Лавка древностей. Томъ 2 - Чарльз Диккенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И однако же, лежа подъ открытымъ небомъ, она не думала и не безпокоилась о себѣ. Она чувствовала себя настолько слабой и измученной и, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ душѣ ея водворилось такое спокойствіе, такое непротивленіе судьбѣ, что она уже ничего не желала для себя и только молила Бога, чтобы Онъ помогъ ему, ея милому дѣдушкѣ. Она старалась припомнить, въ какомъ направленіи лежалъ путь, пройденный ими; она забыла спросилъ у своего покровителя, какъ его зовутъ, и, молясь о немъ Богу, считала своимъ долгомъ взглянуть въ ту сторону, гдѣ они провели предшествующую ночь и гдѣ онъ теперь, такъ же какъ и наканунѣ, сидитъ передъ своей топкой.
Въ этотъ день они съѣли хлѣба всего на одинъ пенни. Нельзя сказать, чтобъ это было много, но въ томъ состояніи оцѣпенѣнія, въ которомъ она теперь находилась, она даже не чувствовала голода. Тихо лежала она нѣсколько времени и заснула съ улыбкой на устахъ. Трудно сказать, былъ ли это настоящій сонъ; должно быть это былъ сонъ: всю ночь передъ ней носился свѣтлый образъ умершаго мальчика.
Разсвѣло. Дѣвочка поднялась на ноги еще слабѣе прежняго. Она уже плоше слышала и плоше видѣла, но, по обыкновенію, не жаловалась. Не жаловалась бы, можетъ быть, и тогда, если бы рядомъ съ ней не шелъ ея дѣдушка, котораго она такъ оберегала. Она уже потеряла всякую надежду выбраться изъ этихъ окаянныхъ мѣстъ и чувствовала себя совсѣмъ больной, почти умирающей, но не высказывала ни малѣйшаго страха или безпокойства.
Купивъ хлѣба на послѣднія деньги, она отказалась ѣсть и только теперь замѣтила, что получила отвращеніе къ пищѣ. Дѣдушка же ѣлъ съ жадностью и это ее немного утѣшало.
Опять потянулась та же самая дорога, что и наканунѣ. Тотъ же удушливый воздухъ, та же кругомъ выжженная земля, та же безотрадная перспектива въ будущемъ. Всюду они встрѣчали ту же бѣдноту, тѣ же страданія. Теперь въ ея глазахъ предметы рисовались менѣе отчетливо, шумъ раздавался не такъ громко, а дорога становилась все хуже и труднѣе: бѣдняжка отъ слабости часто спотыкалась, хотя и старалась бодриться.
Около полудня старикъ сталъ жаловаться на голодъ: она подошла къ убогой лачужкѣ, стоявшей у самой дороги, и постучала въ дверь.
— Что вамъ тутъ нужно? спросилъ, отворяя ее, хозяинъ лачужки.
Онъ былъ страшно худой и жалкій съ виду.
— Подайте милостыню. Хоть кусочекъ хлѣба!
— Взгляните сюда, сказалъ онъ, указывая на валявшійся на полу свертокъ. — Это мой умершій ребенокъ. Три недѣли тому назадъ я, вмѣстѣ съ 500 товарищами, лишился работы, и въ это короткое время у меня умерли всѣ трое дѣтей, вотъ этотъ — послѣдній. И вы думаете, что я могу подавать милостыню, что у меня есть лишній кусокъ хлѣба!
Дѣвочка отошла отъ двери, которая тотчасъ же и затворилась за ней. Дѣлать было нечего, она постучала у слѣдующей лачуги. Дверь сама подалась подъ ея рукой.
Въ этой хижинѣ, повидимому, жили двѣ семьи, потому что въ двухъ противоположныхъ углахъ ютились двѣ женщины съ своими дѣтъми. Посреди комнаты стоялъ какой-то важный господинъ, весъ въ черномъ, держа за руку мальчика. Казалось, онъ только что передъ тѣмъ вошелъ въ лачугу.
— Вотъ, матушка, тной сынъ, глухонѣмой. Благодари меня за то, что я привелъ его къ тебѣ. Сегодня утромъ его поймали въ кражѣ и доставили ко мнѣ съ поличнымъ. Другому бы не сдобровать, но я пожалѣлъ его ради его немощи. Откуда, думаю, глухонѣмой можетъ научиться чему нибудь путному? я и избавилъ его отъ наказанія. Впередъ смотри за нимъ въ оба.
— А мнѣ вы не возвратите моего сына? подскочила къ нему другая женщина. — Мнѣ, сударь, вы не отдадите моего сына, сосланнаго за такую же провинность?
— Развѣ онъ тоже былъ глухонѣмой? послышался грозный вопросъ.
— А по-вашему, сударь, нѣтъ?
— Ты сама знаешь, что нѣтъ.
— Неправда, онъ съ самой колыбели былъ и глухъ, и нѣмъ, и слѣпъ ко всему, что только есть хорошаго, честнаго на свѣтѣ, кричала несчастная мать. — Видите ли, какое дило! ея мальчику негдѣ было научиться добру, а моему было гдѣ и у кого?
— Успокойся, матушка. Твой сынъ осужденъ по закону. Онъ не лишенъ ни зрѣнія, ни слуха, ни языка.
— Потому-то его и легче было совратить съ пути истины, не унималась та. — Если вы находите возможнымъ простить ея сына, говорите, что онъ не умѣетъ отличать добро отъ зла, какъ же вы не прощаете моего мальчика? Кто его-то училъ различать добро отъ зла? Вы, господа, имѣете такое же право наказать ея сына, котораго Господь Богъ лишилъ слуха и языка, какъ и моего, котораго вы сами лишили свѣта и разума. И сколько такъ-то погибаетъ и дѣтей, и взрослыхъ, глухихъ и слѣпыхъ разумомъ, пока вы такъ разсуждаете, чему ихъ учить и чему не учить, и ихъ сгоняютъ къ вамъ на судъ, и вы не имѣете къ нимъ жалости. Будьте-жъ справедливы, сударь, возвратите мнѣ моего сына.
— Мнѣ жаль васъ. Вы въ отчаяніи, поэтому не знаете, что говорите, промолвилъ важный господинъ, вынимая табакерку изъ кармана.
— Если я и въ отчаяніи, такъ черезъ васъ. Отдайте мнѣ моего сына. Онъ будетъ зарабатывать хлѣбъ для этихъ несчастныхъ сиротъ. Ради самого Бога, будьте справедливы, сударь. Вы сжалились надъ этимь мальчикомъ, возвратите же и мнѣ моего!
Дѣвочка достаточно насмотрѣлась и наслушалась у этой двери. Убѣдившись, что отсюда никто не подастъ ей милостыни, она увела старика на дорогу, и они пошли дальше. И въ продолженіе всего этого тяжелаго дня она заставляла себя идти черезъ силу, разъ навсегда
