кое-что из съестного. Только жалела все, советовала деду:

— Не с твоим, однако, здоровьем браться за пушку. Она и тяжелая. Ты уж возьмись за какую орудию полегче, ну за пистолет хотя бы, и то берегись, чтобы он ненароком не выстрелил.

Еле не скомпрометированный теткой Палашкой перед молодыми партизанами Пранук сердито буркнул:

— Очень ты понимаешь в этом деле!

Но расстались они, как все добрые люди. Дед Пранук даже кое-какие советы дал ей на прощанье:

— Ты берегись, однако, Палашка! В случае чего гляди, чтобы немцы припасов не захватили.

Дед имел в виду продукты для столовой. В другой раз тетка Палашка сочла бы это за обиду, а теперь ответила ему совсем миролюбиво:

— Ты не беспокойся, у меня на это есть инструкция от командира.

— Ну, если имеешь инструкцию, так все в порядке.

В артиллерию Пранук не попал, назначили его ездовым самого Василия Ивановича. И от этого старик так загордился, что если кто-нибудь окликал его запросто — дед Пранук, он сурово отчитывал такого нахала, особенно, если тот был еще зеленого возраста:

— Может, для кого я и дед Пранук. А поскольку ты солдат и я солдат, то, может, я для тебя не кто иной, как главный адъютант самого командующего. Понимать ты это должен…

Сегодня, для праздника, дед Пранук даже красную ленточку нацепил на свою шапку, украдкой подстриг бороду и так густо смазал дегтем свои поношенные сапоги, что хоть глядись в них. Он беседовал с жителями, показывал им орудия, минометы, разъяснял:

— Вон та, длиннющая, аж на семь километров бьет. Ее наш начальник штаба у немцев отбил. А вот те, меньшие, на пять берут. Как шваркнет которая, так аж пыль летит с фашистов. Не любят. Это им не по носу. Ну и те вон, тоже важнецки бьют. Где бы он, фашист, ни спрятался, выколупают.

— Скажи ты, какая силища! — восторгались слушатели.

— Не в них одних сила. В народе сила, вот где она! — И дед Пранук торжественно обвел рукой выстроившиеся отряды.

— Тут, люди добрые, все есть: и пехота, и кавалерия, а вот тебе и артиллерия. Попробует фашист нажать, мы ему все печенки отобьем. И это еще не вся наша сила. У нас в каждом районе силища партизан. Да по всем дорогам идут. Не сочтешь людей и оружие. А будет еще больше!

Партизаны подмигивали друг другу:

— Ловко агитирует дед Пранук, по-боевому.

Стояли тут известные отряды Копуши, Кияна, Зарубы, комсомольский железнодорожный отряд Анатоля и Игната, летучая диверсионная группа лейтенанта Комарова и многие другие.

И вдруг на площади и на улице все стихло, умолкло. Только слышны в разных концах протяжные команды:

— Сми-и-р-но! Сми-и-р-но-о!

На украшенную еловыми лапками трибуну поднялся Василий Иванович. Рядом стояли все штабные командиры, работники подпольного обкома. Вот Василий Иванович поднял руку:.

— Товарищи партизаны и партизанки! Поздравляю вас с двадцать четвертой годовщиной нашей героической Красной Армии. Много смела она с лица земли врагов советского народа. Крепко бьет она теперь наших лютых врагов, фашистских захватчиков. Насмерть угостила она непрошенных гостей под Москвой. Такая судьба уготована фашистам повсюду. А мы с вами верные помощники нашей армии. Многое вами сделано за эти месяцы, а предстоит сделать гораздо больше. И мы не успокоимся до того времени, пока не прогоним последнего фашиста с нашей земли и не прикончим людоедов в их собственном логове. Только тогда будет у нас порядок. Только тогда мы сможем заняться и землей, и хозяйством, и всей жизнью нашей, чтобы снова вернулось счастье в наши дома, чтобы вновь советские люди знали только одно: неизменно итти вперед, к прекрасному будущему, по пути, по которому ведет нас великий Сталин, по пути, предначертанному Коммунистической партией. Сейчас мы знаем только одно: смерть врагу! Кровь за кровь и смерть за смерть! Так пусть живет и здравствует наша героическая Красная Армия! Так пусть живет и здравствует долгие годы наш отец товарищ Сталин, который и в эту тяжелую годину не знает других забот, кроме забот о счастье народа, о благополучии нашей Родины.

Громкое ура прокатилось над заснеженными полями. Со всех концов неслись торжественные возгласы:

— Слава великому Сталину!

— Слава советскому народу! — Слава Красной Армии!

Заиграли трубы оркестра. С ними слились заливистые голоса баянов, аккордеонов. И все стоявшие тут на площади, на улицах, на поле — партизаны, колхозники — хором подхватили слова священной песни-клятвы, с которой советский народ всегда встречал свои победы в труде и в бою. Торжественные звуки гимна поднялись над заснеженными кровлями хат, над красным знаменем, над людьми, которые, прижимая к груди винтовки и автоматы, думали только об одном, заботились только об одном:

— Победить лютого врага.

Победить черную смерть, которая пришла к нам в облике фашистских полчищ и заполнила родные просторы, отравила запахом тлена и небытия все, что радовало сердце человека, все, что было его надеждой и счастьем.

Когда затихли, умолкли торжественные звуки Интернационала, послышался голос с трибуны:

— Уже несколько месяцев прошло с тех пор, как мы вступили в беспощадную борьбу с захватчиками. Многое изменилось за это время. Вначале нас было мало. И мы были вынуждены подчас прятаться от врага, забираться в леса и болота. Теперь они боятся нас, теперь они прячутся от наших глаз, — от нашей пули. Так поклянемся, товарищи, что до последней капли крови будем бороться с ненавистным врагом за счастье и свободу нашей родины, за жизнь наших детей, за волю и светлое будущее народа. Принесем присягу великому советскому народу! Принесем присягу великому Сталину, ведь мы — его верные и надежные солдаты.

Василий Иванович уступил свое место у микрофона начальнику штаба. Тот медленно читал текст присяги. От края до края — над площадью, над улицей, над полями звучали слова клятвы, которые повторяли молодые партизаны, принимавшие в этот день присягу.

На лицах людей, нахмуренных, суровых, в их сосредоточенных взглядах была безграничная уверенность в своих силах, в конечной победе над врагом. Каждое слово присяги, великое и суровое, как закон, воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Подтянутые, напряженные фигуры людей были неподвижными, словно окаменевшими. А в глазах горели, вспыхивали неугасимые огни святой человеческой ненависти к лютым врагам Родины. И сердца бились часто-часто.

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступил в отряд красных партизан для активной борьбы с оружием в руках с заклятым врагом социалистической Родины, гитлеровской Германией, даю советскому народу и советскому правительству следующую клятву:

За свою Советскую Родину, за пролитую кровь нашего народа, за матерей и отцов, жен и детей, братьев и сестер, убитых и замученных фашистскими палачами, бить врага всюду и не щадить своих сил, а если потребуется, и своей жизни.

…Клянусь, что буду биться, не складывая оружия, до полного разгрома врага.