Прогулка по висячему мостику - Екатерина Трубицина

То, что ты здесь оставила, способно сохранить все, что угодно. Такое бывает настолько редко, что можно сказать, что почти никогда не бывает, потому что высший не испытывает нужды что-либо сохранять. И еще потому…

Это невозможно описать…

Это не причиняет вреда. Это не жертва. Это не больно. Это не страшно. Это не является чем-то неприятным. Но при всем при этом, это…

Это невозможно объяснить. Скажу лишь одно:

Я тут намедни рассказывал тебе, как я ЛЮБЛЮ Вселенную, как отдаю все силы для ее благополучного существования. И все это действительно так, без малейшего преувеличения. Но… Я бы никогда, ни за что не сделал бы того, что сделала ты. Даже если бы знал, что мое любимое дитя завтра рассеется без следа…

А я еще дивился, когда ты решила создать в себе искусственный предел! Что там искусственный предел, если ты…

Они еще некоторое время молча смотрели друг на друга, а потом Ира сказала:

— Ну что? Полетели?

— Как скажешь…

Холодно. Хлещут струи воды.

«Рано… Всё назвать или потеряю…».

Холод и струи воды стерлись.

«Предназначение… Цель… было — НАЙТИ… стало — ПОНЯТЬ…

Нашла: СВЕТ. Назовем ЭТО — СВЕТ. Какая разница как? Пусть будет СВЕТ, раз я чувствую ЭТО, как свет.

Понять: Радный. Радный и я.

Нашла: человеческое.

Понять: Генка.

Я потом в этом запутаюсь… неважно… хоть как-то назвать… или потеряю…

Нашла: „некое средство“.

Понять: Женечка и Гиала.

И еще… нет… всё не смогу… это главное:

Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Генка. „Некое средство“ — Женечка и Гиала.

Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Генка. „Некое средство“ — Женечка и Гиала.

Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Генка. „Некое средство“ — Женечка и Гиала».

Всё и Ничто, в причудливой последовательности сменяя друг друга, плавно трансформировались в отчаянный стук дождя за окном, из которого материализовались в тактильные ощущения, которые подсказывали, что есть верх и низ. Сверху одеяло, наверное. Снизу, наверное, кровать. В мозгу стучит: «Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Генка. „Некое средство“ — Женечка и Гиала». «О чем это? Потом разберемся…». Боли нет, так что тело, скорее всего, в целости и сохранности. Но хоть как-то пошевелиться кажется чем-то совершенно невозможным — оно, то есть тело, вроде как свое, а вроде как и нет. «Надо хотя бы открыть глаза». Веки с ресницами словно весят по нескольку тонн. Нет, весят они, как положено, просто, «нужно вспомнить, как открывают глаза». «Было — НАЙТИ. Стало — ПОНЯТЬ. СВЕТ — Радный; Радный и я. Человеческое — Генка. „Некое средство“ — Женечка и Гиала». «Нужно заставить себя открыть глаза. На счет три… Ну… Раз, два, три». Глаза открылись без усилий. В ногах сидит Женечка с серым каменным лицом и смотрит в никуда. Ира приковала к нему взгляд. Он почувствовал и повернулся к ней.

— Ирка!!! Сволочь!!! Гадина!!! Ты меня со свету сживешь!!! — прогрохотал Женечкин вопль.

— Я тоже очень рада тебя видеть, Женечка.

— Ты как? — спросил он с какой-то особенной, вовсе ему несвойственной теплотой.

— Мне кажется, ты лучше знаешь. Что со мной было?

— Что-что! То же самое, что и год назад. Сгинула напрочь.

— А потом, как ни в чем не бывало, оказалась в своей кровати?

— Не-а… Твое тело, облаченное в костюм Евы, Зив с Лоренцем вчера вечером нашли в саду недалеко от двери прохода. Хорошо еще Татьяна Николаевна не напоролась — у нее бы точно инфаркт был. Лежит, ни дать ни взять, трупик под дождем.

— А давно дождь идет?

— Давно… — неопределенно ответил Женечка.

— Слушай, Жень, у меня такое ощущение, что я, как минимум, пару дней проваляюсь — слабость жуткая. Помнишь, у тебя книжечка была «Драконы. Миф и реальность»? Можешь мне ее почитать принести?

— Не вопрос. Принесу, конечно. Так. Надо Лешке твоему позвонить — он уже с ума сходит и моим байкам про твою дикую занятость не верит.

— Чего это он? Знает же, что это вполне в моем репертуаре!

— А ты сама-то представляешь, сколько отсутствовала?

— А сколько?

— Ты какого числа на Ажек умотала?

— Вроде четвертое сентября было.

— А сегодня пятое! Только не сентября, а… но-яб-ря!

— Ни…

— Вот-вот! Я тоже два месяца кряду матерился!

Женечка принялся набирать Лешку. Необходимыми для разговора по телефону силами Ира не обладала и просто подала голос, чтобы Лешка успокоился, а также выслушала его «приветствия», ничуть не уступавшие по эмоциональному накалу Женечкиным. Как только Женечка убрал трубку от ее уха (сама держать телефон Ира не могла), в дверь постучали:

— Прошу прощенья, я, кажется, слышал разговор, — сказал отдаленно знакомый голос и в спальню вошел Аристарх Поликарпович.

— Аристарх Поликарпович! — обрадовалась ему Ира.

— Не вставайте, Ирочка, Вам сейчас нужен полный покой, — впрочем, он напрасно волновался: Ира не то что привстать, а и пошевелиться пока не могла. — Мне сообщили о том, что с Вами случилось, я и явился, ну а теперь, когда все в порядке, разрешите откланяться.

— Аристарх Поликарпович! Вы, никак, на меня обиделись!

— Отнюдь, Ирочка. Я всего лишь знал, что делать в данном случае, вот меня и позвали вчера, когда нашли Ваше тело. Ну а теперь Вы в моих услугах больше не нуждаетесь. Тело в полном порядке, а раз Вы в него вернулись, значит, ему больше ничего не угрожает.

— Ну да! — сострил Женечка. — А что может угрожать телу Палладиной в большей степени, чем сама Палладина?

— И то верно! — улыбнулся Аристарх Поликарпович. — Не обижайтесь, Ирочка, мне действительно нужно восвояси. В отличие от Вашего, моему телу, кроме меня самого, уже давно угрожает то, что непременно следует за старостью.

Тут над фигурой Аристарха Поликарповича появился взволнованный Влад.

— Ира! Ты жива!

— Молодой человек, Ирочка-то, конечно, жива, но это вовсе не значит, что у нее достаточно сил для общения со всеми нами, — с доброй улыбкой отчитал его неуемный порыв Аристарх Поликарпович.

Но не успел Аристарх Поликарпович приструнить Влада, как в спальню с не менее радостными воплями влетел Генка, а между его ног просочился Лоренц и запрыгнул на кровать. Ира задумчиво смотрела на всех пятерых, пока они с облегчением, вызванным ее возвращением к жизни, препирались, и в какой-то момент, как в смутном воспоминании, увидела пятерых исполинских и величавых драконов. «Интересно, а кто-нибудь из них помнит себя змием? Аристарх, скорее всего, помнит. Женечка, видимо, тоже, но, возможно, смутно. Влад, конечно же, нет, хотя не исключено, что пройдет лет десять-пятнадцать, и вспомнит. Генка? Сложно сказать. Все-таки, наверное, смутно помнит. Помнит же он свои прошлые человеческие жизни? Лоренц? Этот, думаю, помнит наверняка».

— Так, молодые люди! — повысил голос Аристарх Поликарпович. — И не люди тоже! — добавил он, строго взглянув на Лоренца. — Мы с вами тут совершенно лишние — пойдемте! — сказал он и увлек за собой Генку с Владом, а Лоренц, хоть и нехотя, но поплелся следом.

— Вот видишь, Палладина, целый переполох учинила! — весело воскликнул Женечка, как только дверь закрылась, и стихли шаги и голоса на лестнице.

— Ну, это не самое страшное! Главное — теперь все в порядке, — услышала Ира донесшийся откуда-то сзади и сверху голос Радного.

Она не заметила сразу его присутствия и только сейчас поняла, что все это время одна ее рука постоянно находилась в его руке. Ее не испугала неожиданность. Она даже не вздрогнула, когда зазвучал его голос. Лишь дослушав до конца сказанное, лишь осознав, что он держит ее за руку, Ира почувствовала неописуемый, неистовый ужас. Именно ужас, вызванный именно его присутствием, а не испуг от неожиданности. Иру охватила паника, и она аж вскочила в кровати.

— Ти-ихо! — Радный налету поймал ее и бережно уложил обратно. — Ира, ты когда меня пугаться перестанешь, а? Ну неужто я страшнее дракона? А? Хотя, может, ты и права. Это ж еще как посмотреть! Правда? — Радный усмехнулся и принялся рассуждать с легкой улыбкой на устах. — Вот — дракон, да? Дракон, как дракон! Подумаешь, дракон! Эка невидаль! Сидит себе в пещерке крылатая ящерка размером с хорошего кита. Ну чего тут страшного-то, правда? — Радный подмигнул Ире. Она улыбнулась ему в ответ, однако, сердце ее продолжало бешено колотиться.

— Ничего-ничего! — подал голос, наполненный его излюбленным издевательским сарказмом, Женечка. — Пусть боится! Кстати, и положительный эффект налицо — двигательные функции восстановились.

— И то верно! — подхватил Радный. — Жень, пойду-ка я кофейку сварю, а то команда там внизу ни в жизнь не догадается.