Эта безумная Вселенная - Эрик Рассел

Над двором истошно завыли сирены, забегали очумевшие охранники, не зная, чьи команды слушать, ибо каждый офицер орал и требовал выполнения его приказа. Тюрьма превратилась в громадный сумасшедший дом. Больше всего чешуйчатых бесило упущенное время. Ригелианцы своим продуманным утренним бунтом сбили пересчет, дав беглецам почти целый день форы. Теперь охранники спешили отыграться на пленных. Их беспощадно били сапогами и прикладами. Ригелианцы едва успевали оттаскивать тела покалеченных соплеменников.

Но этого чешуйчатым было мало. Из оставшихся пленных мятежной камеры они выбрали самого старшего по званию — хромого ригелианского лейтенанта — и поставили его к тюремной стене. Самого расстрела Лиминг не видел, а слышал лишь отрывистые слова команды:

— На караул!.. Целься!.. Огонь!

Вслед за ними раздался винтовочный залп.

Лиминг мерил шагами камеру, то стискивая кулаки до побе-ления, то разжимая пальцы. Он громко ругался последними словами. Дверной глазок приоткрылся, однако сразу же закрылся, и Лиминг не успел туда плюнуть.

Безумие во дворе продолжилось в камерах ригелианцев. Взбешенные охранники осматривали двери камер, проверяли целость решеток, простукивали полы и стены. Стоило кому-то из пленных недостаточно быстро выполнить приказ, как офицеры разражались потоком брани и угроз.

Когда совсем стемнело, поисковый отряд приволок в тюрьму семерых уставших и измученных беглецов. И снова во дворе зазвучало:

— На караул!.. Целься!.. Огонь!

Лиминг молотил кулаками в дверь, но заглушка глазка не шевелилась. Коридор напротив его камеры был пуст. Проведя еще пару часов в тупом оцепенении, Лиминг слазал за последним куском проволоки и сделал нового нитонисея. Половину ночи он «беседовал» с Юстасом, говоря нарочито громким, угрожающим голосом. Все было напрасно.

Ночь сменилась утром, а воинственность Лиминга — подавленностью. Он лежал на скамье. Даже думать не хотелось. Наверное, ригелианцы готовили свой побег не меньше года, если не больше. А результат? Восемь убитых. Тридцать один беглец пока еще на свободе, но сколько она продлится? Они бежали из тюрьмы, а как сбежишь с планеты? Скорее всего, беглецов схватят и расстреляют. Участь большинства остальных пленных станет еще тяжелее. Побег серьезно угрожал и его замыслам. Нет, Лиминг ничуть не злился на беглецов и искренне желал им удачи. И все-таки… ну что бы им устроить этот побег двумя месяцами раньше или позже?

Сразу после обеда за ним пришли четверо охранников.

— Комендант требует к себе. Шевелись!

Чувствовалось, что все четверо еще не остыли после вчерашнего. Чешуйчатую голову одного из них украшала тонкая повязка, у второго заплыл подбитый глаз.

Выбрал же времечко его всевшивейшее раздолбайство, угрюмо подумал Лиминг. Сорваться на мне хочет, что ли? Он сейчас в таком настроении: чуть что, и пошли сопла гореть. Какая там логика рассуждений! Какие доводы, если его распирает от гнева? Когда эмоции хлещут через край, слова пропускаются мимо ушей, а аргументы попросту отбрасываются. Не исключено, что его «контраргументы» останутся на моем теле.

Как и в прошлый раз, комендант сидел за столом, но офицеров по бокам не было. Рядом с ним сидел пожилой чешуйчатый в гражданской одежде. Едва увидев землянина, незнакомец с нескрываемым любопытством принялся его разглядывать.

— Это Паллам, — представил гостя комендант. — Его прислал сюда сам Зангаста.

Комендант был сама любезность и дружелюбие. Лиминг ожидал чего угодно, только не такого приема. Быстро оправившись, он внутренне собрался. Неизвестно, чем вызвана учтивость коменданта. Скорее всего, хочет произвести впечатление на важного гостя.

— Вы специалист в области работы мозга? — хмурясь, предположил Лиминг.

Он не знал местного эквивалента слова «психоаналитик».

— Ничего подобного, — тихо возразил Паллам. — Меня чрезвычайно интересует все, что связано с симбиозом.

Лиминг насторожился. Значит, комендант его перехитрил и притащил сюда довольно опасного для Лиминга специалиста.

С этим говорить будет куда труднее. Гражданские лишены прямолинейного мышления военных, зато здорово умеют выкапывать противоречия.

— Паллам хочет задать тебе несколько вопросов, — объявил комендант. — Но вопросы немного обождут.

Он откинулся на спинку стула и самодовольно улыбнулся.

— А пока что хочу искренне тебя поблагодарить за сведения, которые ты сообщил нам в прошлый раз.

— Так значит, они оказались для вас полезными? — спросил Лиминг, не веря своим ушам.

— На редкость полезными. Охранники, отвечавшие за порядок в четырнадцатой камере ригелианцев, отправлены в зону боевых действий за преступную невнимательность при выполнении своих обязанностей. Теперь им придется служить в космопортах, подвергающихся вражеским атакам.

Комендант задумчиво посмотрел на Лиминга.

— Этот массовый побег отозвался бы и на моей судьбе, если бы не великодушие Зангасты. Важность того, что я узнал от тебя, перевесила степень моей виновности. Так решил Зангаста.

— Я не вижу в этом ничего удивительного. Вы же приняли меры, когда я написал вам о плохом питании. Разве странно, что ваше доброе участие было вознаграждено?

— Что? — Комендант удивился и хоть не сразу, но понял. — Я даже и не думал об этом.

— Тем лучше, — расплылся в улыбке Лиминг. — Добрый поступок становится добрым вдвойне, когда его совершают бескорыстно. Юстас обязательно это учтет.

— Ты хочешь сказать, что его этические принципы идентичны твоим? — включился в разговор Паллам.

Зачем этот чешуйчатый старикан вдруг встрял со своим вопросом? — внутренне насторожился Лиминг. Надо держать с ним ухо востро.

— Они достаточно схожи, но не идентичны.

— И в чем же их существенное различие?

— Видите ли, мне в двух словах не ответить на ваш вопрос, — сказал Лиминг, стремясь выиграть время. Его мозг вновь разогнался до бешеных оборотов. — Прежде всего, мы по-разному относимся к возмездию.

— Постарайся быть более точным в своих определениях, — попросил Паллам.

Он чем-то напоминал принюхивающуюся гончую, готовую вот-вот взять след.

— С моей точки зрения, — медленно произнес Лиминг, думая над каждым словом. — Юстасу свойствен чрезмерный садизм.

Так, вроде он выбрал надежное прикрытие для любых туманных и расплывчатых заявлений, которые ему понадобится сделать по ходу этой игры интеллектов.

— Я просил точнее, — напирал Паллам.

— Я привык действовать быстро, добиваться нужного результата, после чего считать действие законченным и больше о нем не думать. Поясню на примере. Можно застрелить врага из огнестрельного оружия. А можно убивать его постепенно, наслаждаясь мучениями жертвы.

— Продолжай, — потребовал Паллам.

Неисправимый зануда!

— Я просто сражаюсь с врагами. Юстас превращает сражение в медленную подготовку жертвы к смерти.

— Опиши способы, которыми действует твой Юстас.

— Прежде всего он сообщает жертве, что она им избрана. Потом словно отступает и выжидает, пока жертва успокоится и решит, что ей просто показалось. Затем Юстас наносит малый предупреждающий удар. Жертва настораживается. Юстас снова ждет. Когда острота тревоги у жертвы сглаживается, он наносит следующий, уже более сильный удар. Юстасу свойственны терпение и постепенность. Сила его ударов постоянно возрастает. Это может длиться месяцами, а если понадобится — то и годами. Так продолжается до тех пор, пока жертва не поймет свою обреченность и жизнь не станет для нее невыносимой.

Лиминг наморщил лоб, будто подыскивая слова, и добавил:

— Прошу отметить, что ни один Юстас не в состоянии сам убить свою жертву. Если кто-то погибает, то не от руки Юстаса. Ведь у него и рук нет.

— Иными словами, он доводит свою жертву до самоубийства?

— Да.

— И жертва уже ничего не в силах изменить?

— Самое удивительное, что жертва вовсе не так беспомощна, как могло бы вам показаться, — сделал новый зигзаг Лиминг. — Жертва в любое время может освободиться от страха, компенсировав все зло, которое она причинила осязаемой половине данного Юстаса. То есть — человеку.

— И подобная компенсация немедленно прекращает процесс возмездия? — спросил Паллам.

— Именно так.

— И твоему Юстасу при этом все равно, согласен ли ты с его решением прекратить возмездие или нет?

— Да. Тут я должен сделать одно важное пояснение. Я не случайно говорил о врагах. Юстас сам никогда не выбирает себе врагов. Его выбор ограничен кругом тех, кто причинил мне зло или доставил неприятность. Поэтому, если кто-то компенсировал причиненное мне зло, Юстасу все равно, продолжаю я обижаться или нет. Для него обида перестает быть реальной и превращается в плод моего воображения. И тогда Юстас перестает обращать внимание на мою обиду и больше не преследует обидчика.