Собрание сочинений святителя Григория Богослова - Григорий Богослов

Но я, утружденный и сокрушенный всякого рода бедствиями, преклоняю перед Тобой колена. Пошли ко мне Лазаря, который бы увлаженным перстом прохладил скорее язык, иссохший в пламени; и меня, богатого страданиями, не удерживала бы долее бездна и не оставляла вдали от Авраамова лона. Простри надо мной мощную руку Свою, подай врачевство от горестей, покажи на мне все прежние чудеса, всю силу знамений. Скажи, и иссякнет немедленно кровавый ток Скажи, и дух легиона взойдет в стадо свиней, низринется в море и отступит от меня. Удали несносную проказу; пусть свет проникнет в невидящие очи, пусть уши услышат голос; распростри сухую свою руку; разреши узы языка; утверди немощные стопы ног, насыть от малого хлеба; укроти страшное море; блистай светлее солнца; укрепи отяготевшие силы; воскреси из мертвых смердящего и, видя меня доселе бесплодной смоковницею, не иссушай.

Другие полагаются на что–нибудь иное — на благородство крови, на прах и настоящую пышность; они ищут себе какого–нибудь ничтожного помощника. Я один оставлен Тебе единому, Царь царей, Тебе, державствующему над всеми! Ты моя величайшая сила! У меня нет попечительной супруги, которая бы избавила меня от неисцельных забот и своими ласками врачевала сетующего. Не веселят меня милые дети, при которых ободряется старость и снова начинает ходить юношескими стопами. Не утешают меня ни единокровные, ни друзья: одних похитила жестокая смерть, другие, любя благоведрие, приходят в трепет при малом волнении, застигающем друга. Одно у меня было чудное утешение. Как жаждущий олень в прохладном источнике, так я находил его в сообществе мужей совершенных и христоносных, живущих на земле превыше плоти, любителей вечного Духа и благого служения, не связанных узами супружества, презрителей мира. Но и они, ратоборствуя за Тебя, разделились и стоят один за одно, другой за другое; ревность Божия незаконно расторгла закон и согласие любви, от которой осталось одно имя.

Как иной, спасаясь от льва, набегает на лютого медведя, и, убежав от медведя, с радостью укрывается в доме и опирается рукой о стену, но тут неожиданно поражает его змея, так и мне, избежавшему многих страданий, нет врачевства от бедствий. Что ни встречаю, то все болезненнее прежнего. Везде ищу помощи и повсюду от Тебя, обременяемый, к Тебе опять обращаю взоры, Блаженный, к Тебе, моя помощь, к Тебе, Вседержитель, Нерожденный, Начало и Отец Начала — бессмертного Сына, великий Свет равного Света, Который, по неисследимым законам, из Единого исходит в Единое, — к Тебе, Сын Божий, Премудрость, Царь, Слово, Истина, Образ Первообраза, Естество равное Родителю, Пастырь, Агнец, Жертва, Бог, Человек, Архиерей — к Тебе, Дух исходящий от Отца, Свет нашего ума, приходящий к чистым и творящий человека богом! Умилосердись надо мной; даруй и мне, как здесь в преклонные лета, так и в будущей жизни, когда вступлю в общение со всецелым Божеством, радостно восхвалять Тебя немолчными песнопениями!

Плач о страданиях души своей

Что претерпел я, злосчастный? Какой плач будет соответствовать моим страданиям? Где возьму достаточный источник слез? Какую составлю песнь? Оплакивал ли кто смерть детей, досточтимых родителей, милой супруги, или истребление любезной отчизны губительным огнем, или поражение членов лютой болезнью, никто так не сетовал, как рыдаю я о жестоко страждущей душе своей, в которой (о, я злополучный) гибнет небесный образ.

Несомненно то, что человек есть тварь и образ великого Бога. От Бога всякий исшел и к Богу идет, кто, устремя мысль горе и плоть оковав духом, вождем своей жизни имеет милосердого Христа, а стяжание свое, язык и слух, самый ум и силу — все посвящает грядущей жизни, кто, из все поглощающего мира исхищая все, чем возобладал похититель чужого достояния, богопротивный велиар, вносит сие в сокровищницы, которые тверже земных и расхищаемых, и разрушаемых, чтобы узреть самого Царя, чтобы, совлекшись плоти и противоборствующей дебелости, соделаться богом и духом, стать в чине светозарного ангельского лика, за великие труды стяжать еще большую награду, не как прежде, взирая на легкий образ скинии, на письменное и разрушаемое изображение закона, но чистыми очами ума созерцая саму истину и устами воспевая празднственную песнь. Такова цель жизни; к сему обитателей земли возводит величие Христовых страданий. Ибо Христос, будучи Богом, начальником жизни, превысил века, всегда всецелый образ бессмертного Отца принял образ раба, вкусил смерть, вторично встретил жизнь, чтоб от рабства и отуз смерти избавить меня, возвращающегося к лучшей жизни.

Но не соблюдал я досточтимых таинств Божиих, хотя душа моя и посвящена в тайны небесного восхождения. Грубая плоть гнетет меня долу; не смог я подняться из грязи и обратить око к свету. И обращал, правда, но между нами стало и очи мои закрыло облако — это мятежная плоть и земной дух. Много на сердце суетных попечений блуждающего ума; они обращаются то к тому, то к другому и отдаляют от меня Христа — Бога–Слово, потому что Жених не терпит общения с чуждой для Него душой. Много лежит на языке тлетворных зелий пагубы, потому что язык — половина всех человеческих пороков, изрыгает ли он явное зло — гнев, который особенно сильный в своих порывах отнимает у человека ум или, затаив в груди коварный умысел, льет кроткие речи из мягких устен.

О, если бы приставлена была какая–нибудь дверь и к глазам, и к устам моим, не всегда отверзающимся на добро, чтобы я и видел, и слухом принимал одно полезное, а для худого сами собой замыкались у меня и зрение, и слух! И для рук самое лучшее упражнение, чтобы они, чистые, непрестанно воздевались к небу и были покорны небесным законам; равно и для ног, чтобы они шли путем гладким, а не по тернам, не по утесам, не по стезе непреподобной. Но теперь, хотя каждый дарованный мне Богом член и сам в себе полезен, и для полезной дарован цели, однако же грех обратил его для меня в оружие смерти.

Какой же это правит мной закон? Отчего я на земле стал узником плоти? Как тело примешано к легкому духу? Не весь я чистая природа — ум, не весь и худшая — плоть; но составлен из того и другого, и нечто иное с ними. А потому и терплю непрекращающуюся тревогу брани между враждующими взаимно — и плотью, и душой. Я — образ Божий, вовлекаюсь в греховность; худшее во мне несправедливо противится лучшему, или убегаю от грехов и противлюсь им, но не без труда, после многих борений и при небесной только помощи.

Ибо два, точно два во мне ума: один добрый, и он следует всему прекрасному, а другой худший, и он следует худому. Один ум идет ко свету и готов покоряться Христу; а другой — ум плоти и крови — влечется во мрак и согласен отдаваться в плен велиару. Или один увеселяется земным, ищет для себя полезного не в постоянном, но в преходящем, любит пиршества, ссоры, обременительное пресыщение, срамоту темных дел и обманы, идет широким путем, и, покрытый непроницаемой мглой неразумия, забавляется собственной пагубой; а другой восхищается небесным и уповаемым как настоящим, в одном Боге полагает надежду жизни, здешнее же, подверженное различным случайностям, почитает ничего не стоящим дымом, любит нищету, труды и благие заботы и идет тесным путем жизни.

Видя их борьбу, Дух великого Бога снизошел свыше и подал помощь уму, прекращая восстание беспокойной плоти или усмиряя волнующиеся воды черных страстей. Но плоть и после этого имеет неистовую силу и не прекращает брани; борьба остается нерешительной. Иногда плоть смиряется умом, а иногда и ум опять против воли последует превозмогающей плоти. Но хотя желает одного, именно лучшего; однако же, делая другое, именно, что ненавидит, оплакивает он тягостное рабство, заблуждение первородного отца, гибельное убеждение матери — эту матерь нашей продерзости, преступную ложь пресмыкающегося кровопийцы — змия, который увеселяется человеческими грехами, оплакивает и древо или вредный для человека плод древа, и пагубное вкушение, и врата смерти, и срамную наготу членов, и еще более бесчестное изгнание из рая, или от древа жизни. Об этом сетует болезнующий ум. Но плоть моя и ныне устремляет взор на прародителей и на человекоубийственное древо; она постоянно любит всякую сладкую снедь, какую только для обольщения ее показывает злой губитель — змий.

Посему и я плачу; и Царя, Который владычествует над всем и все взвешивает на весах Своих, слезно молю, чтобы милостиво рассудил душу и тело, прекратил брань, и худшее (как и следует, потому что сие гораздо полезнее и для души, и для тела) подчинил лучшему, чтобы обремененная плотью душа не влачилась по земле и не погружалась, как свинец, в глубину, но чтобы плоть уступал а окрыленному духу и образу, и грех таял, как воск от огня.

О сем моля, и сам прилагаю многие врачевства к грубой плоти, чтобы прекратить жестокий недуг, чтобы крепкими узами удержать силу плоти, как самого вероломного зверя; трепеща перед злой волной, ставлю преграды чреву, неудобоисцеляемой скорбью изнуряю сердце и проливаю потоки слез; преклоняю перед Царем сокрушенные колена, провожу ночи без сна, ношу печальную одежду.