Антология мировой фантастики. Том 7. Космическая одиссея - Альфред Ван Вогт

Но вмешаться я не успел. Дю-А увидел контейнер; перевел взгляд на Каспара, потом обратно и в мгновение ока остервенел. Он рывком наклонился, поднял с полу этот красивый увесистый баллончик, искривив рот, огляделся… И может, обошлось бы все, потому что дю-А как никто умел себя контролировать, но в этот момент сквозь общий, уже стихающий хохот раздался скрипучий голос Гджигу:

— Так что, командир, дашь ты мне дополнительные распылители или опять ругаться будем? Ведь я не отстану!

— Не дам я тебе, не дам, — немедленно отозвался Федер, словно и не было никакой вдохновенной речи. — И в прошлом проборе не дал, и сейчас не дам. Не нужно тебе.

— Ты подлец! — завизжал вдруг дю-А так, что уши мне заложило. — Ты нарочно! Я… Ах ты, подлец! — И, размахнувшись, швырнул вдруг контейнер в Федера. Швырнул и в тот же момент страшно перепугался, это заметили все. Контейнер стукнулся в дверь, упал на пол и зашипел. Хохот, шум — все как ножом обрезало, установилась полная тишина. Я сел на место, потому что, как ни нуждался в моей помощи математик, ему уже ничем нельзя было помочь — вступали в силу неписаные законы нашего так не любимого им кодекса.

Федер приоткрыл дверь, ногой отбросил в проем контейнер, осторожно попробовал голос и сказал — тихо, почти с жалостью:

— Придется нам с тобой пройтись прогуляться, дю-А.

— В каком смысле прогуляться? — спросил тот. — Что значит прогуляться? Не понимаю.

Федер молчал.

— Вы что? Вы… — Он завороженно смотрел на Федера, начиная наконец понимать. — Но это же бред! Этого… Вы мне что, дуэль предлагаете?

— Придется нам пройтись прогуляться, дю-А, — уже с явной жалостью повторил Федер. — Пошли. Прямо сейчас.

— Но послушайте! Вы же серьезный человек, вы же руководитель! Какие-то дикие пережитки. Ведь не до такой же степени ваши эти правила… Я слышал что-то, но думал — сказки. Я никогда…

— Я жду, — сказал Федер.

— Ерунда какая-то. Дичь! — Дю-А снова принял официальную позу. — Вы тут на своих проборах до того уже докатились… Я всех этих правил не признаю! Я работать сюда приехал. Я вам еще… Мы еще… — Он часто моргал и гневно ежился. А потом выкрикнул, почти с тем же пафосом, что и во время речи про вандализм: — Я покидаю это собрание!

И прошел мимо нас, и мы проводили его глазами, и Федер чуть отодвинулся, давая ему дорогу, и чуть-чуть, еле заметно, улыбнулся, когда дю-А суетливо юркнул в дверь. И все мы поняли, что проборная карьера нашего математика на этом закончилась.

Я до сих пор не знаю, струсил он тогда или нет, и никогда не возьмусь об этом судить. Здесь могла быть и трусость, и ярое неприятие наших куаферских обычаев, которые (я сейчас понимаю) для нормального человека и впрямь могут дикими показаться. Честно говоря, я тоже не слишком-то верил в реальность дуэльного кодекса куаферов: думал, сказки. Обычно до дуэлей не доходило, во всяком случае, при мне. Обычно кончалось руганью, в крайнем случае мелкой дракой тут же, на месте, после чего спорщики несли наказание, порой тяжелое, потому что ведь нельзя на самом деле куаферам драться, за этим следят. А дуэли, я о них только слышал, и слышал, конечно, что вызов, формальный вызов, именно и состоит в приглашении прогуляться, и именно такими словами, какие тогда Федер сказал. Я до сих пор иногда думаю, что на самом деле Федер никакой такой дуэли в виду не имел и хотел только припугнуть дю-А, хотел только, чтобы дю-А струсил или выглядел струсившим в глазах остальной парикмахерской команды. Что дю-А просто поймался на удочку. Хотя не знаю.

А дальше — это не самое главное, что я хотел рассказать, к тому я подхожу только. Мне и подходить страшно, и стараюсь все время это то оттянуть — дальше со мной случилось такое, чему я и названия подобрать не могу, даже не могу сказать точно — случилось оно или нет.

С одной стороны, я твердо уверен, что ничего не было. Что было только то, что Федер начал говорить о проборе, о его деталях и одновременно склонять во все стороны имя осрамившегося старшего математика. Дальше вспоминается так: я окончательно осознал, что дю-А под моей защитой, и сказал примерно следующее:

— Тот, кого вы ругаете, сейчас не здесь и не может ответить, так что представим на секундочку, что он — это я, и представим на секундочку, что твое предложение, командир, насчет прогуляться принято.

Я не знаю, что я сказал точно, и тем более не знаю, что ответил мне Федер. Думаю, что просто отмахнулся, как от глупого шутника, а я похорохорился немного и замолчал. Да, наверное, что-то в этом роде и произошло. _Но я этого совершенно не помню_.

А зато в деталях мне помнится то, чего, как я знаю, не происходило вообще. Что вызов мой был в ту же секунду принят, правда, с недоумением некоторым, и что после собрания отправились мы с Федером в лесок — тот, конечно, что внутри биоэкрана — в лагере. Мы светили себе под ноги фонарями и с предельной вежливостью предупреждали друг друга о яме или о громадном клубке корней, вылезших из-под земли, которыми так богаты галлинские леса. И в который раз мне пришла в голову мысль, что художника пробора надо сделать таким же главным, как и математика, если не главнее. Я сказал об этом Федеру (якобы сказал), и он ответил:

— Ты прав.

А потом, выбрав подходящую поляну, мы будто бы стали друг против друга и вынули фены, которые мы, черт знает почему, зовем «скваркохиггсами», а фенами их называют разве зеленые новички. Это все равно что ракет-мастера назвать космонавтом или небо обозвать «бирюзовой синью». Мы уткнули скваркохиггсы друг другу в животы, и Федер начал считать до трех. Но когда он досчитал, никто из нас якобы и не выстрелил, потому что ни я против Федера, ни он против меня особого зла не держали, и уж конечно, никто из нас убивать не хотел, и каждый из нас знал, что другой такого же мнения. Но дуэль есть дуэль, и никого нельзя было лишать шанса. Мы глупо рассмеялись, когда поняли, что никакой дуэли не будет, и тогда я будто бы спросил:

— Что же будет? Вернуться-то должен один. Засмеют ведь.

— Не засмеют, — уверенно сказал Федер. Я всегда удивлялся его уверенности. — Куда им нас засмеять. А впрочем, пусть попробуют.

Я знаю, я уверен, что по-настоящему ничего такого не было, что я выдумал все эти подробности, но только они стоят в моей памяти, только они, а то, что было на самом деле, я лишь пытаюсь реконструировать. Я не могу понять, почему случилась такая оказия с моей памятью, и приходит мне в голову, что сделал я что-то совсем не то, что-то, чего должен стыдиться, иначе почему бы мне все забыть и выдумывать то, чего не было. Может, я на том собрании вообще не стал на защиту дю-А, а может, и высмеял его тогда вместе со всеми, чтоб от других не слишком-то отличаться. Хотя такое, я знаю, на меня не похоже. Но что-то я сделал.