Пещера Лейхтвейса. Том третий - В. Редер

Старуха говорила о своей смерти с каким-то страшным спокойствием.

Доктора Бауэра невольно охватило чувство ужаса. Он охотно покинул бы эту таинственную старуху и ушел бы без оглядки из ее дома, если бы его не удерживало человеколюбие и уважение к своему призванию, требующему оказания помощи страждущим. Наконец его удерживало еще и участие к бедному Антону. Мальчик протягивал к нему руки и со слезами умолял не покидать его бабушки и вылечить ее.

— Ну, доктор, за дело, — проговорила слабым голосом бингенская нищая. — Посмотрите меня и скажите, сколько я еще могу прожить?

Доктор Бауэр не решался сказать правды.

— Доктор, — заговорила снова больная, бросив на него проницательный взгляд, — вы можете сказать откровенно, сколько часов осталось мне жить?

— Вы увидите завтра утром восход солнца, — ответил доктор, — но увидите ли вы его закат, за это я не могу поручиться.

— Хорошо, хорошо, — проговорила Хромая Труда, — я довольно пожила и теперь не дорожу жизнью. Дайте мне что-нибудь, доктор, что поддержало бы меня на несколько часов, вы ведь знаете все-таки микстуры.

Доктор Бауэр, который в своих поездках по деревням всегда возил с собой ручную аптечку, приготовил лекарство, и старуха проглотила его не поморщившись. Затем она взяла приготовленные на ночном столике три золотых и подала их врачу.

— Не окажете ли вы мне последней услуги, доктор Бауэр?

— Говорите, что могу я сделать для вас?

— Когда вы приедете в Бинген, то разбудите нотариуса и пастора и сейчас же пришлите их ко мне. Скажите нотариусу, чтобы он взял с собой расторопного писца; ему здесь будет достаточно дела.

Доктор Бауэр обещал исполнить ее просьбу и спросил, желает ли она, чтобы он приехал еще раз.

— Зачем, если не можете помочь мне? — проговорила старуха.

Выйдя из комнаты больной, доктор вдруг почувствовал, что сзади его обняли чьи-то две руки. Это был маленький Антон. Он умолял, заливаясь горькими слезами, сказать ему, поправится ли его бабушка.

— Бедный мальчик, — прошептал доктор, ласково положив ему руку на голову, — разве у тебя нет родителей, кроме твоей бабушки?

— Мои родители умерли.

— Когда твоей бабушки больше не будет, то приходи ко мне, — сказал доктор. — Я тебя воспитаю, научу какому-нибудь ремеслу, чтобы дать тебе возможность сделаться хорошим человеком.

— Бабушка умрет? Господи, какое горе! Бедная, бедная бабушка…

Два часа спустя пастор и нотариус с писцом приехали из Бингена. Маленький Антон провел их в комнату больной.

— Пододвиньте себе стол, — слабо проговорила старуха, обращаясь к священнику и нотариусу, — стулья вы найдете в комнате. Я хочу… я хочу… сделать духовное завещание. Оно должно заключать мою исповедь. Я в ней хочу покаяться в том, что тяготит мою душу и от чего я хочу избавиться, прежде чем лягу в могилу.

Писец пододвинул ближе стол, а нотариус взял с камина два серебряных подсвечника и зажег свечи. Пастор хотел вывести из комнаты маленького Антона, но тот воспротивился:

— Оставьте меня при бабушке… я не хочу, чтобы она умерла…

— Оставьте его тут, — поддержала его больная хриплым голосом, — он может все слышать; дело касается его, и даже очень близко.

Пастор взял влажную, холодную руку Хромой Труды и торжественно проговорил:

— Облегчи душу твою этим признанием, которое таким тяжелым бременем лежит на тебе. Помни, что ты скоро предстанешь перед Господом, которому ты должна будешь дать отчет во всем. Благо тому, кто с чистым сердцем предстанет перед Всевышним, всевидящее око которого проникает в самые сокровенные тайны нашей души и перед Кем ничто не может укрыться.

— Ну, так выслушай меня… — сказала хромая Труда. Сердце ее билось так сильно, что можно было слышать каждый удар. — А ты, писарь, записывай все, что бингенская нищая будет говорить на своем смертном одре. Кто я и откуда я появилась — это не касается никого, — так начала бингенская нищая свою исповедь, которая, очевидно, должна была составить часть ее духовного завещания; мое имя не имеет никакого значения для того, о чем я буду говорить на моем смертном одре. Мое имя должно быть также предано забвению. Меня никогда не звали иначе, как Хромой Трудой. Этим прозвищем буду и я называть себя. Суд также должен признать его, потому что оно освящено народной молвой. Итак, я, Хромая Труда, клянусь здесь перед лицом смерти, перед Господом и людьми, что буду говорить только истинную и святую правду, которая должна быть занесена в судебный протокол. Я не хочу превратиться в вечное «ничто» с ложью на совести.

— Дочь моя, — перебил при этих словах пастор старую нищую, — ты не обратишься в вечное «ничто». За этой жизнью есть другая, блаженнее и счастливее нашей земной жизни, так как она протекает в созерцании Триединого Бога.

— Господин пастор, — возразила старуха, бросив на священника насмешливый взгляд, — об этом вопросе мы с вами не будем спорить. Я только думаю, что есть много людей, которым за глаза довольно одной здешней жизни и на вторую у них уже нет никакой охоты. К таким людям принадлежу и я. Но, дальше… я буду продолжать, господин нотариус. Некогда я была богатой женщиной. Но дурные люди обокрали и разорили меня. Я превратилась в нищую. Да, в нищую в буквальном значении этого слова. От всего моего богатства у меня остался только один посох. Опираясь на него, я прошла пешком берегом Рейна, от Голландии до Бингена. Тут я вползла в какую-то простую хижину, думая, что наступил мой конец. Но судьба не была ко мне настолько милостива. Смерть прошла мимо меня. После тяжкой болезни, которую я перенесла почти без всякой человеческой помощи, все прелести моей юности исчезли. Кроме того, паралич ноги сделал меня хромой. Теперь мой нищенский посох пришелся мне кстати. Опираясь на него, я бродила в Бингене из дома в дом, собирая милостыню, а так как я выглядела такой жалкой и несчастной, то добрые люди не отказывали мне в ней. Я получала гораздо больше того, чем это было мне нужно. «Хромая Труда», — подзывали меня часто на моем пути. Скоро я заметила, что нищенство составляет ремесло очень выгодное. Хотя получаешь пфенниги и гроши, но если их станешь беречь, то они превращаются в талеры. Нужно только уметь вызвать сострадание людей и умно рассказывать трогательные истории. Таким способом можно набрать в день два хороших шестифранковых талера. У меня похитили мое состояние. Я решила нажить второе. Для выполнения моего плана я не видела другого средства, как усердное занятие нищенским ремеслом, доводя его до утонченной виртуозности. В четыре часа утра я была на ногах, поджидая крестьян, ехавших на своих повозках с товаром на рынок. У них у первых просила милостыню. Их только нужно уметь умаслить, и тогда от них можно много получить. Я так и делала. Обыкновенно я утром уже получала столько, сколько было нужно на мое содержание за весь день. Многие крестьяне давали мне яйца. Другие бросали мне с возов пучки зелени. Третьи давали мне хлеба. Некоторые, видя мою слабость и беспомощность, жалели меня, несчастную, и дарили голубка или цыпленка. Все знали Хромую Труду, и от всех ей сыпались денежки. Многие давали, может быть, и для того, чтобы отвязаться от нее. Навязчивость и упорство служат нищему самым верным средством для достижения успеха.