Семь элементов, которые изменили мир - Джон Браун

В 1999 г. я приехал в Лондон и поселился в отеле Claridge’s, где должен был встретиться с Уго Чавесом, президентом Венесуэлы с декабря предыдущего года. Я был преисполнен надежд. Чавес не раскрыл деталей своих планов по развитию нефтяной промышленности страны, но заявил, что считает сохранение притока зарубежных инвестиций жизненно важным для Венесуэлы.

С 1993 г., во времена президентства Карлоса Андреса Переса, а позднее Рафаэля Кальдеры, международные нефтяные компании приглашали вернуться в страну в рамках политики придания венесуэльской экономике большей открытости (l’apertura) [72]. Новый глава государственной нефтяной компании Petrуleos de Venezuela SA (PDVSA) Луис Хусти играл в этом ключевую роль, разумеется, так же как и исполнительный директор BP Питер Хилл. На протяжении нескольких лет сохранялся постоянный приток зарубежных специалистов и капиталов. Размеры инвестиций составили миллиарды долларов; добыча нефти на приходивших в упадок венесуэльских месторождениях стала расти. PDVSA и международные нефтяные компании с оптимизмом смотрели в будущее.

С первых минут встречи с Чавесом стало ясно: скоро все изменится. Свою речь он начал с рассуждений о «зле, которое творят иностранные нефтяные компании» [73]. По словам Чавеса, мы продолжали дело тех, кто веками разграблял природные богатства Южной Америки. Для остального мира сам Чавес символизировал новый «ресурсный национализм».

Конфликт между частными нефтяными компаниями и нефтедобывающими странами разворачивается вокруг вопроса о ренте; эта концепция впервые была сформулирована Дэвидом Рикардо в начале XIX в. [74]. Согласно закону ренты, земля приобретает ценность исходя из ее «природной щедрости». Венесуэла традиционно была сельскохозяйственной страной, производившей какао, кофе и сахар. Их низкая стоимость могла обеспечить существование немногочисленному бедному населению; земля как таковая признавалась малоценной. Открытие запасов нефти в Венесуэле в начале XX в. произвело переворот в экономике страны. Цена на нефть была достаточно высокой, чтобы после вычета производственных издержек и разумной прибыли инвесторам оставалась еще приличная сумма. Этот избыток определяется как рента, то есть внутренняя ценность земли.

Кто должен получать ренту и в какой пропорции? Компании, добывающие нефть, или государство, владеющее землей? Обе стороны заявляли свои претензии. Нефтяные компании берут на себя большие риски, связанные с разведкой и добычей нефти в зарубежных странах: например, на Аляске British Petroleum едва не прекратила изыскательскую деятельность, понеся огромные убытки в результате бесплодных десятилетних усилий по поиску месторождений. С другой стороны, земля с ее «природной щедростью» находится в собственности государства, и оно хочет получить максимально возможную выгоду. Компании приглашают для поиска и освоения месторождений, и в идеале правила, по которым они работают, неизменны. Однако опыт показывает: когда появляется нефть, государство начинает усиливать давление. Инвестиции заканчиваются, и компании остаются беззащитными. В редких случаях государство отказывается от подобных тактик, чтобы не отпугнуть других инвесторов. В конце концов компании уходят, забирая с собой высококвалифицированный персонал, накопленный опыт и инвестиции.

Прогрессивные реформы в нефтяной индустрии, проведенные Хусти и Пересом в начале 1990-х гг., позволили преодолеть экономический спад 1980-х гг., но действия Чавеса прервали процесс экономического оздоровления страны [75]. Когда Чавес в 1998 г. пришел к власти, то сразу же объявил Хусти «дьяволом, продавшим душу Венесуэлы империалистам». Теперь государство хотело получать всю ренту. PDVSA быстро стала «денежным ящиком» государства. Поскольку финансовый контроль за деятельностью компании осуществляло правительство, то государство могло теперь делать все, что хотело. После забастовки, организованной его политическими противниками, Чавес уволил почти половину персонала. Многие из его сторонников, главным образом военные, заняли руководящие посты в PDVSA.

С момента избрания Чавеса президентом в 1997 г. добыча нефти в Венесуэле снизилась на 20 % с 3 500 000 до 2 700 000 баррелей в день. К счастью, рост цен на нефть работал в пользу Чавеса, сглаживая последствия падения объемов добычи. Но он лишился опытных специалистов и инвестиций, что серьезно замедлило разведку месторождений и лишило граждан Венесуэлы и остального мира части преимуществ, которые могла бы предоставить венесуэльская нефть.

Сходная картина наблюдалась и в Ливии после того, как полковник Каддафи провел серию экспроприаций в 1970-х гг. Около 30 лет тому назад я посетил его шатер. Тогда он спросил меня, почему его страна лишилась всех ценных специалистов в нефтяной отрасли и почему добыча нефти в Ливии падает. Он восхищался другими африканскими странами. Ему хотелось, чтобы в Ливии было так же. Он видел, что даже после национализации части активов зарубежных нефтяных компаний [76] там сохранились ценные кадры, но не мог понять одного: люди бегут из страны, когда ничего своего у них не остается.

Чтобы добыча нефти оставалась устойчивой и осуществлялась с помощью современных технологий, между государством и частными компаниями должно сохраняться долгосрочное сотрудничество. Глобализм и национализм часто оказываются несовместимы. Правильный баланс между крайностями принесет выгоды от использования природных ресурсов всем сторонам. Когда отношения между государством и иностранным бизнесом принимают конструктивные формы, это позволяет успешно добывать нефть и для удовлетворения глобального спроса, и для обогащения нефтедобывающей страны. И об этом нужно помнить постоянно. Вчерашние Венесуэла и Ливия – не примеры для подражания, что стоит помнить африканским странам, новым экспортерам нефти.

«Я называю нефть экскрементами дьявола. Она приносит горе. Взгляните на это безумие – растрата ресурсов, коррупция, государственные службы разваливаются. И долги, долги, которые мы будем иметь еще многие годы» [77]. Что же могло побудить Хуана Пабло Переса Альфонсо, одного из основателей ОПЕК, так выразиться? В 1948 г. Альфонсо впервые договорился о разделении ренты между международными нефтяными компаниями и государством в пропорции 50:50, что значительно увеличило государственную долю. Но с тех пор ему не раз приходилось наблюдать пагубное влияние нефтяного изобилия на венесуэльскую экономику и общество.

Джон Д. Рокфеллер всегда считал: «Нефть – как деньги» [78]. Легкое обогащение порождает самодовольство, а без достаточных усилий к достижению экономических успехов инновационность и конкурентоспособность снижаются. Время уходит на споры о доходах, а не на развитие. К тому же экономика, основанная на добыче нефти, крайне неустойчива: при высокой цене она процветает, но при обвале рушится. Алан Гринспен, один из лучших руководителей центральных банков нашего времени, прекрасно осознавал деформирующие эффекты нефти, говоря, что посоветовал бы лидеру любой африканской страны, в которой нашли нефть, забыть о ней и постараться скрыть эту новость.

Потенциал развития богатой нефтью страны может быть еще более ограничен при коррумпированной системе государственного управления, когда доходы от ренты никогда не попадают к рядовым гражданам. Такая система возникает в период гражданских войн или после ухода из страны бывших колониальных властей. Коррумпированные лидеры могут сохранять богатство и могущество, контролируя ключевую инфраструктуру. Им не нужно уделять никакого внимания экономике или заботам о гражданах. В этом заключается суть «нефтяного проклятия» [79].

В начале 1990-х гг. я посетил Анголу для обсуждения возможного участия страны в добыче нефти на морском шельфе [80]. Проезжая по улицам разрушенной в войну столицы Луанды, я убедился: очевидная бедность населения свидетельствует, что Ангола стала жертвой «нефтяного проклятия». Гражданская война разразилась в Анголе сразу после освобождения страны от двухвекового владычества португальских колонизаторов. Война началась в 1975 г. и продолжалась с перерывами до 2002 г. Вооруженная борьба шла между двумя основными политическими силами: социалистическим Народным движением за освобождение Анголы (МПЛА) и антикоммунистическим Национальным союзом за полную независимость Анголы (УНИТА).

Ангола обладает огромными запасами полезных ископаемых, особенно нефти и алмазов (чистая форма кристаллического углерода) [81]. В начале конфликта УНИТА захватила самые богатые ангольские месторождения алмазов, а МПЛА получила контроль над нефтяными месторождениями. Две формы углерода, источники огромного богатства, обеспечивали две разные политические силы, воевавшие друг с другом. На первый взгляд, алмазы и нефть – только средства вести войну. Однако богатство и власть, которые они предоставляли обеим сторонам конфликта, делали их причиной продолжения боевых действий. Граждане Анголы, непосредственно затронутые конфликтом, впали в ужасающую нищету.